Когда будущая султанша в сопровождении женщин и охранников появилась на трибуне, калиф вместе со свитой уже заняли места. Ее появление вызвало в публике сильное оживление. Среди нежных покрывал женщин – голубых, розовых, шафранных или миндальной зелени – Катрин сияла. Молча она заняла свое место на трибуне, убранное голубыми шелками. Несколько ступенек соединяли ее с песком импровизированной арены.
Мухаммад молча смотрел, как она подходила, нервным жестом поглаживая свою светлую бороду. Их взгляды встретились, но именно ему пришлось отвести глаза от вспышки дикой молнии, метнувшейся из глаз Катрин. Нахмурив брови, он опять обратил внимание на арену, на которой появилась группа молодых берберских танцоров. Одетые в длинные белые рубашки, обвешанные тяжелыми украшениями и накрашенные, словно девицы, с тонкими лицами, томными глазами, эти юноши сладострастно покачивали бедрами. Некоторые из них пели высокими голосами, другие щелкали бронзовыми кастаньетами.
Эти двусмысленные танцы не нравились Катрин, она отвернулась. Наверху, в королевской мечети, зловеще зарокотали барабаны. Их громыхание прошло как шквальный ветер над танцорами, которые бросились наземь и остались неподвижно лежать, пока удалялся этот разъяренный рокот. Тяжелые створки ворот медленно растворились, и из них вышло торжественное шествие. Впереди шли музыканты – играли раиты, флейты и тамбурины, затем на серебряных носилках двадцать рабов несли набальзамированное тело Зобейды под пурпурным длинным покрывалом, скрывшим ее с ног до головы. Затем шли черные евнухи под предводительством гигантского суданца с бронзовым лицом, который в знак траура опустил свою кривую саблю к земле.
Появление процессии пробудило Катрин от презрительного безразличия, в котором она была. Зобейда была мертва, но ее ненависть еще жила. Катрин почувствовала, как холодная ярость охватила ее при появлении этого тела, которому вот-вот будет принесена жертва. А тем временем рабы поставили носилки на низкий помост перед трибуной калифа. Мухаммад встал и подошел в сопровождении Бану Сераджа и еще многих сановников и видных государственных лиц и склонился перед останками своей сестры. Катрин захотела отвести глаза, но почувствовала на себе чей-то настойчивый взгляд. И тогда среди свиты калифа она узнала Абу-аль-Хайра. Высокая и широкая фигура командира охраны скрывала от нее до сих пор щуплую фигурку ее друга. Из-под огромного оранжевого тюрбана маленький врач упорно смотрел на нее, и, когда наконец их взгляды встретились, он быстро улыбнулся ей и кивнул куда-то в сторону. Катрин взглянула туда и обнаружила стоящего в первом ряду толпы Готье.
Затем глаза Абу указали на группу всадников, и Катрин узнала Жосса под шлемом с высоким позолоченным гребнем. По правде говоря, ей стоило это некоторого труда. Такой же темнокожий, как и его сотоварищи, с лицом, на котором красовалась черная бородка, сидя в кожаном вышитом седле, парижанин вполне походил на диких и воинственных мавров, окружавших его. Ничто его не выделяло среди прочих всадников, и Катрин восхитилась искусством, с которым играл свою роль бывший бродяга.
Вид друзей воодушевил Катрин. Она знала, что они смелы, преданны, готовы на все, чтобы спасти ее и Арно. Разве можно приходить в отчаяние с такими людьми?
Долгая церемония последовала за появлением тела принцессы. Были песни, торжественные танцы, бесконечная речь внушительного старика со снежной бородой, длинного и сухого, как тополь зимой, чей взгляд под белой всклокоченной порослью горел фанатичным огнем. Катрин уже знала, что это и был великий кади, и вонзила ногти в ладони, слыша, как он взывал к гневу аллаха и калифа на голову неверного, который осмелился занести кощунственную руку на дочь пророка. Когда наконец он замолчал, произнеся свое последнее проклятие, Катрин поняла, что пришел для Арно смертный час, а значит, и для нее самой, и слабый свет надежды, который зажгло в ней присутствие друзей, погас… Что могли они сделать втроем против этих людей? Казалось, воздух был пропитан ненавистью к этому неверному и свирепой радостью от превкушения его смерти!.. Оставался один Бог! Катрин обратила к Господу, к Пречистой Деве монастыря в Пюи, к святому Иакову Компостельскому пылкую, но краткую молитву о поддержке.
