В душе его всегда жило безотчетное чувство холодной ярости. Им двигала какая-то суровая нравственность, которую, впрочем, он высмеивал в других. Она уживалась в нем с изворотливым анархизмом: Герни не признавал ничьих правил, кроме своих собственных. Мысль о приверженности общественным структурам казалась смехотворной, да и самих политиков и хранителей общества благоденствия он считал людьми совершенно никчемными. Ведь они постоянно лгали ради собственной выгоды.

Герни отошел от их мира сразу же, как только появилась возможность. Он инстинктивно чувствовал природу, а вот особенности людей ему еще предстояло изучить. И хотя временами ему казалось, что человек и природа едины, он знал, что это далеко не так. Животные всегда честны в своих побуждениях, их не ослепляет ни ненависть, ни жадность, ни честолюбие.

* * *

Когда стало вечереть и горизонт подернулся дымкой, Герни замедлил шаг и повернул назад, правда несколько изменив маршрут. Дойдя до края поля, он перелез через приступку у изгороди и вышел на дорожку, ведущую в деревню: десяток домов и три фермы. Он шел к самой дальней. Миновав пустынный двор, он прошел через пахнувший плесенью амбар и направился в кухню. Дверь открыла женщина, она улыбнулась, но не предложила ему войти, зная, что он не захочет. Когда они опять шли через амбар, она спросила его о поездке и о погоде в тех местах, где он был. Герни сказал, что погода была просто великолепной. Они подошли к большому огороженному двору с навесом на одном конце.

– Она в полном порядке. – Женщина опять улыбнулась. – Мы гоняли ее каждый день. Она в хорошей форме.

– Спасибо, миссис Дэвис.

Он подошел к воротам и слегка свистнул. Через весь двор к нему неслась собака. Это была классическая ищейка: помесь колли с борзой – от последней она взяла окрас и форму. Когда она охотилась, ее уши, похожие на копья, были прижаты к голове, узкая грудь, выпуклая у массивных ребер, сходила на нет у задних конечностей. Ее окрас становился на морде темнее, образовывая очки вокруг глаз.

Жена фермера открыла ворота, и оттуда вылетела собака. Она взвыла от восторга, обвиваясь вокруг ног Герни, потом подпрыгнула и положила лапы ему на грудь. Он быстро наклонил голову, чтобы она лизнула его в ухо, а потом сказал:

– Ну, пошли, Леди.

Они повернули к домику, где Герни заплатил за содержание собаки, и миссис Дэвис передала ему привязь.

– Когда вы опять соберетесь уехать... Он кивнул и взял собаку на привязь.

– Да, спасибо. Вы прекрасно о ней позаботились. Очень вам благодарен.

Она улыбнулась и потопталась в дверях. Оба не знали, что сказать на прощание. Герни был мало знаком с местными жителями, они почти не замечали его присутствия, как, впрочем, и его отлучек. В этом маленьком местечке просто некому было сплетничать. Герни не чуждался людей. Время от времени его видели в деревенском пабе или в магазине, где он перебрасывался с кем-нибудь несколькими словами о фермерских делах, точнее, о погоде и доходах. А когда он, нагруженный покупками, садился в свой автомобиль, люди с уважением отзывались о нем: как же, ведь он знал кое-что об их жизни. Все считали, что у Герни какие-то дела за границей и что он богат. Несмотря на высокий рост, Герни имел внешность кельта, уроженца западной Англии. Темноволосый, голубоглазый, он был весьма привлекательным. И миссис Дэвис не раз терялась в догадках, женат Герни или холост. А может быть, у него есть девушка в Лондоне или где-нибудь за границей?

– Приводите ее сюда, когда захотите, – сказала она. Герни ничего не ответил и попрощался.

* * *

Собака тащилась за Герни по пятам, вся как-то съежившись и глядя исподлобья, всем своим видом выражая грусть и удивление. Но как только они вышли из деревни и оказались в поле, она подняла голову, а уши встали торчком. Собака мгновенно преобразилась, стала озираться по сторонам, нюхать землю, что всякий раз поражало Герни. Шея ее, казалось, стала длиннее, тоньше и напряженнее. Как у газели. Тело вытянулось, напружинилось, от прежней вялости не осталось и следа.

