– А кроме этого, он ничего не опасался? Лично для себя?

– Чего ему было бояться? Он скрывал свои убеждения, и я его понимал. Но не думаю, чтобы он боялся разоблачения. Что бумаги попадут не в те руки…

Парень кашлянул. Веттерстед сразу замолчал. Проговорился, подумал Стефан. Этот юнец присматривает не только за одеялом.

– Какие бумаги? – спросил он.

– В мире много бумаг, – сказал старик уклончиво.

Стефан ждал продолжения, но его не последовало. Веттерстед по-прежнему нетерпеливо барабанил по ручке кресла.

– Я очень стар, – сказал он. – Этот разговор утомил меня. Я ушел от жизни и ничего от нее не жду. Прошу оставить меня в покое.

Парень за креслом злобно ухмыльнулся. Стефан подумал, что на большинство вопросов он так и не получил ответа. Веттерстед удостоил его аудиенции, и теперь она окончена.

– Магнус проводит вас, – сказал Веттерстед. – Не надо рукопожатий. Я боюсь бактерий больше, чем людей.

Парень по имени Магнус открыл наружную дверь. Густой туман, казалось, стал еще гуще.

– Далеко отсюда до моря? – спросил он у парня.

– Я ведь не обязан отвечать на этот вопрос, или как?

Стефан резко остановился. В нем закипела злость.

– Я всегда представлял себе шведских нацистиков как бритоголовых ублюдков в солдатских ботинках. Теперь я вижу, что они могут выглядеть и по-другому.

Магнус усмехнулся:

– Эмиль научил меня не поддаваться на провокации.

– А что ты вообще себе вообразил? Что у нацизма в Швеции есть будущее? Что вы будете преследовать эмигрантов? Тогда вам придется выгнать за границу пару миллионов граждан. Нацизм умер вместе с Гитлером. И чем ты занят? Подтираешь зад старику, который хвалится сомнительной честью быть знакомым Геринга? И чему он тебя может научить?

Они подошли к машине. Стефан даже вспотел от ярости.

– Чему он тебя может научить? – повторил он вопрос.

– Не повторять их ошибок. Не терять выдержки. Давай вали отсюда.

Стефан развернулся и уехал. В зеркало он заметил, что парень смотрит ему вслед.

Он, не торопясь, доехал до моста, обдумывая все сказанное Веттерстедом. О нем можно больше не думать – старик просто рехнулся на политической почве. Его взгляды не представляют никакой опасности. Они просто вызывали в памяти давно прошедшие страшные времена. Он никогда и ничего не мог и не хотел понять, точно так же, как Герберт Молин и Эльза Берггрен. Другое дело – этот парень, Магнус. Он искренне верит, что нацистское учение вполне жизнеспособно.

Он уже почти въехал на мост, как в кармане зажужжал телефон. Он съехал на обочину, включил аварийный маячок и нажал кнопку.

– Это Джузеппе. Ты уже в Буросе?

Стефан быстро прикинул, стоит ли рассказывать ему про встречу с Веттерстедом, но решил подождать.

– Почти. Погода очень плохая.

– Я решил позвонить, потому что мы нашли собаку.

– Где?

– Никогда не догадаешься.

– Где?

– Угадай.

Стефан задумался, но в голову ничего не приходило.

– Сдаюсь.

– Во дворе у Герберта Молина.

– Мертвую?

– Очень даже живую. Только зверски голодную.

Джузеппе весело засмеялся.

– Кто-то уводит собаку Авраама Андерссона ночью, и наша доблестная, но немного приуставшая полиция ничего не замечает. Потом этот неизвестный приводит собаку в дом Молина и оставляет ее там. Непривязанной. Что скажешь?

– Что в самой непосредственной близости от вас есть кто-то, кто хочет вам что-то сообщить.

– Именно так. Только что? Он использовал собаку как своего рода бутылочную почту. Послание. И что он хочет этим сказать? Подумай и позвони. Я сейчас возвращаюсь в Эстерсунд.

– Все это выглядит очень странно.

– Все это не только выглядит, но и в самом деле странно. И страшно. Теперь я убежден, что за всей этой историей стоит что-то, о чем мы не имеем ни малейшего понятия.

– И что преступник один?

