– Артур, ты действительно полагаешь, что эта сумасшедшая успокоится?

– Я ее не знаю.

– От вас с Альбертом зависит сейчас судьба Единой Земли... – Флейтист поперхнулся словами, крутнул в пальцах флейту. – Что это я, – пробормотал смущенно, – это ты и без меня знаешь. Но, – он поднял палец, – как бы там ни было, ты слышал флейту и ты сам сказал о караване, заблудившемся в зимней ночи. Людей нужно спасать. Им угрожает опасность. Можешь ли ты знать наверняка, что опасность эта исходит не от Тори?

– Не могу, – признался Артур, – но лучше пощадить виновного…

– Чем покарать невинного, – вздохнул Флейтист. – И где вас этому учат? Артур, а если в том караване окажутся не только люди? Если в опасности не только те, кто может быть крещен?

– Мне защищать тебя! – Артур улыбнулся. – Да это все равно что молиться за праведников. Но если я смогу тебе помочь, – добавил он уже без улыбки, – я это сделаю.

– Спасибо! – Флейтист кивнул. – Мы еще поговорим завтра, хорошо? Днем многие вещи видятся иначе. Жаль, что ты не взял с собой брата, вы вдвоем – не просто два человека. Обещай передать ему наш разговор.

– Ладно.

– Переночуешь здесь, – хозяин указал на лежанку, – тут хорошо думается. А я приду завтра. Не хочется лишний раз пугать ваших мальчиков.

– Эти мальчики сами кого хочешь напугают, – фыркнул Артур. – Ладно, здесь так здесь.

– Спокойной ночи.

– Взаимно.

Пожелание Флейтиста не сбылось. Уснуть получилось не сразу – мешали мысли о пляшущей на холмах ведьме, мнилось, что, танцуя, она не отводит взгляда от окна под самой крышей башни – от узкой, длинной бойницы, в которой тлеет неяркий огонек светильника. Флейта звучала чуть слышно, словно после ухода Флейтиста осталось в комнате эхо музыки. И даже молитва не принесла привычного покоя, наоборот, стало еще тревожнее. Странная такая тревога, как будто сидишь в тепле и безопасности, но знаешь, что придется уходить. Не потому, что кто-то этого требует, не потому, что этого ждут, – нет, как раз наоборот, не ждут и не верят, но идти все равно нужно.

Артур спал и видел во сне Долину. Видел так, как будто летел над ожившей картой. Русла пересохших рек, темные разливы лесов, белесая хмарь над болотами. С юга на север, через Добротицу и Аграм, над Дакией и Обудой, мимо Сегеда, через Пустоши к Северным горам.

Сверху Долина почему-то казалась двухцветной, разнообразные оттенки серого и черного, без проблеска зелени или синевы, даже Златая роща не сверкнула листвой. Артур привычно запоминал картинку, отмечая расположение черных и серых пятен. Он не находил в них смысла, но сейчас и не нужно было понимать, достаточно запомнить. Думать можно и после. Самые темные места – гора Витоша в Средеце, Триглав и болота, самые светлые – деревни и города. Области, не населенные людьми, были менее насыщенных оттенков, как фон, на который падали капли густой краски.

А потом появились огоньки. Множество огоньков. Тускло-алые, пульсирующие, они двигались. Совершенно беспорядочно и медленно, во всяком случае, с высоты казалось, что медленно, а уж найти какую-то систему в перемещении такого количества точек вот так, навскидку, и вовсе не представлялось возможным. Впрочем, кое-что Артур разглядел сразу: больше всего огней было вокруг черных пятен. Алые точки роились по границам болот; кружили по берегам Сребырны, у самых стен Доростола; мигали под темными кронами Козлодуева леса и у провалов пещер. Щедрой рукой рассыпали их между Идрией и Дуга-Ресой – светящаяся дуга огней огибала Крас.

Но ни в Пустошах, ни в Сером лесу не увидел Артур алых проблесков. Княжество Обуда – все ровного серого цвета – казалось пропущенным фрагментом в книжке-раскраске, только Шопрон светился дрожащим алым огнем. Не точки переползали по нему, не отдельные капельки света – город пылал весь, от стены до стены, и далеко вокруг растекалось розоватое марево.

– Зашибись! – ошеломленно прокомментировал Артур.

Проснулся. Выглянул в окно. Увидел далеко вдали плясуна. И, как-то вдруг успокоившись, заснул до утра без сновидений.

