Помимо мафии, десятилетиями державшей Салеми в черном теле, у реформатора Згарби был еще один враг: разруха. В 1968 году страшное землетрясение стерло с лица Земли больше половины города. Часть домов исчезла, другая за полвека забвения поросла быльем, населилась кошками и уныньем, став совершенно непригодной для жизни и неподъемно дорогой для восстановления. Патронаж ЮНЕСКО руинам никак не помогал.

Жизнь ушла из Салеми: сперва город оплакивал погибших, а потом, не в силах справиться с нанесенной землетрясением ссадиной, стал беднеть и пустеть.

Тогда-то и появился Витторио Згарби, напористый энтузиаст из Милана. Он населил арабо-норманнский замок Салеми креативной молодежью и прямо с исторического балкона объявил граду и миру о начале программы по возрождению города. Программа называлась “Дом за ОДИН евро”.

Идея Згарби была простой и симпатичной: продать тяготившие город исторические развалюхи XII–XV веков всем желающим. За один евро. С обязательством когда-нибудь восстановить приобретенное имущество за свой счет. Згарби без устали мотался по свету, рассказывая о своей гениальной идее тем, чье имя в списке покупателей могло бы как следует прославить проект. Благодаря его усердию, первыми владельцами салеминской недвижимости стали Мадонна, Боно, Криштиану Роналду, Моуринью и Брэд Питт. Их именами были оклеены самые отчаянные развалюхи. В Салеми потянулись журналисты. Предполагалось, что за ними подтянутся туристы и потенциальные покупатели.

О Згарби, Салеми и проекте “Дом за один евро” я узнала от знатока всего итальянского журналиста Валерия Панюшкина. И примчалась снимать фильм для передачи “Профессия – репортер”, в которой работала на российском телеканале НТВ.

Происходящее в Салеми было похоже на девелоперский бум. Я взяла интервью у губернатора Згарби, во время которого он и назначил меня министром озеленения будущего “города счастья”. А потом отвел за локоть от телекамер и доверительно сообщил: “На Сицилии – самом красивом из самых красивых мест Италии – вообще очень недорогая недвижимость. Если с нашим проектом что-то пойдет не так, ты всегда можешь найти здесь место для жизни по очень приличной цене. Не переставай мечтать”. Я дрогнула. И тоже вложила свой евро в суперпроект Згарби.

О покупке я рассказала вечером в телефонном разговоре своей подруге Чулпан Хаматовой. И слово в слово передала зажигательную речь мэра. “Как интересно”, – отозвалась Чулпан. И надолго замолчала. Она так часто делает. Раньше я считала, что прерывается связь. Но потом поняла: такое молчание значит, что Чулпан думает. Минуты через три она сказала: “А мне тоже купи?..” И я купила. Так на двух поросших полынью и бурьяном развалинах появились желтые стикеры со сделанными черным фломастером надписями Katerina и Chulpan. И припиской 1 euro é gia pagato.

Звезда политика Згарби закатилась так же стремительно, как и взошла. То ли сицилийская мафия не разделяла принципы “открытого города”, то ли сам Згарби, быстро загоревшись, быстро и охладел к своему проекту; проект “Дом за один евро” захирел, так и не обретя никакого законного юридического статуса. Наши с Чулпан исторические развалины остались всё теми же историческими развалинами. Разве что желтые стикеры с именами (хоть какое-то свидетельство о собственности) отклеились, черный фломастер расплылся.

Но мы-то мысленно уже жили на Сицилии.

“Ладно, – сказала Чулпан таким летним вечером, когда уже ясно, что осень совсем скоро и деться от нее никуда не выйдет. – Он точно сказал тебе, что там недорого?” – “Точно”, – кивнула я. “А вот как бы было здорово, знаешь, если бы мы смогли там жить все вместе. Это был бы наш дом”. “Наш” она почти пропела. Я представила. Чулпан заговорила еще медленнее: “Мы бы смогли туда приезжать все вместе, болтать или молчать, петь песни, рисовать, на море ездить. Представляешь, сидим там, разговариваем о чем хотим с утра до вечера. И все счастливы. Практически коммуна”.

