Я осторожно шел босиком по коридору по щиколотку в воде и был только на полпути к дальней двери, когда свет лампы озарил нечто примечательное. В этом месте стена была идеально гладкой. Это было похоже на дверь, но ни замка, ни замочной скважины я не увидел.

— Боги, — сказал я вслух. — О, боги, — и бросился к двери за моей спиной, потому что вода сдвинула мой сапог и потянула дверь за собой.

Я преодолел расстояние в четыре гигантских прыжка и, бросившись к закрывающейся у меня перед носом двери, успел просунуть пальцы в щель между ней и косяком. Железная дверь больно придавила пальцы, но я не вытаскивал их, пока не просунул вторую руку и не расширил щель. Эта дверь оказалась совершенно гладкой с внутренней стороны. Я протиснулся в проем и сел на каменный пол, засунув отбитые пальцы в рот. Инструменты оставались при мне, но лампу и меч я уронил. Сквозь решетку каменной двери за моей спиной просачивался лунный свет. Темновато для поисков.

Когда мое сердце стало биться ровнее, и боль в пальцах ослабела, я поднялся и продолжил свое занятие. Наверное, не было никакого смысла открывать дверь, которая тут же закроется, но я не хотел тратить время на возвращение к халдею, чтобы получить новый меч, лампу и клинья для дверей. И особенно мне не хотелось публично признаваться, что я чуть не попал в ловушку, едва войдя в храм. Конечно, в ловушке я не умер бы сразу. Но утром, когда река возвращается, умер бы обязательно.

От одной мысли об этом мое сердце снова подпрыгнуло в груди. Пришлось напомнить себе, что я квалифицированный вор как-никак, и должен взять себя в руки, если не хочу попасться.

Я решил проверит другую дверь, прежде чем идти искать клинья понадежнее. Для работы свет мне был не нужен, но два пальца на правой руке распухли, и их кончики совсем онемели. Это затрудняло работу над вторым замком. Открыв дверь, я поискал замочную скважину на другой стороне, я даже убедился, что выемка, которую я нащупал, была настоящей скважиной, а не глухим отверстием, просверленным, чтобы обмануть меня.

Уверившись в надежности замка, я подсунул под дверь второй сапог и ступил через порог. Я видел только кромешную тьму. Без масляной лампы я не мог узнать, является ли этот тоннель копией первого. Я засунул руки в карманы синих штанов, выданных мне халдеем. Один карман был заполнен водой и промок насквозь; второй оставался почти сухим. В нем лежали спички. Я украл несколько спичек в маленькой серебряной коробочке в мою первую ночь в гостинице, потом прихватил штук пять или шесть во вторую ночь. Те, которые я украл у Пола, были завернуты в промасленную бумагу, вода не повредила их.

В сухом кармане так же нашелся небольшой нож с откидным лезвием, который принадлежал человеку, обедавшему с нами за одним столом, несколько кожаных ремешков, большой кусок бечевки и серебряная брошь, которой халдей застегивал плащ. Он решил, что потерял ее, когда умывался в последний раз, наивный человек. В мокром кармане лежало несколько монет, пару лоскутов вяленого мяса и черепаховый гребень Амбиадеса. Я подумал, что гаденыш уже должен обнаружить исчезновение своего сокровища.

Я положил кусочек мяса в рот и начал жевать, размышляя, что, конечно, могу вернуться за светом и клиньями, но в действительности не нуждаюсь в них. У меня не было ни малейшего сомнения в своей способности открыть любую дверь с замочной скважиной, и я давно привык работать без света. Я достал спичку из серебряной коробочки и зажег ее. Передо мной тянулся узкий тоннель, выдолбленный в граните с новой железной дверью в конце.

Забив сапог глубже под дверь, я пошел вперед. Спичка обожгла пальцы, я задул огонек и продолжал идти в темноте. Дверь была заперта. Я открыл ее и позволил захлопнуться за мной, конечно, сначала проверив наличие замочной скважины на обратной стороне. Пол был неровный, и я один раз ушиб пальцы на ноге, после чего стал выбирать дорогу аккуратнее. Я не торопился. Скользя правой рукой по стене, я наткнулся на что-то твердое, холодное и идеально гладкое. Я остановился и осторожно зажег спичку, чтобы осмотреть мою находку. Это было стекло Гефестии, обсидиан, образовавшийся, когда раскаленный камень выплеснулся на поверхность земли. В давние времена из него делали наконечники копий и стрел, но он до сих пор использовался ювелирами для изготовления ожерелий и лезвий парадных ножей. Этот кусок оказался размером с мою голову и стоил бы немалых денег, если бы мне удалось как-то добыть его из стены. Я пошел дальше, и мои пальцы коснулись еще одного куска стекла, потом еще. Я зажег спичку и увидел, что стою на пересечении коридоров.

