Не удивляясь услышанному, Перрин был и на сей раз все-таки взбудоражен. Спорить с Айз Седай? На Перрина нахлынули все сказки, слышанные в детстве. Там прямо-таки царили Айз Седай, они сажали на троны своих королей и с помощью тайных пружин управляли танцами народов. Те самые Айз Седай, чьи подарки всегда имели незаметный для тебя крючок, а плату за свою помощь они просили намного меньше, чем можно было поверить, но оборачивалась она куда большей, чем ты мог вообразить. Они могли своим гневом расколоть землю, были обучены овладевать силой молний. Сегодня Перрин уже знал: многие рассказы о подвигах Айз Седай были всего лишь легендами. Но и легенды раскрывали подлинную мощь сего имени лишь наполовину.

– Нужно бы мне пойти за ним, – промолвил наконец Перрин. – Стоит им поцапаться – и ему тут же необходим слушатель, чтобы облегчить душу.

Кроме Морейн и Лана, в поселке было лишь трое, кто не глазел на Ранда снизу вверх, будто тот уже командовал делами всех королей мира. На равных с ним удавалось держаться только Мин, Лойалу и ему, Перрину. А из этих троих знавал Ранда прежде лишь один Перрин.

И Перрин Айбара двинулся вверх по склону, лишь разок умерив шаги, чтобы взглянуть на запертую дверь обители Морейн. Сейчас у нее, наверное, Лея и Лан. Покидать свое место подле Айз Седай Страж позволял себе крайне редко.

Домик Ранда был поменьше, чем дворец властительницы Морейн. Расположенный на склоне горы гораздо ниже, чем ее палаты, он спрятался за стволами деревьев, будто бы ускользнув от группы поселковых построек. Ранд жил бы среди обитателей лагеря, но их собственный пиетет перед ним как бы вознес его над всеми. Ранд оказался наедине с самим собой. И оставался один на один со своей персоной слишком долго, как казалось Перрину. Впрочем, Перрин знал, что сейчас Ранд направился вовсе не в свою хижину.

И Перрин пошел туда, где на краю долины-чаши высилась шагов на пятьдесят вверх скала, обнаженный камень которой украшал лишь жесткий кустарник, тут и там цепко впившийся в гранит. Перрин хорошо знал, в каком месте в серо-буром камне была расщелина, узкий проход, в который едва протискивались его плечи. И вот уже над головой его полосой струится свет позднего вечера, а сам Перрин как бы спускается в тоннель.

Проведя юношу с полмили, расщелина распахнулась в горло долины, узкой и недолгой, с милю длиной, дно которой было усыпано валунами, а крутые склоны гор справа и слева оккупировал болотный мирт, а также сосны и вездесущие елки. Солнце, воцарившееся на самой высокой из горных вершин, расстилало по долу длинные тени. Обороняющие долинное место скалы были отлиты из беспорочного гранита, а в единственную трещину меж камней проскользнул Перрин; воитель оценивал теперь крутизну неприступных стен, словно вырубленных гигантским топором, вонзившимся в тело земли из выси. Здесь хватило бы двоих рубак, чтобы отбросить целую армию еще надежнее, чем на пороге горной чаши, откуда явился Перрин, но по дну не сбегал ручей, не звенел родник. Поэтому в долине бывал один только Ранд. И, поссорившись с Морейн, он пришел в это укромное место.

Ранд стоял у входа в долину, опираясь спиной о ствол болотного мирта. Он молча разглядывал собственные ладони. На каждой его ладони, как известно Перрину, была выжжена цапля. Каблук Перрина царапнул о камень, но Ранд не повел и бровью. Но в тот же миг, не отрывая взгляда от своих рук, он стал вполголоса произносить:

Ранд содрогнулся и упрятал собственные драконьи меты на руках себе же под мышки.

– Но никаких Драконов, – проговорил он свирепо. – Пока еще их нет.

Перрин вглядывался в лицо Ранда. Мужчина, способный направлять Единую Силу. Мужчина, обреченный на безумие из-за испорченности саидин, мужской половины Истинного Источника. В своем безумном буйстве он уничтожит все и вся вокруг себя. Человек – нет, существо! – к которому с детства каждый питает страх и отвращение, но вот только... Только как же вдруг ощутить врагом – того, с кем дружишь с детства?! Неужели кому-то известен простой способ оборвать искреннюю дружбу? Ожидая, что скажет, как поступит его судьба, Перрин присел на плоский валун.

Наконец Ранд к нему обернулся.

