Ну вот узнал, причем совершенно случайно, что когда-то совершил даже и не то что подлость по отношению к коллегам, а поступил необдуманно, чем вызвал целую цепь событий, от которых пострадали невиновные люди. А может, и виновные в чем-то, кто сейчас станет разбираться во всех тонкостях.

Если существует предопределение, значит, и ты можешь оказаться также случайно необходимым инструментом в руках того, кому дано право отмерять и направлять жизни. Так в чем же ты тогда виноват?

Удобно? Еще как!…

Но если утверждают, что ни одно доброе дело не остается на земле безнаказанным, то что тогда говорить о недобрых? Вот и следует тебе положенное наказание, Турецкий! Смотри в конечном счете на все философски. И не бери на собственные плечи чужую ношу. Со своей сперва справься… А то ведь как? Чужую беду руками разведу, а своей концы не сведу! Попробовал – и что вышло? Сбежал от позора? Или поступил впервые обдуманно и мудро? Это смотря с какой позиции наблюдать.

Интересно, как бы в данной ситуации отреагировал Юшманов? Взять совершенно конкретный случай с Эдиком Однокозовым. Он бы стал «бороться» за бывшего коллегу? Или постарался бы поскорее забыть все, связанное с неприятный прошлым? Помчался бы он в его новом статусе на край света, через грязи и топи, неизвестно зачем?

Но у Юшманова положение лучше: это не он подставил Эдика. И не Эдик сидел по его вине. Значит, и его позиция имеет более твердые основы. Он может принимать своего рода исповеди, отпускать грехи, задаваться вопросами – в чем смысл твоих покаяний, Саша? А ты можешь всего-то и делать, что убаюкивать свою больную совесть. На которой, если уж быть до конца справедливым, и без того более чем достаточно «неправых» дел. Это – мягко выражаясь. Да и кто может утверждать, что человек, всю жизнь посвятивший искоренению преступности, действует всегда исключительно по-справедливости?

И опять раздвоение: для кого-то, говорили, война, а кому-то – мать родна! И уж если о ком и говорить как об эталоне справедливости, то таковым может оказаться разве что Господь Бог. Мужчина, кстати, суровый, неподкупный и вообще не поддающийся ничьим меркам и оценкам. Вот и думай что хочешь… И кто ты, и что ты, и имеешь ли ты право судить других?…

Среда закончилась Грязновым, пятница им же началась.

– А, это ты, Саня? – Далее последовал ленивый зевок со всхлипом и протяжным стоном не вовремя разбуженного человека, после чего возник вполне трезвый вопрос: – Ты, надеюсь, не забыл, какой сегодня у нас день?

«У нас», видите ли…

– Не забыл. А ты?

– Чего я? А-а, ты про билеты и прочее? Можешь прямо сейчас подскочить к дежурному на Петровку и забрать у него конверт для тебя. А тот билет, что предназначался для Денисова парня, ему уже вручен. Он, кстати, будет и здесь провожать, и там встречать. Можешь положиться. Зовут Степаном, а больше и тебе знать незачем. Ну тогда до вечера? Время напомнить?

– Ты ж говорил вроде к семи.

– Hе к семи, а до пяти. Потому что если припрешься к семи, то можешь не застать ничего вкусного. Народ у нас простой, ждать себя не уговаривает. А тебе, Саня, будет от меня лично персональный сюрприз.

– Кий, что ли, обещанный?

– Да ты что?! Кий – это так, игрушки. Еще спасибо скажешь. Да, и один совет: ты пока по девочкам не бегай, послушай старшего товарища. А то я тебя хорошо знаю – жену на курорт, а сам – кхе, кхе! Не надо.

– Какие девочки? Откуда у тебя информация?! – возмутился Турецкий.

– Саня, – терпеливо стал объяснять Грязнов, – если я чего говорю, то знаю, о чем и зачем. Замечена она. В нехорошей компании. С одной стороны, оно, может, и не так уж важно, но с другой, учитывая при этом разные обстоятельства, это совсем нехорошо. Будет время, вы потом и сами разберетесь, что – куда. А пока, повторяю, не стоит, Саня.

– Так, Грязнов, мне эти твои намеки надоели. Либо ты все говори, либо я действительно рассержусь. И кому станет хуже, мы еще посмотрим.

