- Ага! – оживился Воевода: - Понял, Князь! Разреши!

- Исполняй.

Воевода умчался выполнять корректировку приказа, а я пошел к городу, делая для себя еще одну засечку: как-то надо упростить приветствие и выработать отсутствие необходимости постоянного внимания к моему появлению. Дело уже к вечеру, и от меня на сегодня требовалось лишь показаться на пиру дружины по поводу удачного похода. Да еще и нужно решить накопившиеся вопросы по поводу будущего похода, но это можно чуть позже, время терпит.

Первым делом требуется для себя решить, стоит ли брать ратников, или жеста доброты и полного внимания достаточно, мол, сходили вместе и пока хватит. Да еще и с гномами вопрос решать вскоре придется, как спадет защита с территорий, но опять же, в одиночку выходить за пределы чревато, если идти, то вместе с дружиной. И тут возникает очередной вопрос о вероятности перехода из прогулки в полномасштабную войну с целью освобождения территорий и экспроприации себе. Столько дел, столько мыслей, столько сомнений, столько вопросов, а я один. Разорваться что ли?

Раньше было как-то проще что-то отпраздновать: собрались всей деревней и хорошо, а теперь собери дружину, и получается весь город, вот и сейчас так вышло. Городская площадь скрылась под рядами столов, не понятно откуда появившимися в таком количестве. Сотни женщин занимались накрытием, мужики катали тяжелые бочки, несли казаны с чем-то, на выделенном месте наигрывали музыканты, не хватало лишь светопреставления. Хотя, не смотря на стремительно темнеющий вечер, света будет достаточно, благодаря вездесущим гномам, оказавшимся как бы и своими среди горожан и весело участвующих в приготовлениях. Все делалось без необходимости моего прямого участия, что не могло не радовать, не хотелось бы, как раньше, постоянно каждого пинать, чтобы тот делал свое дело. Нет, он будет делать, назначь его, но, если нужно что-то иное, надо было бы ткнуть тому, указать на изменение действий, и тот только тогда начнет исполнять. А если не ткнешь, то все рискует остановиться, все будут стоять, и никто не догадается, что следует просто исправить какую-то мелочь, отсутствие интеллекта как игровая составляющая была присуща всем играм.

Вздыхаю, прогоняя накатившие тяжелые мысли и отвлекаясь на происходящее на площади, все доведено до автоматизма, поэтому достаточно быть лишь номинальным главой, что не может не радовать.

Вот чего-чего, а народ гулять умеет, даже по малейшему поводу способен устроить огромную гулянку. Так и вышло и в этот раз, пили много, ели много, гулял город всей деревней, не иначе. Размах был такой, как будто бы мы вчера освободили весь мир от всех врагов, и теперь на земле воцарится справедливый мир на тысячу лет. Было много тостов, хвалебен, само собой, кто-то даже подрался, не без этого. Были даже устроены шуточные поединки между гномами и людьми, о состязаниях на силу и ловкость можно и не упоминать, как и о паре разломанных столов с лавками. Народ гулял, как умел.

Уже поздно ночью я добрался до кровати, облегченно усевшись на край, ощущая усталость во всем теле, собирался снять доспехи, но не успел.

Реальность будто бы раскололась, не выдержав давящего пресса, тело будто бы перестало слушаться своего хозяина, левая рука потянулась к инвентарю, доставая переливающуюся черно-алым сферу, доставшуюся мне от Короля Крыс и до этого бывшую монолитно серой, не поддавшейся распознанию. Пульсируя внутри, нечто будто бы смотрело на меня, изучая и чего-то ожидая, мои собственные пальцы крепко сдавили сферу, послышался слабый треск.

Краем взора замечаю, что улегшаяся по началу Белис скрючилась в нелепой позе, из ее глаз текли слезы, а сквозь возникший барьер пытались пробиться тоска и печаль волчицы, будто бы что-то осознавшей.