– Здоров ли Мэт, как полагаешь, Перрин? Когда мы с ним виделись, от него остались кожа да кости!

– Да уж поправился, верно... – Мэт уж, небось, в Тар Валоне. Там его исцелят. А Найнив с Эгвейн не дадут в беду угодить.

Эгвейн и Найнив, а с ними еще Ранд, Мэт и Перрин. Все пятеро из Эмондова Луга, что в Двуречье. Кроме наезжавших торговцев да ушлых купцов, что закупали раз в году у трудяг добрый табак и шерсть, чужие в Двуречье почти никогда не заходили. Да и отбывать с родины в дальние страны резону ни у кого не имелось. Но повернулось Колесо, выбрало себе та’верен, и пятерым деревенским крепышам пришлось покинуть милые сердцу долины. Оставаться там они больше не могли. И оставаться прежними тоже не могли...

Выслушав Перрина, Ранд молча кивнул.

– В последнее время, – молвил Перрин, – я ловлю себя на том, что лучше бы я остался орудовать молотом в кузне. А ты?.. Не хочется по-прежнему быть пастухом?

– Долг, – пробормотал Ранд. – Смерть легче перышка, долг тяжелей, чем гора, – продолжал он. – Так говорят в Шайнаре... Темный зашевелился. Близится час Последней Битвы. И долг Возрожденного Дракона – в Последней Битве сразиться с Властелином Темных Сил, биться лицом к лицу! Иначе весь мир поглотит вечная темнота Тени. Колесо Времени будет сломано. И каждая Эпоха будет перекроена по меркам Темного. И против этого – лишь один я! – Ранд смеялся без радости, плечи его горестно вздрагивали. – Долг правит мной, потому что кроме меня нет никого! Так, да?

Отбрасывая нежданную тревогу, Перрин запахнул свой плащ. Смех Ранда уязвил его, покрыл его кожу морозом.

– Я так понял, ты снова разругался с Морейн? – проговорил он. – И все по тому же поводу?

– Но не всякий ли раз мы спорим все об одном и том же, мы, люди? – Ранд глубоко и шумно втянул в себя воздух. – Они там, внизу, заняли всю Равнину Алмот, и один только Свет ведает, где они еще. Их сотни. Тысячи! Они взывают к Возрожденному Дракону, потому что я поднял это знамя. Потому что я позволил объявить себя Драконом. Потому что иного выбора я не видел. И они гибнут. Сражаются, ищут, взывают к тому, кто должен бы повести их. Погибают... А я сижу всю зиму здесь, в горном убежище! Я... Я обязан им...

– Ты как будто уверен, что твой путь мне по нраву, – Перрин покачал головой.

– Ты тоже идешь у нее на поводу! – Ранд так и вспыхнул. – Ты хоть раз воспротивился ей?

– Много же ты выиграл, поступая строптиво! – усмехнулся Перрин. – Ты артачился, спорил, а мы проторчали тут, будто чурбаны, всю зиму!

– А почему? Потому, что она права! – И снова Ранд рассыпал стеклышки колющего смеха. – Всегда Морейн права, да спалит меня Свет! Они распались на мелкие шайки, рассыпались по равнине, по всему Тарабону и Арад Доману. Возглавь я любую – Белоплащники, доманийская армия, тарабонцы попросту раздавят их, как утка жучка.

Смущенный Перрин в замешательстве чуть сам не рассмеялся.

– Но ежели ты во всем соглашаешься с Морейн, объясни, пусть нас услышит сам Свет, отчего вы с ней все цапаетесь, точно кошки?

– Нужно же мне что-то делать! Иначе... Иначе я лопну, как переспелая дыня!

– Что-то делать? Если бы ты прислушивался к тому, что она говорит...

Ранд не дал Перрину и слова вымолвить о том, что, мол, не вечно же им сиднем тут сидеть.

– Морейн говорит! Морейн говорит! – Он рывком выпрямился, обхватил голову руками. – У Морейн обо всем есть что сказать! Морейн говорит: я не обязан идти к тем, кто погибает с моим именем. Морейн говорит: о своем следующем шаге я узнаю – сам Узор вынудит меня к нему. Морейн говорит! Но она ни разу не сказала, как я узнаю о чем-то. Вот уж нет! Она этого не знает! – Руки Ранда безвольно упали. Склонив голову, он обернулся к Перрину, пронзил его острым взглядом. – Иногда мне кажется, что Морейн учит меня ходить по струнке, будто какого-то особенного тайренского жеребца. У тебя такого чувства не бывает?