“И совсем не боялись журналистов”, – произносит Чулпан. И мы молчим. Понятно, что примерно с той поры и начался век, в который журналистов стали избегать.

Поеденные влагой и временем фотографии Федерико Феллини и Анны Маньяни, Микеланджело Антониони и Моники Витти, Кларка Гейбла, Софи Лорен, Мика Джаггера и еще какого-то выдающегося американца, чье лицо съела забравшаяся под стекло витрины плесень, оставив любопытному взгляду только идеально сидящий костюм. Мы рассматриваем их, пытаясь понять, какими они были на самом деле. Действительно ли так беззаботно смеялись. Как прошел вечер, что они делали дальше. “Это такое удивительное умение, – вдруг говорит Чулпан, разглядывая фотографию великих киношников, гурьбой поднимающихся по Виа Венето полвека назад, – радоваться чужим успехам”.

Мы поднимаемся выше, чем они остановились на черно-белых фотографиях. Небольшой крюк на виллу Боргезе. До белоснежной двери музея и сразу свернуть. “Если войдем внутрь, – говорит Чулпан, – пропадем, застрянем!”. Мы не входим, сворачиваем налево, скатываемся по парковой дорожке вниз, к безупречной Пьяцца-дель-Пополо с ее неизменными, спрятанными в углу простецкой церкви Санта-Мария-дель-Пополо двумя восхитительными полотнами Караваджо. А потом по одной из улиц трезубца – в гостиницу. Оттуда утром, едва проснувшись, через Пьяцца-дель- Оролоджио и приходящую в себя после ночного кутежа таверну “Джулио, передай мне масло”, которую уже четверть века держит хитрый Рикардо, перепрыгиваем скучную Виа Витторио и оказываемся на утреннем рынке Кампо-деи-Фьоре. И опять – на вокзал, ныряя в улицы, выныривая на площадях, останавливаясь запить всё это кофе.

В аэропорт мы входим прогулочным шагом абсолютно счастливых римлянок. И оказываемся перед закрытой стойкой регистрации нашего рейса. Мы забыли про время.

“Ничего, – говорит Чулпан, – может быть, есть и другие билеты?” И мы бежим. В кассу, где за оставшиеся несколько билетов на последний сегодняшний рейс до Палермо насмерть воюют три десятка итальянцев. Как мне объяснить им, что со мной артистка, у которой всего два дня, а на третий – спектакль? И если мы сейчас не улетим на Сицилию, то “дома счастья” у нас, наверное, и не будет никогда.

Так быстро и уверенно я никогда не говорила по-итальянски. Потратив часть денег, предназначавшихся на залог за дом, мы купили билеты на самолет, улетающий через час. Он улетал из другого терминала.

На стойке регистрации обнаружилось, что, окрыленные покупкой, мы забыли паспорта прямо на кассе. И мы побежали. Обратно. Навстречу нам несся сотрудник ALITALIA: “Я подумал, если вы действительно летите за мечтой, надо помочь”. И мы полетели.

Уже в самолете выяснилось, что водительское удостоверение Чулпан исчерпало свой срок годности три месяца назад. “Но мы же попробуем договориться? – предположила Чулпан. – Должен быть какой-то знак, что всё не зря”.

В пункте проката автомобилей аэропорта Палермо нас встретили семь стоек проката машин с разными названиями. Мы обошли шесть: унижаясь и умоляя, обманывая и заискивая. Отвечавшие за выдачу автомобилей женщины не поверили ни единому слову. А одна, когда я пыталась сказать, что срок окончания действия прав – это не срок окончания действия прав, а дата последнего экзамена, отрезала: “Это смешно”.

В окошке седьмой компании сидел парень. “Постарайся сейчас поверить в то, что у нас получится, верь в то, что ты говоришь. Но главное, ни на секунду не останавливайся”, – учила меня Чулпан. Я говорила со скоростью пятидесяти пяти слов в минуту. Чулпан смотрела на паренька долгим мягким взглядом. Он уже принял ее просроченные права, уже подобрал нам машину. Он уже протягивал ключ… И тут стерва за стойкой напротив сделала ему знак: покачала головой. И он решил пересмотреть документы.

