Лэрд посмотрел на брата, и в его глазах было столько муки, что Робби невольно ему посочувствовал.

Он давно заметил, как вспыхивают щеки Кэтрин, когда она оказывается рядом с Хью, как Хью мгновенно опускает ресницы или отводит взгляд, когда вдова Сиддонс входит в комнату. Лэрд словно боялся выдать себя дрожанием рук или блеском глаз, которые, светясь радостью, делались еще больше похожими на море.

Робби был не единственным, кто заметил, насколько присутствие одного влияет на настроение другого. Но он знал кое-что еще, чего не подозревали остальные.

С самого рождения Хью был неразрывно связан с Ненвернессом. Понятие долга он всосал с молоком матери, ни разу в жизни не принял решения, которое шло бы вразрез с интересами клана. Но так было до недавнего времени. Сейчас, видя в глазах Хью муку и сожаление, чувства, столь несвойственные брату и так схожие с его собственными, Робби мгновенно угадал истину.

Хью влюбился.

Между тем лэрд не отрывал взгляд от каменного пола, устланного пестрым ковром. Этой комнатой редко пользовались с той поры, как Робби забрал ее для своей школы. Залитая ярким светом, бившим сквозь витражное окно, она казалась островком радости и счастья, резко контрастируя с мрачными думами лэрда.

Робби и Сара заслуживали его любви, внимания, преданности, а он не дал им ничего.

Кэтрин сидела неподвижно, уставившись отсутствующим взглядом в одну точку. Она не заметила, как подошел Робби, хотя тот кашлял и стучал протезом так громко, что его, наверное, услышал сам дьявол в преисподней. На лице ее было страдание, которое испытал сам Робби и о котором он старался по возможности забыть.

Молодой человек не сел рядом отнюдь не из-за своего увечья, его скорее отпугнуло выражение лица Кэтрин. Эту боль он не забудет до конца жизни.

С детства Робби обладал удивительной способностью запечатлевать в памяти определенные моменты, которые существовали параллельно основному течению жизни, словно покоились отдельно на серебряном блюде. Еще ребенком он научился заранее их угадывать, повинуясь некоему внутреннему чутью.

Увиденное им сейчас трудно было отнести к счастливым мгновениям, но Робби знал, что даже на смертном одре вспомнит Кэтрин, залитую солнечным светом, от которого ее каштановые волосы приобрели все оттенки от золотистого до коричневого. Одинокий листок, слетевший с дерева и упавший на землю.

— Кэтрин, — тихонько позвал Робби, удивленный тем, что она не замечает его присутствия.

Но она заметила, просто не желала возвращаться к действительности.

Кэтрин думала о том, что за последние дни преуспела в двух ролях: заботливой матери и несчастной женщины. Роли существовали отдельно друг от друга, словно она играла их на разных сценах. День был до отказа заполнен повседневными заботами, а по ночам она безутешно плакала. Хью отсутствовал уже две недели, эта разлука могла бы стать репетицией грядущего расставания, но лишь усугубила страдания.

По словам Хью, он собирался расстаться с ней ради ее же блага, и она согласилась ради него. Но разве эта жертва помогла хоть кому-нибудь? Их влечение не ослабело, Йен по-прежнему смотрел на нее укоризненно, Сара обитала в мире, куда никому, кроме нее, не было доступа. Так что никто в Ненвернессе не выиграл от этого добровольного мученичества.

Почему она не уехала? Во-первых, из-за Уильяма, который, не подозревая о страданиях матери, уплетал на кухне имбирный пряник с топлеными сливками. Во-вторых, ехать-то, в сущности, некуда. И в-третьих, хорошо это или дурно, но она не могла покинуть Хью Макдональда.

Очнувшись от горьких размышлений, Кэтрин подняла глаза на Робби. Милый, добрый, внимательный Робби. Такой заботливый, готовый не задумываясь отдать все, хотя ему самому многого не хватает. Даже сейчас, когда другой на его месте давно бы засыпал ее вопросами, Робби стоял молча, уважая ее состояние, и ждал, пока она сама все объяснит. Верный друг и бдительный страж.

Она улыбнулась, и Робби поразило, насколько печальной вышла у нее улыбка. Он бы предпочел, чтобы Кэтрин с шумом носилась вверх-вниз по лестницам, как в день приезда в Ненвернесс. Ему бы хотелось снова увидеть, как ее глаза вспыхивают радостью при виде чего-то нового или неожиданного, как в тот момент, когда она вошла в ненвернесскую часовню и была поражена ее знаменитыми витражами. Но юный Уильям каждое утро, входя в класс, сообщал учителю, что «мама опять ночью плакала», и тогда Робби самому хотелось зарыдать.

— Ты несчастлива здесь, — произнес он скорее утвердительно, чем вопросительно.

Кэтрин сидела, держа в руках нитки для вышивания и устремив невидящий взор на каменный пол. Она ничего не ответила, лишь стала рассеянно перебирать рукоделие. Так прошло несколько минут.

— Даже если так, я не могу изменить свою жизнь, — наконец сказала она, не поднимая головы. — Еще недавно я была женой и хозяйкой, неплохо справлялась с обязанностями, но у меня нет намерения снова вступать в брак. Передо мной три пути: служить Саре, выйти замуж или провести жизнь в вынужденной убогой праздности. Небогатый выбор!

— Ты его любишь?

Вопрос был задан мягким голосом, похожим на туман, который окутывал Ненвернесс по утрам. Называть имя не требовалось, оба знали, о ком идет речь.

Взгляд Кэтрин поразил Робби до глубины души. Порой она забывала, что брат Хью еще совсем молод — мужчины-горцы рано взрослеют. Робби, несмотря на молодость, сумел угадать всю необычайность чувства Кэтрин к лэрду.

— В этом доме я только служанка, Робби, а не почетная гостья. Что бы я ни делала, что бы ни чувствовала, тебя это не должно касаться. Иначе между нами установится связь, которой здесь не место.

— Даже дружбе?

Кэтрин продолжала сосредоточенно перебирать нитки.

— Дружба, — пробормотала она и вдруг улыбнулась, смягчая раздражение, которое сквозило в ее последней фразе. — Друзья мне нужны.

— Как и ему.

— Твоему брату никто не нужен.

— Просто он так говорит, а сам не верит. Мне часто казалось, что Хью появился на свет нерушимой скалой и с камнем вместо сердца. Вчерашний мальчишка в одночасье стал лэрдом. Свою ответственность брат осознал еще в колыбели и с тех пор ни разу не менялся.