Сфера издала звонкий треск, пальцы сжались, и нечто черно-алое принялось обволакивать руку, стремясь по ней выше к плечу, переходя на грудь и устремляясь дальше. Я из последних сил попытался пробиться, пробуждая в себе всю скопившуюся злобу, будоража любую обиду на всех и вся, будящую заглушенную ненависть, и у меня получилось.

Пламя вырвалось из тела, вгрызаясь в чуждое, в голове раздался чей-то полный злобы вой, но избавление не пришло, собственное тело вскочило, повернулось к окну и рвануло с места, разбивая остекленную раму. Падение со второго этажа не страшно, если падаешь на землю, но не в этот раз, сегодня мне вдруг перестало везти, а количество завезенных роялей белого цвета резко закончилось, поэтому рабочие оперативно выкатили другой черного цвета.

Именно с такой мыслью я влетел в разверзнувшее чрево какого-то портала, жадно принявшего меня, объятого пламенем.

Довожу до вашего сведения, что согласно последнего суточного лога мониторинга действий объекта ******, тот не покидал территории наблюдения. Размещенные по границам и на вершинах ближайших возвышенностях артефакты абсолютного зрения зафиксировали активность объекта после выхода из группового подземелья, подробный лог передвижений находится во вложении к сообщению.

Произошедший в 23:59 катаклизм не подпадает ни под какую категорию и не является структурированным действием со стороны администрации. Задействованные согласно логов ИИ на данный момент проверяются на наличие несанкционированного влияния. Текущее положение объекта определить невозможно.

Старший 245 группы мониторинга, Джеймс Ньюби.

Активизировать все резервы с целью определения местоположения объекта, усилить наблюдение за контактирующими объектами, расконсервировать алгоритмы воздействия «Диадема-13» и «Судья-134».

Главный Куратор.

- Твою ж мать! – выдавливаю из себя, сжимая зубы от жуткой боли во всем теле после падения и удара о гладкий камень. Юшка, вырвавшись изо рта, тяжелыми каплями упала на застарелую брусчатку, испещренную мелкими трещинами: - Сука, как же больно!!!

Не знаю сколько уже лежу, распластавшись на камне и не в силах пошевелиться, так как сразу же во всем теле вспыхивала жуткая боль. Неестественная поза переломанного во множестве мест в самые болезненные моменты немного исправляется, на малую толику, но сопровождается немыслимым всплеском ощущений, заставляющих проклинать само бытие. Треск сходящихся кусков костей разгоняет мертвую тишину. Гудящие собственной ненавистью ко мне мышцы не желают облегчить страдания и, сходясь обратно нить за нитью и устраняя разрывы, самовольно и яростно смещают раздробленные кости, пробуждая новые вспышки опустошающей боли.

В глазах беспорядочно мерцают мириады разноцветных вспышек, напоминая, что я был удостоен, кажется, вечного полета внутри ослепительного калейдоскопа. Едкий запах гари с каждым вдохом все сильнее и сильнее раздирает глотку, хочется выпить воды, сколько осилю, но не могу даже достать из инвентаря что-нибудь подходящее. Неподъемной массой давит беспомощность, порождая обреченность ставшего чуждым собственного тела.

Шкала жизни мерцает в опасном секторе, давно уже окрасившись в багряный, но спасительной смерти не наступает, немного не хватило до нее, и теперь я обречен бессильно лежать и смотреть, как никогда медленно чирку за чиркой наполняет полоску. Не знаю, сколько вот так лежу, не в силах сдвинуть положение глаз, пошевелиться и тем более использовать эликсир или свиток, чтобы исцелиться. Наверное, час, нет, несколько часов, и лишь совсем недавно смог зашевелить губами, разбитая челюсть с полчаса назад встала на свое место и срослась, что позволило мне прикрыть напрочь пересохший рот и сглотнуть липкий комок, режущий горло. Теперь во рту вновь прорезались зубы, заставляя вспомнить посещения стоматолога, оказывается, не особо и досаждающего буром. Эх, славные были времена.