В “живописное сердце острова” мы добирались на такси. Хозяйка дома мечты Светлана ждала нас на заправке у стратегического поворота к (возможно, в будущем нашей) недвижимости. На Светлане были большие темные очки в золотой оправе. Медицинским образом измененная линия рта позволяла ей улыбаться примерно до ушей, обнажая самые дальние, однако ж безупречно белые зубы. В разговоре Светлана безупречными зубами немного прищелкивала, а также прицокивала кроваво-красными ногтями по автомобильному рулю. “Немного похожа на крокодила, да?” – успела шепнуть мне Чулпан, прежде чем Светлана взяла слово.

“Я вижу, вы не замужем, – строго посмотрела она на нас в зеркало заднего вида, – так вот, у меня есть тут один благородный человек, с титулом, который бы хотел жениться на невинной девушке до двадцати. Не надо переубеждать меня. Я, конечно, не слепая. Но его мы всегда можем убедить в том, что он просто не понимает своего счастья. Почему вы не хотите попробовать? Я тогда позову его назавтра. Кстати о доме. Там будет удобно разместиться сразу нескольким семьям. До моря надо ехать на автобусе, зато какой прекрасный сад! Кстати, есть еще граф. Он просто ищет русскую жену. Я тогда тоже покажу ему ваши фотографии, мы сфотографируемся в саду, как доедем. Так?”

Тут мы доехали.

“А убежать мы хотя бы сможем?” – куда-то в воздух спросила Чулпан. А Светлана уже показывала “дом счастья”. Он оказался социальной квартирой на втором этаже блочного дома в пятидесяти километрах от моря. Крошечный помидор черри в огороде бессильно поник, видимо, оплакивая отсутствие прекрасного сада. Квартира не была похожа на дом. Но и не была похожа на квартиру. Несколько отходящих от лестницы пространств разгораживали занавески из соломы. Стоял тяжелый запах. Тут, наверное, надо признаться, что Чулпан – беременна. Срок совсем маленький. И очень тяжелый токсикоз.

“Так, к столу. Я приготовила пасту”, – воинственно заявила Светлана.

“У вас здесь комары”, – пробормотала Чулпан.

“Да нет здесь никаких комаров”, – весело сказала Светлана и размашисто шлепнула себя по щеке.

“Знаете, а мы не голодны, давайте, может быть, сразу на море?” – пролепетали мы.

“Но я готовила”, – отрезала Светлана.

Чулпан пыталась не войти в дом. А у Светланы остывала паста. All’amatriciana. Это которая с беконом, томатами и перцем. На улице было около тридцати пяти градусов жары.

Через полчаса мы выдвинулись к морю. Я плохо помню, но, кажется, Чулпан нырнула и поплыла прямо из машины. А я осталась со Светланой.

“У подруги вашей лицо знакомое. Как ее фамилия?” – спросила женщина-крокодил.

“Иванова”, – сказала я, опустив глаза.

“Точно! – обрадовалась Светлана, – я видела ее на коньках по телевизору. Фигуристка?”

Чулпан предложила удрать прямо по береговой линии. Но тяготили чемоданы. Через знакомых знакомых я отыскала телефон забытой помощницы афериста Згарби. Умоляя спасти нас от женщины-крокодила, написала ей так пронзительно и безнадежно, что она просто не могла не ответить. Но у ее дочери в бассейне шла тренировка. И она пообещала забрать нас “не раньше, чем через четыре часа”.

Темнело.

Мы попросили женщину-крокодила высадить нас где угодно, возле первого же кафе. Она остановилась в населенном пункте с неожиданным для здешних широт названием Мемфис. “Как ты думаешь, Фолкнер мог знать об этом месте?” – спросила Чулпан. И мы вошли в залитую неверным светом люминисцентных ламп тратторию, сильно похожую на советскую столовую. Полтора десятка сидевших внутри мужчин в черном одновременно прервали шумный разговор и застыли. Мы действительно оказались в самом сердце Сицилии: две женщины вечером в ресторане выглядели здесь недоразумением. Хозяин, не глядя, протянул короткое рукописное меню, в конце которого фломастером был объявлен вареный осьминог. Чулпан почему-то сказала: “Вообще осьминога очень трудно приготовить. Его как-то специально варят в огромной кастрюле. Кажется, полдня”. Хозяин сказал, что готовить вареного осьминога и в самом деле нужно не меньше двух часов. Впрочем, его обычно заказывают только на большие торжественные ужины: это серьезное блюдо. Но мы заказали. Попросили бутылку вина и вышли за дверь.