Гвардеец, заметив Равва, остановился и попятился. На прыщавом лице его со скоростью молнии недоумение сменилось испугом, а испуг — гримасой начальственного недовольства.

— Кто таков?! — оглушительно зарычал он, перехватывая меч обеими руками. — Лазутчик?!

Первой мыслью Равва было: как этакий громогласный басище может принадлежать такому замухрышке; а второй: не случится ли так, что его сейчас, не ровен час, зарубят свои же товарищи.

— Не лазутчик я! — вякнул Равв. — Из ополчения я! Равв — мое имя! С самого Дарбиона с войском его величества иду! Переулок гончаров знаете? Любого там спросите обо мне, вам расскажут!..

— Верно, — прохрипел заросший бородой низкорослый коренастый мужик, очень похожий на замшелый пень, обряженный в драную кожаную куртку. — Энтого плюгавца я в лагере у костра видал. Наш он.

Равв так обрадовался, что даже не обиделся на «плюгавца».

— Ага! — с какой-то непонятной радостью в голосе воскликнул молодой парень, весь розовый и лоснящийся, точно совсем недавно надулся молока и сожрал цельную баранью ногу. Сильно измятый круглый шлем его был лихо заломлен на затылок, а в руках парень держал кистень с ядром в виде бараньей головы. — Наш-то наш, а почему здесь валандаешься, а не со всеми в лагере к битве готовишься, клинок точишь?

— Не лезь, орясина, поперек командира! — гулко рявкнул гвардеец и толкнул лоснящегося локтем в живот. — Учишь вас, учишь, глухомань помойную… А ну отвечай! — зарычал он на Равва. — По какой такой причине здесь валандаешься, а не со всеми в лагере к битве готовишься? Клинок почему не точишь?

— Так ведь… ранили меня, — неуверенно заявил Равв, поднял палец, чтобы ткнуть себя в место предполагаемого ранения, но вместо этого замер в дурацкой нерешительности.

Пауза затягивалась. Ополченцы подходили ближе. И тогда вспыхнувший скверным желтым цветком страх снова открыл в Равве фонтан красноречия.

— По макушке бахнули! — определился он. — Как сейчас помню — из-под земли дикарь горный вот с такенными клыками выпрыгнул, мечом размахнулся, а меч у него… ну прямо с коромысло! Так я под его руку поднырнул и р-раз его топором в бок. Он и повалился. Тут на меня еще один — а меч у него… побольше иной оглобли. Я его — хрясь по лбу! И он с копыт. Тут на меня третий…

Равв перевел дыхание, оглядел недоверчиво ухмылявшихся ополченцев.

— Этот-то меня и стукнул, — быстро закруглил он свой рассказ. — Булавой по маковке. Я покатился, покатился… И дальше как будто уснул. А как в себя пришел — вас услыхал.

— Крепко спал, — хмыкнул парень с кистенем, — ежели тут уж который раз наши отряды проходят, раненых собирают, а тебя и в живых не признали.

— Ну-ка, отлезь в сторону, — пророкотал гвардеец, снова пихая парня в живот и выдвигаясь на первый план. — Тебя, что ли, голодранца, господин капитан главным назначил? Когда в башку твою коровью войдет, что здесь, в военном походе, вы не стадо бездумное, а воинский отряд и командир у вас, которому вы подчиняться должны, — это я. Чего ты то и дело пасть разеваешь не вовремя? Эй! — обратился гвардеец к Равву. — Отвечай на вопрос: почему это раньше тебя тут не обнаружили, а? Когда с полуночи мы эти валуны прочесываем, живых ищем? Все-то, между прочим, отряды в лагерь вернулись, мы последними идем…

— Крепко спал! — хохотнул снова парень, колыхнув налитыми щеками, и под угрожающим взглядом своего командира быстро отшагнул за спины товарищей.

— Крепко сплю! — вдохновенной скороговоркой подтвердил Равв. — Это да! Как захраплю, так хоть в колокола бей — не проснусь. Я раз посреди дороги задремал, и меня телегой переехало. Думаете, проснулся? Ничуть не бывало. Так сонного к лекарю и отволокли. Правда, я тогда, когда на дороге-то… выпил лишнего… А уж ежели кто по тыкве мне зарядит…

— Хватит! — перебил его трепотню свирепым рыком гвардеец. — Ноги в руки и шкандыбай за нами. В лагере разберемся.

Равв, очень довольный собой, пристроился в хвост отряда. Возбуждение не отпустило его, следовательно, и красноречие тоже не иссякло. По дороге он выбрал своей жертвой пару простодушных на вид мужичков, похожих друг на друга, как две трактирные кружки, и наговорил им о своей героической битве с мятежными горцами такого, что, окажись хоть сотая доля его рассказа правдой, он мог бы смело проситься на прием к его величеству и требовать себе в награду за доблесть дворянский титул.

На границе равнины и валунов Предгорья расположились на отдых королевские войска — те отряды, которые генерал Гаер повел на штурм укреплений мятежников первыми, и резервные отряды, подтянувшиеся к месту битву по сигналу. Здесь не было ни шатров, ни палаток, ни телег, ни даже шалашей (для сооружения последних при всем желании королевских ратников не нашлось бы материала, ни одного деревца не было в округе — только белые громоздкие валуны и открытая степь, присыпанная снегом). Зато густо горели костры. Воины, сгрудившиеся вокруг огня, вяло переговаривались или дремали. Повсюду были слышны стоны раненых, которых без устали пользовали вымотанные до предела войсковые лекари.

Был бы Равв воякой поопытней, он бы наверняка удивился тому, что, несмотря на близость к позициям противника, часовых вокруг лагеря выставили явно не в достаточном количестве. Подходя к лагерю, отряд наткнулся на одного лишь ратника, устроившегося верхом на большом булыжнике. Обязанный неустанно обозревать окрестности, ратник, кстати говоря, бессовестно спал, за что и получил от мощноголосого, но хлипконогого гвардейца жестокий удар ножнами по спине… Если бы в ту ночь мятежники вздумали атаковать королевское войско, им бы точно удалось вырезать добрую половину солдат, наемников и ополченцев, прежде чем вторая половина спохватилась бы обнажить оружие.

Когда отряд уже входил в лагерь, прямо на Равва внезапно выпрыгнул из сумерек вороной скакун, на котором восседал рыцарь в полном облачении с пышным плюмажем на искусно изукрашенном шлеме. Равв и два его собеседника едва успели отскочить в сторону, чтобы не оказаться затоптанными. Следом за этим всадником, грохоча, проскакали еще трое. А потом еще трое…

— Ишь ты, — пробормотал парень с кистенем, отирая от пыли лицо. — Вот ведь как оно-то…

— Это кто ж такой? — заинтересовался Равв.

— Тебе по башке не один раз, что ли, булавой треснули? — изумился парень. — Это ж его сиятельство сэр Гаер!

— Горюет, сердешный, — прохрипел идущий рядом с парнем бородач. — Второго коня, говорят, загнал. Ну оно и понятно…

Равв вопросительно взглянул на мужика.

— А ты как думал, — пояснил тот. — Сыночка-то его, сэра Томаса, одним из первых с поля боя вытащили. Конь его споткнулся, сэр Томас и рухни вниз. А там самая толкотня и началась… Я слыхал, доспехи потоптанные с его сиятельства два кузнеца сдирали, умаялись. Чтобы достать из доспехов сэра Томаса. Ну… то, что от него осталось то есть…

— Закрой пасть! — загремел гвардеец. — Плетей захотел? Об его сиятельстве так отзываться?! Великий капитан сэр Томас пал в бою геройской смертью — так капитаны сказали! Всем ясно?!

Ополченцы послушно заткнулись. Отряд двигался меж костров, вокруг которых сидели королевские ратники. Равв озирался в поисках своих. Вдруг гвардеец дернулся в сторону и вытянулся перед спешившим куда-то рослым длинноусым гвардейским капитаном, чей живот едва помещался в порядком измятую кирасу.

— Последнего привел, господин капитан Ирси, — пророкотал гвардеец. — Больше никого живых тама нет… Эй, ты, как тебя? — обернулся он к Равву. — Поди сюда.

Равв с опаской приблизился. Этот длинноусый выглядел настоящим начальником — не то что тонконогий гвардеец с невообразимым своим басищем. А ну как капитан разоблачит простодушную его ложь? И велит сейчас же несчастного гончара высечь. А потом обезглавить. А потом опять высечь…

— Из какого корпуса? — осведомился капитан, скользнув по ссутулившемуся Равву рассеянным взглядом.

— Я не из корпуса… — пролепетал Равв, — я из Дарбиона. Гончарный переулок, может, знаете?..