Вдруг собака насторожилась, прислушалась и впилась во что-то глазами. Он позволил своей любимице тащить себя, чувствуя, как натянулась привязь, и готов был в любой момент ее спустить.

Вскоре он увидел кролика. Тот сидел примерно в шестидесяти ярдах от них и мирно щипал листву живой изгороди. Герни решил подвести собаку чуть ближе. Но Леди с такой силой тянула привязь, что ему пришлось остановиться. Ослабив ее правой рукой, он левой нажал на замок ошейника. Почуяв свободу, собака понеслась вперед. Причем с такой скоростью, что Герни даже не успел дать ей команду. В мгновение ока она очутилась рядом с кроликом, с визгом накинулась на него, схватила за шею и дважды судорожно сглотнула. Когда она принесла добычу хозяину, Герни встряхнул кролика и увидел, что тот мертв.

– Умница. – Он потрепал собаку за уши и надел на нее ошейник. Вдвоем они отправились домой, оставляя на влажной траве следы.

На следующее утро, прежде чем самому пробежаться, он снова гонял собаку. Днем он поехал в Веллингтон, на почту, узнать, нет ли писем. Ничего не было.

Так прошло три месяца. Герни бегал, гулял с собакой, ждал писем. А вечерами слушал музыку или перечитывал что-нибудь из своей библиотеки. Радио он включал лишь для того, чтобы быть в курсе политических новостей. Международные события иногда оказывались очень важными для него.

Погода как-то незаметно испортилась. Однажды ночью разыгралась буря; он проснулся в четыре утра и смотрел, как на фоне лунного неба ломались темные копья елок. Казалось, сама ночь содрогается и воет рядом с ним, заглушая шум реки. Но Герни знал, что ни на что не променял бы эти мгновения. Утром он увидел вывороченное из земли дерево, изящно склонившееся к своему соседу, и подумал, что теперь у него есть дрова на зиму.

За десять дней до Рождества пришло письмо.

Глава 4

Мертвенно-бледная мраморная кожа юноши была болезненно прозрачной. Желтоватые тени на подбородке, скулах и под глазами подчеркивали бледность. Он поднимал виноградную гроздь и предлагал всем ее отведать. Но это движение, видимо, его утомляло. Влажные глаза лихорадочно блестели, взгляд был взволнованным. Его рот мог рассказать о нем все. Это был рот сатира с пухлыми, слегка вывернутыми губами, напоминавшими лук Купидона, с чувственной ложбинкой под носом. Он страдал от излишеств. Он всегда предлагал и желал больше, чем нужно, умирал от плотских удовольствий. Герни подумал, что человек, написавший его портрет, много знал о его ремесле. Еще несколько минут он смотрел на картину, затем подошел к окну.

День выдался холодный, серый. Слабый ветерок шевелил мертвые листья на газоне и трепал мохеровый шарф человека, сидевшего на скамейке напротив музея. Это был худощавый, востроглазый тип с неприятной лысиной, когда голая макушка обрамлена густыми волосами. Герни вздохнул и подумал о том, сколько еще ему придется ждать.

Он решил снова пройтись по музею, кроме того, он хотел пробыть в Риме на два дня больше. Эта игра в кошки-мышки порядком ему надоела. В который уже раз он остановился у полотна Караваджо[4]. Юноша все еще манил к себе, тело его было утомлено пороком, а с его губ, казалось, слетал тихий сладострастный смех. Лоснящееся плечо игриво выглядывало из-под укутывавшего его покрывала. Герни еще немного постоял перед полотном и направился к выходу. Когда он спускался с лестницы, человек уже покинул скамейку и теперь стоял у колонны. Улыбнувшись, он протянул Герни руку с двумя небольшими перстнями на пальцах и тонким медицинским браслетом на волосатом запястье. Рука была маленькой, холеной. Пожимая ее, Герни ощутил неприятную сухость кожи, будто потрогал наждачную бумагу.

– Мистер Герни, какая удача! Я чувствовал, что найду вас именно здесь. Рад встрече.

Человек не выпускал руку Герни из своей. Эта римская манера вначале вызвала раздражение, а потом некоторый страх.

вернуться

4

Караваджо Микеланджело да (1573-1610) – итальянский живописец.