– Так всегда бывает, – со знанием дела сказала Любава. – Когда брат, так это еще хуже, чем свекор со свекровкой. Ты его от дома отвадь, а то мигнуть не успеешь, как с чернявеньким своим вусмерть разлаешься. А лучше, – шлюха сладко улыбнулась, – лучше бросай младшего да попробуй старшего окрутить. Ей-богу, не пожалеешь.

– Да я же его люблю! – возмутилась Ветка.

– Вот я и говорю, не того любишь. Ой, зла любовь. – Любава прищурилась. – Ты его опоила чем, или он сам?

– Сам, – отрезала Ветка.

– Ну, если сам, если любовь у вас, тогда делай, как я сказала. Пусть рассорятся, да так, чтобы милый твой слышать о братце не хотел. Это легко, мужики они на рыжих падкие.

Флейтист, называя себя умным, не преувеличивал. Во всяком случае, у него хватило ума не соваться к своему гостю с утра. Он позвал Артура в башню, когда уже давно рассвело, а храмовники грузили подводы. Галеш суетился рядом, приговаривая, что вот он бы, если б увидел так бездарно упакованный груз, сразу заподозрил бы неладное. Галеша беззлобно шугали, он ненадолго умолкал, а потом вновь брался за свое.

Разумеется, легендарные богатства ордена Храма зиждились отнюдь не на редких находках. Разбогатеть на поиске кладов могли разве что хайдуки, тем много не надо – хватило бы на жизнь, да чтобы детям оставить. Ордену золота требовалось куда больше. И добывать его храмовники умели, не полагаясь на случайное везение.

Но в многочисленных сказках, от добрых до откровенно завистливых, тамплиеры представали именно кладоискателями. Поговаривали, что в орден берут лишь тех, кто умеет чуять золото издалека, а рыцарями становятся только люди, способные притягивать его к себе. Если бы те, кто придумывал сказки, заглянули этим утром во двор Цитадели Павших, они уверились бы в своих выдумках. Того золота, которое молча и деловито грузили на подводу сержанты и рыцари под руководством самого сэра Германа, хватило бы не одной команде хайдуков на безбедную жизнь и обеспеченную старость.

За сто лет действительно «накопилось».

Конечно, в подвалах у Флейтиста нашли не только драгоценности. Хватало там и оружия, в том числе подобного тому, что хранилось на маршальских складах до особых случаев; и магических артефактов; и разного рода архаики вроде двуручных мечей; стальных, как у гвардейцев, доспехов, разукрашенных гравировками и травлением; в прозрачных плоских коробочках россыпью лежали диски для мэджик-буков. Маги хранили на таких очень мощные, но одноразовые заклинания. После использования диск превращался в труху, но лучше уж диск, чем книга, или, скажем, мозги ее владельца

Сэру Герману почему-то особое удовольствие доставили золотые слитки, уложенные пирамидками вдоль стен подвала. Командор лишь головой крутил да хмыкал, разглядывая ровненькие брусочки с выдавленными на них числами, не то три девятки, не то три шестерки. Последнее, правда, маловероятно – не стал бы сэр Герман столь зловещим знакам радоваться. А что уж ему понравилось, Артур не понял. Мало ли где и как льют золото.

Еще были в кладе разноцветные бумажки, которые командор распорядился вывезти и сжечь. И было множество металлических ящичков с самоцветами в золоте и серебре. Украшения – Артур не раз видел такие в Большом мире. Кто и зачем укладывал их в подобные непрезентабельные шкатулки, тоже осталось загадкой. И, как всегда, стало жаль красивые безделушки. Сами по себе они не представляли для ордена ценности. Важны были металл и камни, из которых маги наделают полезных артефактов.

– Так, эстет, – приказал командор, когда последний ящичек с украшениями вынесли из страшных подвалов на солнечный двор, – вернемся, я приставлю к тебе писаря, будешь делать опись. Самые красивые побрякушки oтложи, их переплавлять не будем, попробуем сверху магию привязать. У нас тут свадеб сразу шесть намечается. – Это сэр Герман проворчал уже не приказным тоном, – Аграмский наследничек жениться надумал, Брэшиди-Загорянцы подросли, и когда только успели? Лихогорье опять же... Да, кстати, я обещал добротицким воеводам усилить наши тамошние гарнизоны. Весь юг, считай, в беженцы подался, куда это годится? Отберешь людей и к осени сделай мне из них командиров.