– Да ну тебя, ей-богу! Зануда ты. Я не знаю, чего у вас там с ней, с этой Марией Дмитриевной, и знать не хочу, раз ты сам не рассказываешь, темнила несчастный! Но… я ж и говорю, засекли ее в компании измайловских братанов. Может, случайно у них получилось, не знаю. А может, и очень даже не случайно. А ты у нас не мальчик из-за угла. Ты – «важняк». Но это я так, к слову. Вот потому и сюрпризец тебе приготовил. Ну ладно, супруге своей все-таки привет передай. И не опаздывай. Пока.

«Случайно засекли»! Ничего себе! Вот почему она словно отпуск взяла? Неужели знает, что должно произойти в субботу? Или она тоже играет вместе с тем Иван Иванычем в их отвратительную игру? Кошечка!… Лапочка, мать твою!… Господи, сколько кругом всякой погани! Кому же верить?… А ведь думал, почти уверен был, что действительно любовь! Да, правильно замечено, что сыск у нас в крови. Как и стукачество. Две стороны одной медали…

Дежурный по ГУВД поприветствовал Турецкого, как старого знакомого, и тут же протянул желтый конверт:

– Вячеслав Иванович просил передать. Я говорю: а чего сам? А он: понятия не имею, когда он, то есть вы, появитесь. Я – ему: а там не бомба? Нет, смеется, но почти.

Турецкий вскрыл конверт и посмотрел на билеты. Отлет из Шереметьева-1 был в 10.25 утра. Сейчас – половина восьмого. Почти в обрез.

– Билеты на самолет, – показал Турецкий. – Спасибо. Действительно как бы не опоздать… Будет тогда мне бомба!…

И помчался, не заезжая никуда, прямо на «Багратионовскую». Единственное, что он успел сегодня, кроме умывания и чистки зубов разумеется, это вымести грязь из машины и захватить деньги. Тысяча баксов, которая хранилась у него в домашнем сейфе, предназначалась Ирке, а оплату охранника Денис взял пока на себя, сказав, что потом выставит счет. Так было проще.

Из машины позвонил Ирке, похоже, разбудил и приказал, чтобы они с Нинкой были готовы спуститься к подъезду самое позднее через полчаса. Но когда он ровно в восемь затормозил у подъезда, их не было и в помине.

Турецкий несколько раз требовательно посигналил. В результате дернулась занавеска на третьем этаже и больше ничего. В квартире у Ирины ничто не шевельнулось.

Он продолжал нетерпеливо сигналить. Кажется, должен был проснуться уже весь дом. Но отодвинулась снова занавеска этажом ниже, и из окна выглянул старик. Он сердито покачал головой, задернул тюлевую свою занавеску, а затем стал наблюдать за вышедшим из машины Турецким с явным неодобрением.

Александр набрал телефонный номер, послышались долгие гудки: трубку никто не собирался поднимать.

Яростно выматерившись про себя, он кинулся в подъезд. Ну что Ирина всегда копалась, всегда везде опаздывала и считала это непременным правилом, было известно. Но сейчас! Он же заранее предупредил! Хорошо, что Славка не догадался взять вообще на первый рейс! Хороши б они были! Первый-то как раз в эти минуты взлетает!

У лифта светилась красная кнопка. Где-то наверху кабину держали. Понятно: утро, все торопятся на работу, каждая минута на счету. Но держать-то зачем?

Турецкий забарабанил кулаками в дверь лифта. Сверху прилетело гулкое эхо.

Так и не дождавшись, он понесся наверх по лестнице. Дом старый, добротный. Лестничные пролеты крутые. Всего-то несколько этажей, а стал задыхаться. Или не отошел еще от проклятого «унбляхтера»?

Вот наконец их дверь. Дернул на себя. Заперта. Он застучал по ней кулаками. Никакого ответа.

И тут страшная мысль пришла в голову. Да такая, что враз подкосились ноги. Турецкий медленно, по стенке, сполз на пол. А может, их здесь уже нет?! Его опередили?!

Нет, скорее всего, Ирина по привычке поговорила, зевнула и бросила трубку, чтобы снова укрыться с головой одеялом?! Но они же тогда опоздают на самолет!

Турецкий вскочил на ноги и снова забарабанил в дверь руками и ногами – уже в отчаянии, почти в истерике. Ключей от этой двери у него не было, а выламывать ее было бессмысленно – по новейшей методе, бронированная.