Стрельба на поражение. Это первые части арьергарда под началом Эспинозы стали расстреливать бегущих неаполитанцев, как бешеных собак. Не всех, вестимо, а лишь тех, которые попытались переть напролом или покуситься на наших лошадей. Этого хватило, причём с избытком. Достаточно уложить на травку несколько десятков безнадёжно мёртвых тел, чтобы остальные прониклись до глубины души и больше даже не помышляли хватать чужое. Тем паче у тех, кто может быстро и без проблем отправить «к богу на свиданье».

Атака, куда её направят? Особенно если… Есть! Тяжёлая кавалерия французов, до этого момента таящаяся за основной частью войска, притворяющаяся частью арьергарда, решила учинить обходной маневр, обойдя всё ещё не до конца рассосавшуюся свалку в центре, после чего ударить… в стык между центром и правым флангом. То бишь между Гварнери с подошедшим Эспинозой и пехотой Раталли… Понимаю, да ещё как. Умный ход — разделить остатки центра от нашего правого фланга, пощипать может одних, а может и других, после чего прорваться к артиллерии. Французы хорошо понимали, на что способны современные орудия, только вот о кое-каких возможностях наших батарей даже не догадывались.

— Фон Циммеру и Лехману приготовиться. Бить половина плюс половина, не нарушая ритма.

Повторять не пришлось, стоящий рядом гонец — один из нескольких, если быть точным — метнулся в одной из лошадей. Конвейер, мать его так! Пусть такого слова тут пока знать не знали, но саму суть понимали. Одно распоряжение передать, за ним другое, потом третье… для этого должны быть наготове люди, к тому же из числа мало-мальски доверенных.

Приближаются, — процедила Бьянка, поглядывая то в сторону французов, то на три сотни охраны под командованием Асканио Росиенте.

Ага, опытный кондотьер, сначала ставший неплохим наставником для освобождённых из турецкого плена вояк, теперь подвизался в таком вот качестве. Две сотни аркебузиров, сотня пикинёров и щитоносцев. Плюс стреноженные до поры лошади. Но это уже на самый крайний случай, если сражение будет окончательно проиграно и придётся по миновании возможностей к сопротивлению уносить ноги. Надеюсь, этот вариант так и останется в числе чисто теоретических!

— Сейчас их для начала Лехман огорчит, они ближе к его батареям окажутся. Часть так точно. Ещё немного, ещё…

Залп. Прямо через головы собственных войск, что для этого времени считалось немыслимым. А вот нате, выкусите! Методика, на вполне пристойном уровне, скопированная с «шуваловских единорогов». И били они не ядрами, не картечью, а неизвестными тут бомбами. Начинённые порохом металлические шары падали то на головы французской кавалерии, то где-то рядом. Сам по себе этот «редкий дождик» урона почти не нанёс, Но спустя несколько секунд бомбы сделали то, для чего и были созданы — взорвались.

Точнее сказать, отстрелялась лишь половина батареи Лехмана, вторая же пока ждала. Пусть развеется дым, которых делал сложным, почти невозможным, нормальное прицеливание. А вот когда он малость рассеется, тогда и вторая часть батареи отплюнется взрывающимися подарочками. Перезаряжать то нынешние монструозины — дело не шибко быстрое.

Шок — это по-нашему! А именно шоковое состояние было у многих кавалеристов под знаменем с лилиями, когда то тут, то там стало взрываться то, что они посчитали обычными ядрами. Удивить, значит… ну пусть и не победить, но заметно приблизиться к победе. Тут ещё и со стороны более мощной батареи фон Циммера прилетели такие же «горячие приветы», усугубляя замешательство. Увы, сама атака не была остановлена. Несмотря на потери и на то, что некоторая часть кавалеристов не могла справиться со взбесившимися от ужаса и боли лошадьми, а некоторые и вовсе лишились верных скакунов. Значит пришла пора показать себя аркебузирам. Не простым, а входящим в состав терций. Ну и венецианским наёмникам придётся кровью оплатить полученное золото, так уж карта легла.

Что чувствуешь, когда увернулся от первого брошенного в тебя ножа, но враг со злорадной усмешкой тянется за новым клинком? А если у него их целая перевязь? Вот и я о том же — хреновенькое положение.

Удар обстрелянной сначала батареями, а потом и аркебузирами французской рыцарской кавалерии пришёлся не по ощетинившейся копьями и укрывшейся за щитами терции, а по венецианцам Гварнери. Командиры французов явно почуяли, что слабое место отнюдь не прикрытый малой терцией стык между центром и правым флангом, а именно венецианцы. Относительно слабое, конечно, но… Смяли их неслабо, чуть было не прорвав насквозь. Спасло наёмников лишь то, что стрельба аркебузиров не затихала, пусть велась из глубины строя, ощетинившегося пиками, да и орудия не молчали, изменив установки прицела и обстреливая задние ряды французов.

Что до попытки лёгкой кавалерии противника изобразить активность на левом фланге — она была пресечена флорентийцами, которые огрызались наскоками собственных всадников. Да и пушки Франца Рихтхоффена периодически взрыкивали, напоминая о том, что артиллерия с недавних пор играет важную роль не только при осаде и защите крепостей. В итоге поняв, что в творящейся сумятице пехоте и лёгкой кавалерии сложно будет прийти на помощь под постоянным и сильным обстрелом, французы отступили, оставив нам на память некоторое количество трупов… и пленников, по большей части раненых. Это было хорошо, это было однозначно полезно. Потому я и приказал притащить кого-то не шибко раненого, способного отвечать на вопросы и в то же время обладающего хотя бы какой-то ценной информацией.

Смутный приказ? Не совсем так, ведь «псы войны» умели отличать попадающих к ним в руки и по степени состоятельности, и по степени полезности в ином плане. Опыт, пусть и специфический, у них был ого-го какой!

Небольшая пауза была как нельзя более кстати. Считать её настоящим перерывом в битве не получалось — поблизости крутилась лёгкая кавалерия противника, да и лёгкая пехота под её прикрытием тоже доставляла определённое беспокойство. Иными словами, шла не слишком интенсивная перестрелка с обеих сторон за некоторым нашим преимуществом. Как ни крути, а огнестрельное оружие плюс цельнометаллические щиты, укрывающие от пуль и арбалетных болтов, они в итоге дают определённые бонусы.

Мы уплотняли свои боевые порядки, усиливали по понятным причинам ослабевший центр. Противник же приводил в порядок потрёпанную тяжёлую кавалерию и наверняка встраивал в структуру своего войска пополнение… ещё недавно бывшее частью армии неаполитанского короля.

Кстати, по поводу короля. Не знаю уж, радоваться или огорчаться, но Альфонсо Трастамара был жив, здоров и громогласен, потому как сумел выбраться с поля боя без единой царапины и сейчас находился в нескольких метрах от меня и спешно прибывшего с левого фланга в сопровождении сотни отборной охраны Пьеро Медичи. И до того громко он орал — уши закладывало.

— Орсини убит или в плену, часть моих вассалов изменили, нарушили данные клятвы! Я сдеру с них шкуру заживо, напомню им о том, что делал отец… Страх — вот то, что должно держать всех в подчинении! Для начала повешу… нет, четвертую и разорву лошадьми тех, кто не успел перебежать. Нескольких, чтобы остальные боялись даже подумать о таком!

— Именно страх перед вами и вынудил их перейти на сторону французов, — процедил я, не в силах выносить эти угрозы в никуда. — Поэтому будьте любезны замолчать и послушать дельные слова. А прежде ответить, сколько у вас осталось людей? Не просто так, а способных сражаться. Меня не интересуются разбежавшиеся по полям и лесам, их быстро не собрать.

— Я король Неаполя и потому…

— Корона вот-вот слетит с вашей головы, Альфонсо, — усмехнулся Медичи, с брезгливостью глядя на истерику неаполитанца. — Возьмите себя в руки, от этого зависит больше, чем мне хотелось бы. И ответьте на вопрос магистра наконец!

Вдох-выдох, вдох-выдох. Этим нехитрым образом незадачливый властитель Неаполя пытался хоть немного вернуть себе способность мыслить… в меру изначально отпущенного природой.