– Разумеется. Звони. И будь осторожней за рулем.

В телефоне что-то щелкнуло, и он замолчал. Стефан посидел немного, рассеянно слушая тиканье мигалки. Мимо проехала машина, потом еще одна. Все, еду домой, решил он. Эмиль Веттерстед ничего нового не сообщил, только подтвердил то, что мы уже знали. Что Герберт Молин был нацистом, неисправимым нацистом, никогда не сомневавшимся в своей правоте.

Он въехал на мост с твердым намерением ехать в Бурос. Но еще не успев съехать с моста, он изменил план.

Ему снилось, как будто он идет лесом к дому Молина. Ветер такой сильный, что сбивает с ног. В руке у него топор, он знает, что позади притаилась какая-то опасность. Он останавливается у забора. Ветер внезапно прекращается, как будто кто-то повернул выключатель. Две собаки в ярости бросаются на забор.

Он вздрогнул и пришел в себя. Это были не собаки. Перед ним стояла женщина и трогала его за плечо.

– Нам бы не хотелось, – сказала она строго, – чтобы люди спали в читальном зале. Это все же библиотека, а не ночлежка.

– Извините, – сказал Стефан.

Он сонно огляделся. Пожилой человек с тщательно закрученными усами читал «Панч»; он и сам выглядел как карикатура на британского джентльмена. Он глянул на Стефана с неодобрением. Стефан потянул к себе книгу, над которой задремал, и посмотрел на часы. Четверть седьмого. Как долго он спал? Самое большее десять минут. Он потряс головой, постарался забыть про собак и вновь склонился над книгой.

На мосту он принял решение. Сегодня ночью он должен осмотреть квартиру Веттерстеда. Но ему очень не хотелось возвращаться в гостиницу. Надо было просто дождаться ночи.

Ему оставалось только ждать. Он поставил машину в двух шагах от Лагмансгатан и пошел в центр. В скобяной лавке купил отвертку и маленькую фомку. Потом зашел в магазин мужской одежды и выбрал пару самых дешевых перчаток.

Потом просто слонялся по городу, пока не проголодался. Он зашел в пиццерию. За едой просмотрел местную газету «Барометр». Выпив две чашки кофе, он задумался. Можно было вернуться к машине и поспать пару часов. Но он предпочел еще погулять. Вдруг пришла в голову мысль зайти в городскую библиотеку. Спросив дорогу, он пошел в отдел истории. Побродив между полками, он нашел, что искал – толстенный том истории германского нацизма и сравнительно небольшую книжку о гитлеровской эпохе в Швеции. Толстый том он полистал и отложил в сторону.

Но вторая книга показалась ему интересной.

Она была написана очень доходчиво. Через час чтения ему стало ясно многое из того, о чем раньше он даже не имел представления – многое из того, что говорил и Эмиль Веттерстед и, возможно, Эльза Берггрен. Оказывается, в тридцатые годы, вплоть до сорок третьего, нацизм в Швеции был распространен куда больше, чем многие сегодня полагают. Насчитывалось несколько соперничающих нацистских партий. Но за марширующим строем мужчин и женщин угадывалась серая масса людей без имени, страстно желавших прихода немцев и установления нацистского режима и в Швеции. Он нашел обескураживающие сведения о постоянных уступках шведского правительства немцам, о том, как импорт шведской железной руды позволил немецкой военной промышленности выполнять все растущие требования Гитлера – больше танков! больше самолетов! больше пулеметов! Интересно, почему об этом ничего не говорилось, когда он учился в школе. Он с трудом припоминал, что в учебниках истории давали совсем иную картину: как Швеция, благодаря мудрости и умелому политическому балансированию руководства, сумела избежать вовлечения во Вторую мировую войну. Правительство страны соблюдало строжайший нейтралитет, спасший страну от вторжения. Никогда он не слышал, что в Швеции существовало более или менее значительное нацистское движение. Теперь ему были понятны действия Герберта Молина, его радость, когда он перешел норвежскую границу и ждал отправки в Германию. Теперь он ясно видел и Герберта Молина, и его отца и мать, и Эмиля Веттерстеда в этой серой массе, угадывающейся между строками, или в размытом фоне старых фотографий шведских нацистских демонстраций.