Перрин отвернулся, и Мин тут же прикусила язычок.

– Туата’ан?! – загромыхал сверху голос, налетевший, как шмель, из любопытства пытающийся влететь вам в ухо. – А что такое про Туата’ан?!

Заложив в книге прочитанную страницу пальцем, похожим на толстую сосиску, Огир подошел погреться у костра. Над трубкой, которую он держал в другой руке, волоском поднималась струйка табачного дыма. Огир разгуливал в куртке из темно-коричневой шерсти с горделиво поднятым воротником. До самой шеи великана кафтан сей был застегнут на все пуговицы, да еще широко свисал, будто юбка, до самых сапог, голенища которых были щегольски отогнуты книзу. Голова Перрина была едва на уровне груди огир.

Физиономия Лойала испугала уже не одного встречного. Нос его разросся, казалось, до таких размеров, что мог бы работать как рыло у борова, под ним оставался едва заметен широченный рот. Глаза Лойала казались шире блюдец, а толстые брови его обвисли, точно усы, и почти достигали щек, при этом уши с кисточками на кончиках торчали из густой шевелюры. Те, кому доводилось впервые в жизни встретить огир, тут же принимали его за троллока. Впрочем, и огир, и троллоки были для многих одинаково сказочными тварями.

Лишь только Лойал сообразил, что вмешался в чужой разговор, широчайшая из улыбок расплылась на его лице и глазища его засверкали. Перрина поразило изумление: неужели и вправду кто-то мог быть испуган такими огир всерьез и надолго? Но что поделаешь, если некоторые из легенд живописуют сих чудищ во всей их свирепости, обвиняют их в безжалостности? Нет, Перрин легендам не доверял. Огир не умеют ни с кем враждовать!

Рассказывая Лойалу о появлении в поселке Леи, про свое видение Мин ему не сообщила. Как обычно, о своих видениях девушка предпочитала молчать – тем более, когда предрекала плохое.

– Ты ведь понимаешь, Лойал, как я должна себя чувствовать, – сказала она. – Будто я в сетях у Айз Седай и людей Двуречья.

Лойал отозвался звуком, ни назвать, ни описать который невозможно, но Мин как будто бы решила, что огир с ней согласен.

– Да! – сказала она с вызовом. – Так все и было, жила я себе в Байрлоне, а потом меня ухватили за шиворот да и зашвырнули... один Свет знает, куда меня забросило! Ведь я могла бы остаться в родных местах... Нет, с того дня, когда я повстречалась с Морейн, жизнь моя уже не была моей собственной. Ее, да еще этих парней-фермеров из Двуречья! – Мин скользнула взглядом по лицу Перрина, и губы ее искривила усмешка. – И всего-то было у меня желаний: жить по-своему, влюбиться в кого-то, замуж выйти... – Щеки ее вдруг так и вспыхнули, она прокашлялась. – То есть, я хочу сказать: ну что же в этом плохого – стремиться прожить свою жизнь безо всех этих напастей?

– Та’верен, – начал Лойал, и Перрин тут же грубым жестом приказал ему умолкнуть. Но если речь огира почти невозможно было притормозить, то уж заставить его совсем закрыт рот шансов имелось еще меньше, тем более когда он входил в раж. И вообще, по мнению подобных ему огир, он был излишне суетлив. Неторопливо уложив свою книгу в карман куртки, он поводил в воздухе дымящей трубкой и продолжил свое выступление: – Все мы своими жизнями воздействуем на чужие судьбы, Мин. Колесо Времени втягивает нас в сплетаемый им Узор, нить каждого натягивается, как струна, и сплетается с прочими нитями. С та’верен то же самое, только в большей, гораздо большей степени. Они определяют весь Узор – на время, по крайней мере, – заставляя его нити обвиваться вкруг них. Чем ближе ты к ним, тем больше их влияние на тебя самого. Поговаривают, будто, оказавшись в комнате с Артуром Ястребиное Крыло, можно было ощутить, как сам собой изменяется Узор. Не знаю, правда то или байки, но я об этом читал. Но и это не все. Эти самые та’верен и сами вроде бы затканы, как пряжа, в тягу более крепкую, чем остальные нити узора, то есть мы. Оттого у них и свободы вольготной нет...

Перрин скорчил гримасу. Вот-вот, о какой свободе речь идет?

– А вот мне бы хотелось знаешь чего? – Мин вскинула голову. – Чтобы их не заставляли быть такими все время – такими растреклятыми та’верен. А у нас та’верен стягиваются на одну сторону узора жизни, а каждая Айз Седай лезет не в свое дело на другой его стороне. И что тут способна сделать женщина?

Лойал пожал плечами:

– Полагаю, весьма мало, пока она близко от та’верен.

– Как будто я могла поступить по-другому! – проворчала Мин.

– А вдруг это и есть твое счастье? – Огир хмыкнул. – Или несчастье, если угодно смотреть на дело так. Надо же, не с одним, а с тремя сразу та’верен рядом ходишь. Ранд, Мэт и Перрин! Я бы лично счел знакомство с ними большим счастьем, даже не будь они моими друзьями. Думаю, я бы даже... – Огир обвел лица неожиданно застенчивым взором, у него и уши задергались. – Только чур не хохотать надо мной! Скажу прямо: я уже пишу про вас книгу. Наброски сделал черновые.

Мин улыбнулась огир ободряюще, и уши Лойала замерли, скрывая его волнение.

– Молодчага ты, огир! – сказала Мин. – Но только, знаешь, кажется иногда, будто нас заставляют плясать на веревочках, как марионеток. Они играют нами, твои лихие та’верен.

– Я не просил себе такой судьбы! – вспылил Перрин. – Не просил!

– Не куклой ли вдруг почувствовал себя и ты, огир? – спросила великана Мин, не обратив внимания на вспышку Перрина. – Не оттого ли ты и скитаешься вместе с Морейн? Я ведь знаю, что огир почти никогда не покидают свои стеддинги. Не захлестнул ли тебя в свою судьбу некто из та’верен?

– Просто я хотел увидеть рощи, что выращены огир, – пробормотал Лойал, занявшись вдруг тщательной прочисткой своей трубки. – Рощи – это всего лишь рощи, всегда и везде... – Он бросил взгляд на Перрина, будто ища поддержки, но Перрин молча усмехнулся.

Ну, каково тебе оказаться на моем месте, в моей-то шкуре? Не слишком много зная об огир, уж в одном-то Перрин был уверен: Лойал – беглец. Ему уже девяносто лет, но для огир и его соплеменников это еще мальчишеский возраст. Покидать стеддинг дозволялось лишь зрелым мужам – это именовалось выхождением за Пределы, – и разрешение огир получали от Старейшин. А по людским стандартам, огир прожил уже огромную жизнь. Как-то Лойал говорил, что Старейшины вряд ли встретят его с восторгом, окажись он снова у них в руках. Лично он намерен оттягивать сей радостный миг как можно дольше.

Вдруг шайнарцы всполошились, воины повскакивали со своих мест. Из дома Морейн выступил Ранд.

Издалека Перрин зорко взял его взглядом. У Ранда были рыжеватые волосы и серые глаза. Он и Перрин были ровесниками, но Ранд был выше Перрина на полголовы и так же широк в плечах, но при этом оставался недосягаемо грациозен. По рукавам его красной куртки с высоким воротом сбегали шитые золоченые шипы, а на груди Ранда темный плащ был украшен вытканным чудовищем – четырехлапым змеем с золотой гривой, точно таким же, как на флаге. Перрин и Ранд дружили с детства. Остались ли мы и сейчас друзьями? Неужели я дожил до того, что приходится в этом сомневаться? Момент не больно подходящий...

Выпятив подбородки, уложив руки на коленки, шайнарцы единым строем застыли в поклоне.

– Лорд Дракон! – воззвал к повелителю Уно. – Приказывайте! Служба у вас – великая честь!

Обычно не в силах хотя бы в одну из фраз не подпустить ругательство, Уно вещал в ту минуту голосом, в котором звенело глубочайшее уважение. «Великая честь!» – эхом грянули остальные бойцы. Блеснул слезой Масима, привыкший видеть вокруг лишь дурные знаки. Глаза его теперь сияли беспрекословным почтением к Возрожденному Дракону. Проревел приветствие и Раган, и остальные воители, замершие в ожидании боевого приказа, если угодно будет Ранду отдать его. Сам же Ранд в тот миг взглянул на них, сбежал со склона вниз, да и скрылся в чаще кустарников, отвернувшись от своего воинства самым невежливым образом.

– Опять ругался с Морейн, – повествовала Мин, точно знакомую книгу перечитывая. – Только на сей раз на перебранку у него ушел весь день...