Смеялся Брюхотряс, смеялся и досмеялся. Напала на него икотка. Вот ведь паскудное дело: ни вздохнуть толком, ни пивка выпить, ни на поварят прикрикнуть. С ночи еще началось – поди пойми от чего, то ли зевнул, рта не перекрестив, то ли помолился вечером без души. Ну а где ж время взять, чтобы с душой молиться, если за день набегаешься до того, что с ног валишься, а утром вставать ранешенько? Господь-то, он же не злой. Понимать должен. Милрад ведь ему по воскресным дням свечку с кулак толщиной ставит. Считай, за всю неделю.

И вот, пожалуйста, икается и икается. Не выспался толком. Жена с утра злющая – сам не спал и ей, ясное дело, спать мешал. Под утро совсем плохо стало – икаешь, и аж прямо брюхо все булькает. Милрад все перепробовал: и воду пил, и не дышал, и согнувшись стоял, пока вся кровь в голову не стекла, – не помогает. За врачом посылали, да толку с того врача, что он в икотке понимает? Думали уже у магов дозволенных помощи просить, да попался Милрад Артуру на глаза. И тот, уж на что обычно словом не удостаивает, спросил: что такое с добрым хозяином делается?

Брюхотряс в ответ икнул так, что аж подпрыгнул.

Храмовник улыбнулся, руку Милраду на лоб положил и как рявкнул:

– А ну изыди, мразь!

Милрад чуть сам не убежал.

Икотку же как рукой сняло. Вернее, рукой ее как раз и сняло. Сбежал бес. Рыцаря испугался. И понятно, что невелик был тот бес, большой-то чего похуже икотки устроил бы, но разве в размерах дело?

С того дня Милрад смеяться перестал. И начал приглядываться. А теперь, слушая проповеди пастырей, хмурился недовольно, видя, что монахам верят. Им верят, значит, случись, не дай бог, что страшное, сэру Артуру веры не будет. Миротворец или потомок Миротворца, а изведут его добрые пастыри.

Жаль. Не хотелось бы такого хорошего постояльца лишиться.

Флейтист скрылся в башне, и Артур довольно долго бродил по этажам, прежде чем нашел хозяина в маленькой круглой комнате под самой крышей.

– Смотри, – сказал Флейтист, не оборачиваясь. Он стоял возле узкого окна – худой, высокий силуэт рядом с лепестком цвета ночного неба.

Артур подошел к бойнице, выглянул.

И увидел.

Белый, зыбкий в свете звезд паяц. Далеко на равнине. Пляшет, подергиваясь, судорожно взмахивая руками.

Зловещее хихиканье доносилось даже сюда, в башню.

– Как вы уехали, так это и началось. – В голосе Флейтиста уже не было страха и злости. – Пляшут.

– Их много?

– Шестеро. Дежурят посменно, днем и ночью. Днем и со стены видно. Я вас ждал. – Хозяин Цитадели наконец-то соизволил взглянуть на Артура. – Ты же знаешь, какие мороки они наводят, когда захотят. Мне, признаться, совсем не хотелось, чтоб тебя заели плясуны.

– Они не заедают.

– Назови это иначе, – Флейтист раздраженно отмах-нулся, – дело ведь не в названии. Два дня назад я решил прогнать их и отправился туда лично. Думал, подыграю, чтобы плясали веселее.

– Ты дурак.

– Я умный, Артур, и очень сильный. Мне казалось, что сильнее меня здесь никого нет. Разве что твой Бог. Отчасти, может быть, я решил прогнать плясунов для того, чтобы доказать твоему Богу... – Флейтист вздохнул. – Но себе я все равно говорил, что делаю это для вашей безопасности. Я шел, шел и шел, но все никак не мог дойти до нужного холма. Если бы я был человеком, то решил бы, что заблудился, а так, – Флейтист развел руками, – от большого ума все беды. Я знал, что не могу заплутать, и продолжал идти. Решил, что ошибся, неверно оценил расстояние. У меня мало опыта в хождении по земле.

Артур отвел глаза от пляшущей ведьмы – смотреть на них долго было так же опасно, как и слушать их смех.

– Именно на звук я и ориентировался, – кивнул Флейтист, по обыкновению угадывая чужие мысли, – потом, когда понял, что зашел очень уж далеко, я взлетел... – Он дунул в флейту, та вскрикнула испуганно и дико. – Я взлетел, – повторил Флейтист, – и увидел Цитадель совсем рядом. Как будто я все время шел по кругу, вдоль стены. Я сильно разозлился, меня вообще легко разозлить, ты знаешь. А эти еще и смеялись. Я разозлился и подумал, что если так – пусть им будет хуже. Решил, что поднимусь на стену и оттуда сыграю так, чтобы на день пути вокруг вся дрянь передохла. Я уже почти влетел во двор... – Он вздохнул, судорожно, со всхлипом. И замолчал.

