– Так и есть, если рассуждать в больших масштабах. Ты наивна и плохо соображаешь. Иногда людьми приходится жертвовать ради более значительных интересов. – Слушая Джека, Мэдди боялась, что ее стошнит. А он все не унимался: – И вот что я тебе скажу: если ты посмеешь хотя бы словом об этом обмолвиться, я собственноручно отволоку тебя в твой долбаный Ноксвилл и оставлю на крыльце у Бобби Джо! Одно слово – и будешь отвечать перед президентом Соединенных Штатов. Надеюсь, тебя упекут в тюрьму за государственную измену. Это – вопрос национальной безопасности, им занимались люди, знающие, что делают, и имеющие высочайшую степень допуска к секретам. Это тебе не свихнувшаяся ноющая домохозяйка и не жирный слюнявый сенатор. Откроешь эту банку с червями – и наживешь себе врагов в лице самого президента, не говоря о ФБР, авиационном агентстве и всех остальных федеральных агентствах. Я погляжу тогда, как тебя сожрет пламя. Не смей этого касаться! Ты ничего в этом не смыслишь. Учти, тебя живо возьмут в оборот и в пять минут похоронят. Тебе не выиграть, можешь не надеяться.

Мэдди знала, что в его словах есть доля истины: все будут упорно лгать и изворачиваться, развернется крупнейшая после Уотергейта операция прикрытия, а телезрители скорее всего ей не поверят. Ее голос станет жалким одиноким писком в море громких воплей, ее в два счета перекричат, более того, могут навсегда дискредитировать. С них станется даже пойти на убийство. Эта мысль пугала Мэдди, но обманывать людей, скрывать правду значило бы изменить самой себе. Общество имело право знать, что пассажиры рейса 263 были принесены в жертву экономическим интересам. Для тех, кто принимал это решение, они ничего не значили.

– Ты слышала, что я тебе сказал? – спросил Джек, метая глазами молнии. Она все больше его боялась. Он первым уничтожит ее, если почувствует в ней угрозу своему каналу.

– Слышала… – выдохнула Мэдди. – Как же я тебя за это ненавижу!

– Мне наплевать, что ты по этому поводу думаешь или чувствуешь. Меня заботит одно – твои действия. В этот раз лучше не совершать ошибок, иначе тебе крышка. У тебя не будет ни меня, ни моего канала. Тебе ясно, Мад?

Она долго на него смотрела, потом развернулась и побежала вниз по лестнице, решив не ждать лифта. К себе она пришла бледная, вся дрожа.

– Что случилось? Он что-то знал? – спросил Грег. Он сразу сообразил, куда она направилась; в таком состоянии он видел ее впервые: мертвенная бледность, больной вид. Несколько минут она молчала.

– Нет, не знал. – Вот и все, что она ответила, обретя дар речи.

Мэдди потребовались большая чашка кофе и три таблетки аспирина. Как и следовало ожидать, через десять минут зашел главный продюсер. Сурово глядя на них с Грегом, он изрек:

– Представите мне перед эфиром свои тексты, оба! Все, что будет отклоняться от утвержденной версии, вырезается и заменяется рекламой. Вам ясно?

– Ясно, – кивнул Грег, как и Мэдди, догадавшийся, откуда дует ветер. Он не знал, что случилось наверху, но понимал, что ничего хорошего там произойти не могло – достаточно одного взгляда на бедную Мэдди. Дождавшись ухода продюсера, он вопросительно уставился на нее. – Насколько я понимаю, Джек все-таки знал… Можешь не отвечать, если хочешь.

Мэдди, глядя на него похоронным взглядом, кивнула.

– Мне этого не доказать. Мы вынуждены помалкивать. Все, кто в этом замешан, будут отпираться.

– Значит, лучше не лезть на рожон, Мад. Слишком щекотливая тема! Нам ее не потянуть. Если они знали, то, можешь не сомневаться, позаботятся о том, чтобы прикрыть свои задницы. Там замешаны птицы очень высокого полета.

Грега сильно впечатлило, что теперь к птицам очень высокого полета относится и Джек Хантер. Он уже слышал, что Джек превратился в пиарщика самого президента – значит, играет в высшей лиге.

– Он пообещал вышибить меня с канала, если я пикну. – Но, говоря это, Мэдди выглядела не так испуганно, как ожидал Грег. – Мне плевать! Лгать в эфире – вот что я больше всего ненавижу!

