Это сделал Всеволод Бобров. Откуда он взялся, как успел перехватить мяч, для меня по сей день остается загадкой. Мы уже знали его, привыкли к тому, что Бобров, будто сонный, подолгу слоняется по полю без видимой пользы, нарочно демонстрируя пассивность. Но все это не более чем пантомима. В благоприятный момент, когда бдительность опекунов была усыплена, Бобров вихрем срывался с места, получал мяч, и тогда уже ничто не могло отвратить горькой развязки. Это была медлительность орла, подолгу высматривающего добычу и молнией кидающегося на нее. Да, мы знали это. И все же я просмотрел рывок «Бобра».

Гол в наши ворота – такой нелепый, такой обидный – острой болью отозвался во мне. Будто что-то тисками сжало сердце. Даже дышать стало трудно. Понурив голову, я побрел на место под пронзительный свист мальчишек. И хотя Лерман снисходительно (чтобы успокоить) похлопал меня по плечу, я не посмел посмотреть в его сторону.

Меня тут же заменили. За бездарность, за возмутительную небрежность, за глупость. Это случилось со мной впервые. Со злостью подумал: посмотрим, как справится Лемешко! Не буду кривить душой, хоть и стыдно признаться теперь в своем эгоизме: мне хотелось, чтобы и Женя пропустил мяч, чтобы этот факт в какой-то мере реабилитировал меня в глазах тренера. Но когда это случилось (виновником опять оказался Бобров), я испытал жгучий стыд за свою бестактность, хотя она и не была высказана вслух.

В эти дни Идзковский ходил мрачный, как туча. Его лицо стало серым. Глаза убивали нас своим холодным презрением. Он сдерживал себя, старался быть вежливым с нами. Когда вежливость чересчур подчеркнута, от нее становится еще горше. Нервы у меня напряглись до предела, потому что причина такого срыва оставалась неясной. А когда не знаешь ее, то не можешь бороться.

Были еще поражения, каждый матч превращался в пытку. Отношение Ошенкова к нам, вратарям, резко изменилось к худшему. Он и не пытался скрывать этого. Его не смягчила даже победа над «Локомотивом» в Москве: никто не мог поручиться, что она явится поворотным пунктом.

Между тем дела команды должны были улучшиться. «Динамо» пополнилось несколькими хорошими футболистами. Среди них были Виктор Фомин и его тезка Бельков, пришли к нам Слава Ларионов, Александр Кольцов (из Лисичанска), Владимир Ерохин, только что отслуживший «срочную». Правда, обостренные отношения, излишняя нервозность игроков и тренеров привели к тому, что команду покинул ее главный «стоппер» Лерман. Однако чувствовалось, что линия защиты все же устоит. А появление в линии нападения Фомина из «Шахтера» сулило улучшение игры наших форвардов. Основной состав теперь выглядел довольно убедительно. На поле в любое время могли выйти вратари – Лемешко и я, защитники – Голубев, Попович, Ерохин, Тищенко, Ларионов, полузащитники – Юст, Михалина, Кольцов, нападающие – Богданович, Фомин, Зазроев, Коман, Виньковатов, Сенгетовский. Такой состав, сплавленный из молодежи и опытных ветеранов, мог и должен был преградить путь к отступлению. Но покамест приходилось довольствоваться лишь приятными предчувствиями.

Вскоре мое раздражение, накапливавшееся днями, привело к безобразному взрыву.

К нам прибыли для товарищеского матча футболисты «Ист-Бенгал клуба». Это были первая после войны международная встреча в Киеве. Народ валом повалил на стадион. В городе за два дня до матча уже невозможно было купить билет. Индийские гости завладели всеобщим вниманием, но никто не знал, как они играют. Неизвестный противник всегда порождает сомнение.

Ошенков задумался, кого же поставить в ворота и решил, что Лемешко заслуживает покуда больше доверия, чем я.

Киевляне очень тепло приветствовали на стадионе смуглых футболистов с худыми, радостными лицами. И мы, и они с любопытством разглядывали друг друга, стоя в центре зеленого ковра. Они потому, что мы им казались «рыцарями, закованными в броню», мы же – потому, что впервые видели футболистов, играющих босиком. Перед началом Ошенков шепнул нам, чтобы мы щадили гостей: ведь легко можно поранить их ноги шипами. Наши ребята, разумеется, всячески избегали резких столкновений с ними.