Всю ночь я бродил по коридорам лабиринта, которые никуда не вели. В один прекрасный момент я удивился, обнаружив себя около двери, в которую вошел. Я не ожидал, что наткнусь на нее в конце коридора, и остановился, чтобы подумать. Представить свой маршрут в темноте было непросто, но я обладал достаточным опытом. Я был уверен, что не мог вернуться к этой двери. Я зажег еще одну спичку и проверил замочную скважину, затем я открыл замок своей отмычкой. Я открыл дверь и ощупал ее полотно с обратной стороны. Отверстия не было. Это была не та дверь, в которую я вошел, но она была совершенно такой же. Даже неровные выступы каменных стен вокруг проемов выглядели точно так же.

Это была внешняя стена ловушки. Я зажег еще одну спичку — у меня осталось всего семь — и увидел на полу перед собой меч, а чуть дальше маленький медный светильник. Конечно, подумал я. Сейчас я войду внутрь, чтобы забрать меч и лампу, дверь захлопнется, и я навсегда останусь в этой мышеловке. Спасибо, не хочу. Но лампа была нужна, так что я придержал дверь босой ногой, что было очень неудобно, потому что дверь была тяжелой и больно прищемила кожу, стащил через голову куртку и забил ею щель под дверью. Потом я на всякий случай снял рубашку и, скрутив в жгут, подложил под дверной косяк. Затем, полуголый и дрожащий, я заскочил в ловушку, схватил свои вещи (кроме сапога) и вернулся. Спасен.

Часть масла выплеснулась из лампы, но осталось еще довольно много. Я зажег огонь и побрел по коридорам, которые раньше проверял только кончиками пальцев.

Лабиринт был небольшой, недостаточно большой, чтобы заблудиться. Я вспомнил храм богини весны на склоне горы. То был маленький храм юного божества, и лабиринт ненамного превышал его размеры, может быть, в два раза, может быть, в три. Правда, ничто здесь не напоминало храм; по крайней мере, те храмы, которые я видел. Здесь не было ни наоса, ни пронаоса, ни алтаря, ни статуй богов. И самое главное — не было опистодома, места для хранения храмовых сокровищ. Был только лабиринт, система коридоров зачем-то выдолбленных в твердом камне.

Халдей бы догадался о его предназначении, за исключением одной вещи. В задней части лабиринта, дальней от входной двери, коридор был шире и тщательнее отделан, чем остальные. Здесь пол шел под уклон и конец коридора являлся самой низкой частью всего лабиринта. Здесь осталась большая лужа глубиной несколько дюймов, явно недостаточных для того, чтобы покрыть кости, скапливавшиеся в течение многих лет и оставшиеся лежать на месте после того, как иссяк Арактус.

Черепа истончились, как яичная скорлупа, бедренные кости больше напоминали белые палочки, острые кончики изогнутых ребер поднимались над поверхностью темной воды. Сколько времени понадобилось реке, чтобы сточить эти кости? Пятьдесят лет? Сто? Как долго они лежали здесь, и сколько их было раньше? Я опустил палец в воду и вздрогнул от холода. Как могли все эти люди уйти на поиски, не оставив после себя записей? Почему Дар Хамиатеса еще не был найден, если столько людей знало, что он здесь? Свет моей лампы отражался от поверхности воды, пряча некоторые кости в тени и высвечивая другие, все еще сложенные в форме руки.

Я отступил назад от черной воды. Потом вернулся, чтобы снова проверить каждый коридор на случай, если я что-то упустил. Там не было ничего вообще, но только при свете лампы я разглядел, как много здесь стекла Гефестии. Стены были пронизаны его жилами дюйма в три шириной и десять-двенадцать длиной. Встречались куски в два и даже три фута шириной. Они были совершенно черными, но в глубине переливались разноцветными огнями в лучах моей лампы.