А там, за крепостной стеной, опять зарокотали барабаны и появились палачи. Они имели внушительный вид, мускулистые и черные, как безлунная ночь. Их вид заставил Катрин побледнеть. Они развернулись цепочкой вокруг площади, расталкивая толпу, которую охрана плохо сдерживала. В то же время отряд полуголых рабов поспешно установил перед трибуной, которую занимал Мухаммад, низкий эшафот, на котором они прикрепили деревянный крест, похожий на те, что возвышались когда-то на холмах у Иерусалима. Толпа затаила дыхание, пока продолжались эти мрачные приготовления, но приветственными возгласами встретила появление огромного и сутулого негра, сухого, как ствол черного дерева. Рабы принесли жаровни, куда засунули целый набор железных прутьев, щипцов и клещей. Огромный негр шел небрежной походкой и на плече нес мешок с ковром, в который он должен был положить голову казненного, чтобы показать ее калифу, перед тем как прикрепить ее к башне Правосудия. Это был Бекир, главный палач, важное лицо, о чем и говорил его наряд из пурпурного шелка, расшитый серебром. Он торжественно поднялся на эшафот, встал там неподвижно, скрестив руки в ожидании осужденного.
И опять зарокотали барабаны. Под золотыми покрывалами Катрин стало душно. Ее безумный взгляд поискал Абу, но врач опустил голову в смехотворном тюрбане. Предпримут ли ее друзья хоть что-то? Это было бы безумием, ибо все должны были погибнуть! Нет! Лучше только двоим погибнуть!..
Готье сохранял каменную неподвижность. Катрин увидела, как он вздрогнул, когда в третий раз заскрипели ворота Аль Хамры. У подножия красных стен, между огромными окованными створками, появился осужденный…
Не в состоянии сдержать себя, Катрин вскрикнула от ужаса. Бледный и почти голый, с тряпкой, закрученной на бедрах, в тяжелых цепях, Арно спотыкался, ослепнув от солнечного света. С завязанными за спиной руками он пытался, однако, держаться твердо в этот последний час, но споткнулся о камень и упал на колени. Шедшие рядом охранники поставили его на ноги.
Уцепившись за Катрин, Морайма отчаянно пыталась заставить ее сесть, но для молодой женщины перестало существовать все, кроме любимого человека, которого мавры тащили на казнь. Морайма тихим голосом умоляла:
– Заклинаю тебя, Свет Зари, возьми себя в руки. Хозяин на тебя смотрит.
– Пусть смотрит! – процедила молодая женщина. – Мне-то что?
– Его гнев может пасть на голову осужденного… – прошептала смиренно старая еврейка. – Поверь мне!.. Не веди себя заносчиво. Великие мира сего умеют заставить жестоко заплатить за унижение. Мой народ это знает.
Катрин не ответила, но поняла. Вдруг калиф откажет ей в своей омерзительной милости? Если он помешает ей избавить любимого от ужасающих пыток, которые имелись в запасе у палачей? Она медленно опустилась на место, но все ее тело нервно дрожало. Ей казалось, что она сейчас умрет, и она попыталась бороться против охватывавшей ее слабости. Вся ее душа, вся жизнь сконцентрировались во взгляде, устремленном на Арно.
Палачи уже возвели его на эшафот, поставили у самого креста и поддерживали его руки вдоль планки, пока не привязывая их. Вскоре что-то просвистело в воздухе, и толпа приветствовала это одобрительными возгласами. Арно глухо застонал. Стоявшие у подножия трибуны калифа два лучника выстрелили, и их стрелы, пущенные с дьявольской ловкостью, вонзились в раскрытые ладони, пригвоздив их к кресту. Арно побледнел, пот потек по его лицу. Истерические крики женщин наполнили площадь. Катрин вскочила. Один из палачей, вынимая из жаровни длинный железный прут, покрасневший на огне, подходил теперь к осужденному, поощряемый криками толпы.
Вне себя от ужаса, Катрин вырвалась из рук Мораймы, которая напрасно попыталась ее удержать, спустилась на арену и встала напротив Мухаммада. Толпа смолкла, палач замер на месте. Голос Катрин взвился над толпой:
