– Разве это, калиф, ты мне обещал?

Она говорил по-французски, чтобы его подданные не смогли понять ее слов. Тонкая улыбка скользнула по губам калифа.

– Я только хотел посмотреть, как ты к этому отнесешься, Свет Зари. Ты можешь сделать то, что я тебе обещал, если таково твое желание…

Он встал, властно глядя поверх толпы, которая замерла в ожидании.

– Слушайте, вы все, верные подданные королевства Гранады! Вечером женщина, которую вы видите рядом со мной, станет моей женой. Ей принадлежит мое сердце, и в качестве подарка на свадьбу я позволил ей убить своей собственной рукой убийцу моей возлюбленной сестры. Справедливость требует, чтобы тот, кто убил женщину, умер от руки женщины!

Разочарованное ворчание толпы длилось всего один миг. Отряд лучников, стоявший перед трибуной, поднял свои луки. Когда калиф говорил, протестовать запрещалось.

Умоляющий взгляд Катрин поискал Абу-аль-Хайра, но врач не пошевелился. И горечь проникла в сердце молодой женщины; он поступил как все: жизнь ему была дороже, чем дружба…

Между тем раб встал на колени перед ней, держа в руках золотой поднос, на котором мрачным светом сиял кинжал Монсальви. Катрин схватила его. Серебряный ястреб удобно лег в ее ладонь. Наконец-то в ее руках оказалось избавление Арно и ее собственное!

Выпрямившись во весь рост, бросая вызов Мухаммаду, она с дерзким видом сорвала с себя позолоченную мишуру, закрывавшую ей лицо.

– Я не твоего племени и не твоей религии, калиф! Не забывай этого!

Потом она отвернулась от него и, высоко неся голову, пошла к эшафоту. Через минуту ее душа и душа ее супруга отлетят вместе к золотому солнцу в голубые дали, они будут легче тех черных птиц, что летают теперь наверху… Толпа молчала, невольно покорившись прекрасной женщине, которая несла смерть мужчине, распятому на кресте… Великолепное и редкое зрелище! Оно, конечно, стоило больше варварского удовольствия смотреть на пытки.

Арно поднял голову. Его взгляд встретился со взглядом Катрин, потом Арно отвел глаза и устремил их на калифа:

– Я отказываюсь от этой так называемой милости. Какой же рыцарь, достойный своего имени, согласится умереть от руки женщины? Да еще хуже, от руки своей жены? Ибо, кроме моего бесчестия, ты еще хочешь возложить на нее свое преступление и сделать из нее убийцу своего мужа! Слушайте меня, вы все! – И голос Арно усилился, громом покатился над толпой: – Эта женщина, которую ваш калиф собирается положить этой ночью себе в кровать, является моей супругой, матерью моего сына! Убивая меня, он ее освобождает! И еще знайте, что если я убил Зобейду, то сделал это из-за нее, чтобы спасти от пытки насилием, чтобы та, что выносила моего сына, не была осквернена презренными рабами. Я убил Зобейду и горжусь этим! Она не заслуживала жизни! Но я отказываюсь умирать от руки женщины! Отойди, Катрин!..

– Арно! – умоляла молодая женщина. – Умоляю тебя во имя нашей любви!

– Нет! Приказываю тебе уйти… как приказываю тебе жить ради сына!

– Жить? Ты знаешь, что это значит? Дай мне ударить или…

Но два стражника уже прошли к молодой женщине и завладели ее руками. Мухаммад догадался, что она убьет себя после того, как убьет Арно.

– Пусть твои палачи подходят, калиф! Я тебе покажу, как умирает Монсальви! Да сохранит Бог моего короля и помилует мою душу!

– Я хочу умереть с тобой! Я хочу…

По знаку калифа палачи опять взялись за свои инструменты. Среди толпы поднялся рокот. Все обсуждали смелые слова осужденного, удивлялись и почти жалели его… И вдруг за красными стенами Аль Хамры опять зарокотали барабаны…

Все головы поднялись, люди замерли, ибо бой барабанов на этот раз не имел ничего общего с представлением: громкий, быстрый – нечто вроде набата, в который били с яростным возбуждением. Одновременно во дворце-крепости раздались вой, жалобы, крики ярости, боли. Двор калифа и огромная толпа – все притихли, прислушиваясь, ожидая, что последует дальше. Абу-аль-Хайр наконец решился пошевелиться. Не заботясь о приличиях, он широко зевнул…

Сейчас же Жосс отпустил свою слишком нервную лошадь, которую с таким трудом сдерживал, и она принялась скакать галопом во всех направлениях, создавая ужасный беспорядок в рядах охраны. В это время Готье, опрокинув своих соседей, стал наносить удары по головам охранников, которые сдерживали толпу с его стороны, и бегом продвигался к эшафоту. Гигант будто сорвался с цепи. Охваченный священным гневом, он в несколько мгновений положил на землю охрану Катрин, палачей и даже гигантского Бекира, которому пришлось выплевывать зубы, когда он покатился под копыта лошади Жосса, вставшей на дыбы. Ошеломленная Катрин почувствовала, что ее тянула чья-то рука.

– Пойдем! – произнес спокойный голос Абу. – Здесь есть для тебя лошадь.

Он сорвал с нее золотое покрывало и заменил его темным плащом, вынув его словно по колдовству из-под своего платья.

– Но… Арно!

– Оставь его Готье!

Гигант уже вырывал стрелы, что пригвоздили Арно к кресту, взвалил бесчувственное тело себе на плечо и сбежал по лестнице эшафота. Жосс, почти успокоив лошадь, вдруг оказался около него, держа за уздечку другую оседланную лошадь. Гигант, несмотря на свою ношу, с невероятной легкостью вскочил в седло. Лошадь понеслась, словно пушечное ядро, прямо на толпу, которая обратилась в беспорядочное бегство.

– Видишь, – невозмутимо произнес Абу. – Мы ему не нужны.

– Но что происходит?

– Я тебе объясню потом. Во всяком случае, наш калиф на какое-то время занят. Пойдем, никто больше не обращает на нас внимания.

И действительно, на площади царило невообразимое смятение. Люди метались, пытаясь спастись от копыт понесших лошадей. Дворцовые стражники сражались с отрядом всадников, одетых в черное, с закрытыми черными покрывалами лицами. Они нагрянули так неожиданно, что никто не мог узнать откуда. Хрипы агонии мешались с криками ярости, стонами раненых.

В центре всего этого вихря был человек высокого роста, худощавый, с темной кожей. Он тоже был одет во все черное, но оставался с открытым лицом, а на тюрбане у него был приколот сказочный рубин. Его кривая сабля мелькала, словно меч архангела, срезая головы, как коса крестьянина, косящего хлеб. Последней сценой, которую мимоходом удалось ухватить Катрин, пока Абу тащил ее к лошади, была смерть великого визиря. Окровавленный меч всадника срубил ему голову, и мигом позже она уже висела на седле победителя.

На королевской мечети Аль Хамры барабаны аллаха все били и били…

Город обезумел. Катрин удалось увидеть сцены, напомнившие ей Париж ее детства. Повсюду были люди, дравшиеся между собой, повсюду текла кровь.

– Поспешим, – повторял Абу-аль-Хайр. – Может случиться, что раньше времени закроют ворота города.

– Куда же ты меня увозишь? – спросила Катрин.

– Туда, куда гигант должен отвезти твоего мужа. В Алькасар Хениль, к султанше Амине.

– Но… почему?

– Еще немного терпения. Я тебе объясню, я же сказал. Быстрее!..

Абу послал свою лошадь галопом, не задумываясь о тех, кого сбивали по дороге. Южные ворота, к счастью, еще не закрытые, они проехали мгновенно, не останавливаясь, затем копыта лошадей простучали по маленькому римскому мостику, перекинутому через Хениль с кипучей и прозрачной водой. Вскоре появились широкие крепостные стены, защищавшие башню с куполом, рядом с которой располагались два павильона, а перед башней виднелся портик с изящными колоннами. Призрачные силуэты – это должны были быть стражники – бродили перед порталом ворот, которые поспешно открылись, когда Абу-аль-Хайр, приложив ко рту руки рожком, издал условный крик. Обе лошади, не замедляя хода, устремились под портал, резко остановившись перед колоннами в цветущем жасмине башенного портика. Тяжелые ворота крепости затворились и были забаррикадированы.

Соскальзывая с лошади, Катрин упала на руки Готье, который выбежал им навстречу.

– Живая! – вскричал он, забыв свою обычную сдержанность. – И… свободная!..