Соперник оказался слабым. Вскоре счет дошел до 8:0. И тут Ошенков сказал мне:

– Иди, становись в ворота.

Дело было в раздевалке, во время перерыва. Ребята говорили, что играть с индийцами легко, но они сами дивились такому крупному счету. Кто знает, может быть, он – результат известной растерянности гостей? Так думал и я. Приказание Ошенкова стать в ворота показалось мне коварным. Если индийцы забьют мне пару голов, впечатление от матча будет испорчено. Снова на мою долю достанутся шишки. Не хочет ли Ошенков окончательно испортить мою репутацию?

– Не буду играть, – сказал я тренеру. Ошенков побагровел.

– Мальчишка! Как ты смеешь со мной так разговаривать?

– Все равно не стану. Можете меня сразу выгонять из команды. Зачем еще эти фокусы!

Сейчас я понимаю, как глупо вел себя. Расшалившиеся нервы не могут служить оправданием. Но тогда я полагал, что прав, ибо заподозрил тренера в неискренности. Ко мне подошли Виньковатов и Фомин.

– Чего ты кипятишься? Знаешь, что за такое хамство полагается? Извинись сейчас же.

Схватив свой чемоданчик, я выбежал из раздевалки и уже не видел, как наши «дожимают» противника. В конце концов «Динамо» победило с астрономическим счетом – 13:1.

Дома я рассказал о своей размолвке с тренером. Жена удивилась моей вспышке и упрямству, советовала немедленно принести Олегу Александровичу извинения. Потом испытующе посмотрела на меня:

– Может быть, лучше вообще бросить футбол?

Но она и сама не верила в то, что это возможно. За последние годы она, мать и отец стали заядлыми болельщиками, ревностно следили по печати за всеми моими выступлениями и даже стали подписчиками «Советского спорта». Все это из-за меня. Нет, теперь рвать с футболом было уже невозможно.

Вечером я разыскал Ошенкова. Наши устроили в честь индийских гостей товарищеский ужин. Там я и извинился перед тренером за свою выходку и пообещал, что впредь ничто подобное не повторится.

Под занавес сезона наша команда одержала ряд побед, но спасти положения уже не могла. Мы были в силах только выправить его, да и то – лишь в известной степени. В результате после второго места в 1952 году мы теперь оказались на восьмом. Если два года назад оно свидетельствовало о «выздоровлении» команды, то теперь было воспринято как срыв, и, забегая вперед, надо сказать, что больше никогда мы не были восьмыми.

Я лично считаю, что главной причиной нашего бледного выступления в 1953 году было то, что на какой-то период игроки утратили взаимное доверие, а вместе с этим исчезло и единство команды, без чего даже при самой благоприятной спортивной форме нельзя рассчитывать на успех.

В 1953 году мы все уже заговорили о Льве Яшине – вратаре московского «Динамо». До этого он не производил хорошего впечатления, хоть высокий рост, подвижность и легкость Яшина обещали вывести его в ряды хороших вратарей.

Поначалу дело у него не ладилось. Несколько выступлений за основной состав «Динамо» закончились полным провалом. Он пропускал пустяковые голы, потому что, как нам казалось, играл слишком рискованно. С первых же самостоятельных шагов он показал, что будет играть на выходах и не собирается отказаться от своей доктрины. Неудачи, которые наверняка обескуражили бы другого, не поколебали его уверенности в собственной правоте, а свои промахи он объяснял лишь отсутствием опыта и взаимопонимания между партнерами по защите.

Постепенно стало ясно, что Лева Яшин выгодно отличается от многих вратарей. Он обладал отличной реакцией, замечательно выбирал место для отражения атаки, уверенно играл вверху, был безупречно корректен и абсолютно хладнокровен. Мы поняли: не сегодня-завтра он окончательно оттеснит на второй план Вальтера Санаю. Мне он тоже понравился: помимо всего Яшин подкупал своей скромностью и душевностью. Они были написаны на его лице.