Софос рассмеялся.
— Нет, в самом деле, почему?
— Только то, что я сказал.
— Держу пари, халдею нужен был надежный человек, и отец сказал, что не пустит меня без тебя.
Я был уверен, что он не ошибался. Мы подошли к довольно крутому обрыву, где пришлось карабкаться, как мухам по стене. Закончив спуск вниз, Пол прекратил разговор и отстал от Софоса. Тогда мальчик решил идти рядом со мной.
— Ты действительно носишь имя в честь бога воров?
— Да.
— Но как родители могли решить, кем ты станешь, ведь ты был совсем маленьким?
— А как твои узнали?
— Ну, мне некуда деваться. У меня отец князь.
— А у меня мать была воровкой.
— Значит, профессию тоже передают по наследству?
— В моей семье было принято именно так. Мой отец хотел, чтобы я стал солдатом, но пришлось его разочаровать.
Позади нас Пол негромко хрюкнул. Без сомнения, он считал, что разочарование моего отца вполне оправдано.
— Твой отец? Настоящий?
Голос Софоса звучал так удивленно, что я посмотрел на него и спросил:
— Почему нет?
— Ну, я имел в виду… — Софос покраснел, и я задумался о его кровообращении; может быть, в его голове хранился резервный запас крови, позволяющий ему краснеть по десять раз в день.
— Что тебя удивляет? — спросил я. — Что мой отец был солдатом? Или что у меня вообще был отец? Ты считал меня бастардом?
Софос открыл рот, а потом закрыл, ничего не ответив. Я объяснил ему, что был вполне законным и признанным сыном.
— У меня даже есть братья и сестры, — добавил я, — От того же отца.
Бедный Софос выглядел так, словно собирался провалиться под землю.
— Чем они занимаются? — наконец выговорил он.
— Ну, один из моих братьев все-таки стал солдатом. Зато другой часовщик.
— В самом деле? А он умеет делать эти новые часы: плоские, а не такие, которые надо переворачивать?[5]
Кажется, его интерес был искренним, и я собирался рассказать, что Стенидес изготовил свои первые плоские часы два года назад, но тут халдей заметил, что Софос болтает со мной, и позвал его к себе.
Когда мальчик прибавил шаг, я громко сказал ему в спину:
— К твоему сведению, мои сестры даже вышли замуж и стали честными домохозяйками.
Ну, почти честными. Долина плавно вела нас вниз; вероятно, здесь потоки весенней воды не были достаточно полноводными, чтобы вырыть глубокое ущелье. Ее края плавно изгибались вверх, только изредка обнажая скальные породы. Наконец мы увидели Аттолию, широко раскинувшуюся прямо перед нами, и морской берег справа. Цепочка островов, протянувшаяся до самого горизонта, казалась продолжением горного хребта за нашей спиной. На противоположной стороне долины виднелся еще одна горная цепь, там брала начало река, похожая на Сеперхи. Лента реки извивалась по долине, иногда приближаясь к горам Гефестии, иногда удаляясь на многие мили. Ближе к побережью ее путь пересекал скалистый отрог, и река резко сворачивала на юг. Там залегали мягкие пласты известняка, на широком ложе которого речные воды соединялись с морскими.
— Здесь гораздо зеленее, чем у нас, правда? — заметил Софос, не обращаясь ни к кому в частности.
Он был совершенно прав. Если пейзаж Суниса изобиловал оттенками коричневого и старого золота, то здесь у наших ног выплеснули всю палитру зеленого. Даже оливковые деревья у подножия гор казались ярче серебристо-серых деревьев по другую сторону хребта.
— Восточные ветры приносят сюда дождевые тучи с гор, — объяснил халдей. — Аттолия получает в два раза больше воды, чем Сунис.
— Они экспортируют вино, инжир, оливки и виноград, а также зерно. У них богатые пастбища для скота, и им не приходится покупать овец в Эддисе, — сообщил Амбиадес с видом знатока, так что халдей рассмеялся.
— Боги, вы услышали мои молитвы!
Сначала мне показалось, что Амбиадес собирается улыбнуться, но он нахмурился, и, пока мы устраивались на ночлег, открывал рот только чтобы обругать Софоса. Это было довольно странное поведение для человека, мирно беседовавшего у огня вчера вечером. Я не мог понять, почему он нравился Софосу, но его симпатия была очевидной. Хотя, это больше напоминало поклонение. Оставалось только построить маленький храм и усадить Амбиадеса на алтарь. Вероятно, обычно Амбиадес был более приятной компанией. Не думаю, чтобы халдей стал бы долго терпеть строптивого ученика, и мне казалось, что он высоко оценивал способности Никчемного Старшего, хоть и называл его время от времени дураком.
После ужина Софос попросил новую историю о богах, и халдей начал было рассказ о Евгенидесе и Уране Громовержце, но почти сразу прервал себя.
— Это твой бог-покровитель, — сказал он мне. — Почему бы тебе самому не рассказать о нем Софосу?
Не знаю, чего он ожидал, но я рассказал историю так, как слышал от моей матери, и халдей не перебивал меня.
Прошло много лет после создания людей, и они распространились по всему миру.
Однажды, проходя через свои леса, Гея встретила дровосека. Его топор лежал рядом с ним на земле, а сам он сидел и плакал.
— Почему ты плачешь, дровосек? — спросила его Гея. — Я не вижу, чтобы ты был болен.
— Ах, госпожа, — ответил дровосек, я плачу не от своей, а от чужой боли.
— Что это за боль? — поинтересовалась Гея, и дровосек рассказал, что его жена очень хотела иметь детей, но у них не было ни одного. Вот почему его жена сидела дома такая грустная и тоже плакала.
А дровосек, вспоминая слезы жены, плакал вместе с ней. Гея вытерла слезы с его лица и велела ему прийти в лес через девять дней, за это время она принесет ему сына.
Дровосек отправился домой и рассказал жене, что с ним произошло, а через девять дней он вернулся в лес, чтобы встретиться с богиней. Гея спросила:
— Где твоя жена?
Лесоруб объяснил, что жена не пришла с ним. Одно дело рассказать жене о встрече с богиней в лесу, а совсем другое — доказать, что это правда. Бедная женщина подумала, что ее муж сошел с ума, и заплакала еще горше.
— Иди, — сказала Гея, — И приведи завтра свою жену, иначе у нее не будет ни дома, ни мужа, ни ребенка.
Тогда дровосек пошел домой и уговорил жену пойти с ним, и она согласилась. Когда на следующий день супруги пришли в лес, Гея спросила их:
— Есть ли у вас колыбель?
И женщина ответила, что нет. Одно дело угодить мужу, который вдруг сошел с ума, а другое — рассказать об этом всем соседям и попросить у них колыбель для младенца, которого якобы собирается принести им богиня.
— Иди, — сказала Гея, — И найди колыбель, пеленки и одеяло, или у тебя не будет ни дома, ни мужа, ни ребенка.
Пришлось дровосеку с женой идти к соседям, но их соседи были хорошими людьми. Они дали жене дровосека все, что она просила, а вопросов не задавали, потому что всем было совершенно ясно, что дровосек с женой потеряли разум.
Когда на следующий день в лесу Гея спросила:
— Есть ли у вас колыбель?
Дровосек и его жена ответили:
— Да.
— А пеленки?
— Есть пеленки.
— А одеяло? А все, что понадобится для ребенка?
Они ответили «да», и Гея показала им ребенка, которого держала на руках. Жена дровосека приблизилась к богине и спросила:
— Есть ли у него имя?
Но Гея не могла ответить. Боги знают себя и не нуждаются в именах. Это только у человека есть дурная привычка давать имена всем вокруг, даже богам.
— Тогда мы будем звать его Евгенидесом, — сказала жена дровосека. — С днем рождения!
Они принесли Евгенидеса к себе домой и полюбили, как родного сына. Гея иногда приходила к ним в облике старой женщины и приносила мальчику подарки. Когда он был совсем маленький, подарки тоже были маленькими: мыльные пузыри на разноцветных нитках, которые качались над колыбелью; одеяло из кротовьих шкурок, чтобы согреть ребенка зимой.
Когда Евгенидесу исполнилось пять лет, богиня наделила его даром языков, чтобы он мог понимать всех животных вокруг. Когда ему исполнилось десять, она научила его говорить с богами озер и рек.
Когда Евгенидесу исполнилось пятнадцать, Гея хотела подарить ему бессмертие, но Уран остановил ее на пути.
— Куда ты идешь? — спросил он.
— Повидать своего сына, — сказала Гея.
— У тебя есть сын не от меня? — удивился Уран.
— У меня есть сын от дровосека, — ответила Гея, и Уран сильно рассердился.
Он пошел к дому Евгенидеса и метнул в него молнию; дом был разрушен, а Евгенидес с родителями, испугавшись, бежали в лес. Небо было против них, но лес принадлежал Гее, и спрятал их.
Уран рассердился еще больше и закричал Гее:
— Ты не должна рожать детей ни от кого, кроме меня! Ты не должна иметь никаких людей, кроме моего народа!
И он бросил свои громы и молнии на деревни, где люди поклонялись Гее за ее дары; но он пощадил деревни, где люди благодарили его. Тогда Гея тоже рассердилась и сказала, что не потерпит на земле ни одного из людей Урана; она задрожала от гнева и уничтожила селения, которые пощадил Уран. По всему миру дома людей были разрушены, посевы сожжены, а животные разбежались; люди плакали и молились о спасении, но Гея с Ураном были слишком злы друг на друга, чтобы услышать людей.
Возможно, люди погибли бы тогда, но их крики услышала Гефестия. Она была старшей из детей Урана и Геи и самой любимой. Она пришла к Урану и сказала ему:
— Посмотри, как твои дети страдают от вашей с матерью вражды.
И Уран вспомнил о своих детях-реках и ручьях, он посмотрел вниз, и увидел, что по ним плывет мусор из сожженных деревень.
Гефестия пришла к Гее и сказала:
— За что ты обидела людей Урана? Посмотри, что стало с твоими людьми!
И Гея посмотрела вокруг и увидела, что ее люди испуганы, их дома лежат в руинах, и им нечего есть. Люди неба тоже плакали и просили ее укротить свой гнев и простить их, если они обидели богиню.
Тогда Гея перестала сердиться. Уран подумал, и тоже успокоился. Гефестия спросила их:
— Почему люди должны гибнуть от ваших ссор? Дай мне свои громы и молнии, отец, дай мне свою силу сотрясать землю, мать, чтобы в следующий раз никто не пострадал.
Гея отдала дочери свою силу, а Уран обещал отдать молнии. Он так же обещал не вредить Евгенидесу, но попросил, чтобы Гея не делала ему дорогих подарков и не дарила бессмертие никому, кроме их общих детей. Гея дала обещание, и они с Ураном помирились.
Люди Урана и Геи восстановили свои дома, поймали животных и снова засеяли поля, но с тех пор были осторожны и построили в каждой деревне по два алтаря, чтобы одновременно благодарить и Урана и Гею, и быть их общими людьми.
Со времен той великой нужды люди молятся не только Урану и Гее, но и Гефестии, потому что она заступилась за людей перед богами.