– Иногда приходится, – осторожно возразил Грег. – Мне это тоже не по нутру, но что поделать! Крупные шишки вздернут нас на виселицу за ослушание.

– Джек грозит мне тюрьмой, если не чем-то похуже.

– Он не перегибает палку?

Грег сказал это с такой потешной улыбкой, что Мэдди не удержалась и прыснула. Потом она вспомнила, как Джек стиснул ее руку, и стало не до смеха. Ей еще не приходилось видеть его таким взбешенным и таким напуганным. Дело приняло серьезный оборот.

Мэдди и Грег записали свои тексты для дневного эфира и отдали продюсеру. А через полчаса получили их назад с серьезной правкой. Об авиакатастрофе надлежало сообщать максимально бесстрастно, наверху хотели, чтобы упор был сделан на видеоматериал.

– Осторожнее, Мад, – шепотом предостерег ее Грег в студии, когда начался обратный отсчет перед эфиром. Она молча кивнула. Грег знал, какая она одержимая перфекционистка – может, как камикадзе, ринуться в самое пекло, лишь бы восторжествовала истина. Но сейчас он был уверен, что Мэдди придержит коней.

Когда она читала материал о катастрофе рейса 263, у нее один раз дрогнул голос. О пассажирах, особенно о количестве детей на борту, говорила спокойно и сосредоточенно. Видеоряд, который при этом демонстрировался, лучше всяких слов живописал трагедию. Какой-то человек на Лонг-Айленде стал свидетелем катастрофы и снял пугающие кадры. Мэдди уже собиралась заканчивать, но тут Грег заметил, что она сцепила руки на столе и уже не смотрит на телесуфлер. Ему только и оставалось, что с ужасом ждать продолжения.

– Не вздумай, Мэдди… – еле слышно прошептал он, убедившись, что камера уже не снимает его. Но ей было не до Грега. Она неотрывно смотрела в камеру, прямо в глаза и сердца американцев.

– О сегодняшней катастрофе ходит множество слухов, – осторожно начала она. – Некоторые вызывают сильную тревогу…

Грег увидел панику на лице вскочившего с места продюсера. Тем не менее переключения на рекламу не произошло.

– Например, тот, что Федеральное авиационное агентство было заблаговременно предупреждено о том, что неуточненный рейс из аэропорта Кеннеди на этой неделе будет заминирован. Доказательств обнаружено не было. Сейчас нам известно одно: мы потеряли четыреста двадцать жизней. Можно только заключить, что раз ФАА было в курсе, то им надо было поделиться этой информацией с общественностью. – Мэдди подошла к самой черте, но все же не переступила через нее. Грег следил за ней, затаив дыхание. – Все сотрудники канала WBT, – продолжила она, – соболезнуют родным и близким жертв рейса двести шестьдесят три. Это невероятная трагедия. Всего доброго. С вами была Мэдди Хантер.

После этого пошла реклама. Грег сидел бледный, Мэдди с суровым видом снимала микрофон.

– Ну и напугала ты меня! Я думал, нам несдобровать! Ты уже занесла ногу над пропастью. – Она задала вопрос, но не ответила на него – а зря!

– Я сказала все, что могла. – А могла она совсем немного, и оба это знали.

В дверях студии Мэдди увидела продюсера и своего мужа, занятых беседой. Через мгновение Джек быстро направился к ней. Он остановился, едва в нее не врезавшись.

– Ты играла с огнем, Мэдди. Мы были готовы в любую секунду убрать тебя из эфира.

Он не был довольным, но и злым тоже не был. Мэдди не подставила его, даже имея на руках все карты. Она даже не пыталась – хотя понятно, что ей бы этого не позволили.

– Знаю, – холодно ответила она. Ее глаза превратились в яркие холодные кристаллы. Между супругами произошло то, что она не в силах будет забыть. – Ты доволен? – Голос был ледяным, как и взгляд.

– Ты спасла себя, а не меня, – процедил Джек. Его слышала только она: продюсер удалился, Грег вернулся к себе. – Опасность грозила тебе.

– А публику обвели вокруг пальца.

– Люди взбесились бы, если бы аэропорт Кеннеди три дня не принимал и не отправлял рейсы.

– Что ж, я рада, что мы не позволили им взбеситься, а ты? Пассажиры парижского рейса – те и подавно ликовали! Гораздо лучше убить людей, чем рассердить.