Под коммуной имелись в виду то ли правление, то ли попечительский совет фонда “Подари жизнь” – все мы, уже давно сменившие прежний круг общения на тех, кто вовлечен в благотворительность, в жизни и судьбы заболевших детей и их родителей, в попытки переменить ситуацию, в которой шансы на спасение пропорциональны средствам, имеющимся у семьи заболевшего, а больше никому ни до чего нет дела; в мечты врачей и новые научные технологии, о которых они нам рассказывают так, будто действительно верят, что мы в этом уже что-то понимаем.

Стать совладельцами дома счастья на Сицилии тут же решили профессор Алексей Масчан и профессор Михаил Масчан, журналист Валерий Панюшкин, артист Артур Смольянинов, биолог Екатерина Чистякова и фотограф Ольга Павлова. Кажется, кто-то еще.

Но выбирать дом отправили нас с Чулпан.

Какая-то из забытых взбалмошным Згарби помощниц связала меня по электронной почте с русской женщиной Светланой, решившей то ли продать, то ли сдать нам дом в “живописном сердце острова”, так было написано в письме. И мы поехали.

Запутавшись в поворотах и опаздывая на самолет, я оставила свое водительское удостоверение в машине на парковке у Шереметьево. Вспомнила, когда самолет уже взлетал. “Не переживай, у меня есть права”, – легко сказала Чулпан, и я расслабилась. Тем более что брать машину предстояло только в Палермо, а туда нам надо было лететь лишь на следующий день. Из Рима.

В Риме, правда, выяснилось, что, покупая билеты, я немного напутала: наш рейс из Рима до Палермо был назначен накануне нашего же прилета в Рим. То есть вчера улетел. “Не переживай, – сказала Чулпан, – мы сейчас что-нибудь придумаем”. И я перестала переживать.

В аэропорту Рима мы выстояли огромную очередь и втридорога купили правильные билеты до Палермо. На завтра. Расстраиваться было глупо. И мы отправились гулять: от вокзала Термини до встроенной, почти врытой по прихоти Микеланджело в термы Диоклетиана церкви Santa Maria degli Angeli, розовой и веселой, прохладной в жару и нежной в холод. Внутри никого. Сидим на скамейке у алтаря и смотрим, как солнце играет цветными стеклами витража под потолком. Вдруг слышу рядом с собой, прямо у самого уха шепот:

Кажется, в этот момент я впервые поняла эти стихи. Чулпан не наслаждается произведенным эффектом. Она отвернулась и опять смотрит на разноцветный витраж. И, теперь уже нараспев, не мне, а куда-то дальше и выше, обращается: “…четыре слога: «Прости меня». Представляешь, как мало на самом деле усилий: четыре слога. И как трудно. Такой совершенный подвиг…”

Она не заканчивает. Бросает предложение на середине. Она так часто делает. Мы выходим из Santa Maria degli Angeli, прорываемся наверх, через автостоянки и пиццерии к пьяцца Барберини, к Тритону с потемневшей от многовекового сидения в холодной воде задницей, потом чуть правее – к пчеле того же, что и Тритон, автора, потом – на несколько минут – в волнующую странников капуцинскую церковь, полную благородных черепов (это если умолчать о восхитительных Гвидо Рени и Караваджо с Доминикино), потом еще вверх, туда, где Виа Венето делает плавный поворот, цепляясь за блестящее прошлое. Мы бредем, замедляя шаг. Озираемся на прежде знаменитые, а теперь поникшие и пустые гостиничные дворцы и пьем вино на террасе видавшего виды ресторана, стены которого облеплены черно-белыми снимками римской богемы сорокалетней давности, сделанными на этом же месте, прямо у этих столиков.

“А почему они гуляли именно здесь?” – спрашивает Чулпан.

Потому что внизу на площади Барберини кинотеатр, где устраивали премьеры. И они выходили оттуда, окруженные толпой поклонников, и шли праздновать.