Удивляясь сам себе, Артур положил руку на худое, костистое плечо. Чуть сжал пальцы. Жалеть Флейтиста было глупо, но людям свойственно делать глупости.

Прозрачные крылья приподнялись и опали, шелково зашелестев.

– Я успел развернуться, – продолжил Флейтист, – там, во дворе, не было трупа. У меня – был, я так и не удосужился прибраться до конца, а там, в той Цитадели... плясуны зачаровали меня. Меня! И я... я их испугался.

– Их нужно бояться, – негромко сказал Артур, – ничего плохого в этом нет. Все правильно. А раз ты смог уйти, значит, ты и в самом деле сильнее всех в Долине. Просто... ну, их ведь больше.

– Я не ушел, – Флейтист смотрел в мозаичный пол, – я улетел. Такой вот я могучий и бесстрашный. Я полетел вверх, все время боялся, что уткнусь в купол раньше, чем выйду из-под действия чар, но ничего, не уткнулся. А когда огляделся, уже оттуда, сверху, знаешь, где я себя обнаружил?

– Над Триглавом.

– Да.

– Плясуны, – произнес Артур, вспоминая, – иначе говоря, пляшущие ведьмы, не причиняют физического вреда, но накладывают чары, искажающие восприятие пространства.

– А потом гонят людей, как овец, – кивнул Флейтист, по-прежнему глядя в пол, – тела и души к столу господина. Что ему нужно, Светлый рыцарь? Раньше он не смел покуситься на меня.

– Я не знаю. – Артур вновь глянул в окно. – Я думал, мы прогнали его еще тогда.

– Я тоже так думал, – согласился Флейтист, – а сейчас полагаю, что вы лишь напугали его, но не уничтожили и даже не развоплотили. А еще я снова слышал твоего Бога. Он заговорил со мной сразу, едва я взлетел над Триглавом, и сказал то же самое: «Будь со Мной». Артур, прости, если мои слова оскорбляют твою веру, но мне не нравятся подобные совпадения.

– Не знаешь ты Его, – серьезно возразил рыцарь. – Испытания посылаются свыше, дабы заставить нас задуматься.

– Да? Ты хочешь сказать, что со мной Он провел еще и разъяснительную беседу?

– Не Он Сам, вестник какой-нибудь. Ты попробуй молиться, попроси Его указать путь... А лучше, знаешь, лучше не Ему, лучше Ей молись. Она добрая...

– Я воздержусь пока, – задумчиво возразил Флейтист. – Что ты чувствуешь сейчас, Светлый рыцарь?

– Мне жаль тебя.

– Да. Это правда. Это на поверхности, и хотя у вас принято обижаться на чужую жалость, я благодарен тебе. – Флейтист поднес к губам флейту, дунул в нее легко-легко, звук пролился почти неслышно... – Что ты чувствуешь?

– Безопасность. – Артур оглядел серые стены, ровные, камень к камню, неяркий светильник под потолком, стол у одной стены, а у другой – низкое деревянное ложе, застеленное шкурами. – Как будто там, – он, не оборачиваясь, кивнул за окно, – метель. Ветер и снег. А здесь тепло.

– Что ты чувствуешь? – повторил Флейтист, вновь касаясь губами флейты. Зыбкий и болезненно-ясный звук наполнил комнату.

– Безопасность, – Артур поморщился, – а там метель. Ветер и снег. Там люди... караван. Они заблудились. – Он хмыкнул, пожал плечами и легко закончил: – Их нужно встретить и проводить в крепость.

– Только и всего? – спросил Флейтист.

– Только и всего, – кивнул Артур.

– Герман сказал, что музыканта придется убить?

– Сэр Герман. Нет. Он сказал, что Тори – не демон.

– И что теперь?

– Не знаю, – признался Артур, – убивать людей нельзя.

– Если она нападет сама, как вам обещали, ты можешь убить ее, защищая своего брата.

– Не могу, – грустно возразил Артур, – нельзя. Она – человек.

– И что же ты сделаешь?

– Да убью, конечно.

– А если она не нападет?

– Может быть, у них с Галешем получится договориться. Зако же смог. Мэджик-бук мы у нее отберем, без книги она колдовать не сможет, значит, будет не опасна.