Тут, видя, что моя мама уже готова заплакать, Васса чуть смягчилась.

– Нет, мы конечно, не снимаем полностью с себя вину. Вот Татьяна Николаевна, – кивок в сторону Танечки, – тоже понесет заслуженное наказание. Это и ее просчет, ведь это ее пионерская организация! И хороша б была эта организация, если б пошла на поводу у таких ее незрелых членов. Хорошо, что в этом классе учатся и сознательные дети, которые не побоялись! Которые, между прочим, физической расправы не побоялись! Потому что вот эти, – кивок в нашу сторону, – угрожали!

Тут вступилась моя мама:

– Но Оля не могла…

И ее перебила мама Жени:

– А Женя, значит, мог?

– Оля тяжело болела…

– Ну и сидели б дома, раз болели! Сбила мальчика с толку!

Моя мама аж задохнулась от возмущения:

– Это еще кто кого сбил!

– Женя бунт в классе не поднимал!

– А Олю из пионеров не исключали!

– Ша! – сказал вдруг Женин папа. – Прекратите базар!

Мамы затихли, а папа продолжил, обращаясь к Вассе:

– Что вы предлагаете?

Васса царственным жестом поправила прическу:

– Я рада, что вы, Петр Иванович, как ответственный партийный работник, понимаете серьезность ситуации.

В кабинете воцарилась мертвая тишина, и Васса, явно довольная эффектом, продолжила:

– Я считаю, что этих детей надо изолировать друг от друга.

Примерно секунду до меня доходило, что она сказала, а потом я тихо сказала:

– Нет!

Сказала тихо, но Васса вздрогнула, а мама Жени кинулась Женьку от меня заслонять. А меня уже было не остановить:

– Мама, папа, но это же все неправда! Мы ничего плохого не хотели! Ведь Женьку несправедливо из пионеров выгнали, я просто хотела помочь…

– Да уж, помогла, – прошипела Женина мама.

– Мама, ну послушай ты меня, – взмолилась я.

– Я достаточно услышала, – сказала мама.

Я ни разу в жизни не видела ее с таким каменным лицом.

– С этого дня ты сидишь после школы дома, понятно? Никаких дворов, никаких друзей! Раз не умеешь себя нормально вести.

– Мама, нет! Ты не можешь, мама! Но почему ты не хочешь меня выслушать?

И тут опять вступил Женин папа:

– Я думаю, всем будет лучше, если мы переведем Женю в другую школу.

И тут у меня просто рассудок помутился. Я сразу вспомнила белую комнату, мальчика Витю, который рассказал мне про встречу с Женькой в 2018 году. И я поняла, что не спасла, не справилась… Более того, я все испортила…

Я расплакалась. Я умоляла. Я готова была встать на колени.

Васса наблюдала за моей истерикой с холодным безразличием. А потом выдала:

– Я думаю, вам нужно отвести Ольгу к психиатру. У девочки проблемы.

Мама опять начала оправдываться, что я, мол, болела, что это всё последствия. Но у нее от страха зубы стучали и руки тряслись. Женьку родители увели, нам даже не дали попрощаться…

Я стоял под дверьми класса и молился богу. Я, советский пионер (пусть в прошлом), просил у бога помощи! А что мне оставалось делать? Моих одноклассников вызывали по одному, и там они сдавали эти ужасные экзамены!

Рядом со мной переживали родители – не мои, мои как раз не смогли прийти – а родители всех остальных. Некоторые молились, почти не прячась, другие успокаивали себя и друг друга, от чего начинали нервничать еще сильнее. Кажется, они немного ревновали своих детей ко мне, потому что все наши первым делом бросались ко мне («Семерка!» или «Девятка!»), а уж потом шли к ним. Все, кто сдал, не уходили домой, а оживленно галдели, пересказывая друг другу самые острые моменты:

– …А тут он говорит: «И как же звали этого князя?» А я: «Ну, не Владимир, это точно…»

– …Две цифры перепутал – пять и шесть! И семерку за это ставить? Придираются!..

– …А я отвечаю, а сама не понимаю: правильно – неправильно?…

Пока все шло нормально. Ястреб торчал в классе дольше всех, зато единственный отхватил «десятку».

Сушка вышла с «восьмеркой» и злилась на себя, что не смогла вспомнить какую-то дату. Когда вышел последний – Саша Харитончик с «семеркой», – я вытер со лба пот и уже собрался уйти домой, чтобы там тихонько полежать на кровати, отойти… И тут услышал:

– Шевченко! А ты что, экзамен сдавать не собираешься?

Это был удар под дых. Я так переживал за остальных, что совсем забыл про себя. Развернулся и на деревянных ногах пошел в класс. Почему-то я был уверен, что завалю.

Вытянул билет и пошел готовиться. Ну не то чтобы готовиться… Сел и уставился на вопросы. Раз пять перечитал – ничего не понял. Слова все знакомые, а о чем у меня спрашивают?

– Молодой человек! – сказал экзаменатор, строгий дядька в очках. – Вы, я так понимаю, готовы?

«Чего тянуть?» – обреченно подумал я, кивнул и пошел к доске.

Что было дальше, из памяти вымылось. Помню только, что стоял и мотал головой, как заведенный. Ни слова не сказал, только ждал, когда меня отпустят.

– Понятно, – сказал дядька в очках. – Идите.

Я повернулся, но тут наш историк, который сидел рядом с экзаменатором, неожиданно попросил:

– Витя, подожди за дверью, хорошо?

Я кивнул и вышел.

Там на меня набросились все наши:

– Ну как? – «Десятка»? – «Восьмерка»? – А в «гэ» классе тоже все наши круто посдавали! – Сушка к себе зовет, праздновать! – Так что тебе поставили? – Чего молчишь?

Сушка, которая первая поняла, что дело плохо, рявкнула:

– Так, отошли все! Отошли, я сказала!

Все удивленно, но беспрекословно послушались.

– Чего ты? – шепотом спросила она и погладила меня по руке.

Мне жутко захотелось разреветься.

– Завалил, – прохрипел я.

– Как завалил?

И тут меня прорвало. Я все ей вывалил: и как меня парализовало, и как я вопросы понять не мог, и как не понимал, о чем экзаменатор говорит.

Чем больше я говорил, тем больше на себя злился. Я ведь все знал! Без дураков! Я ведь у всех наших по десять раз экзамены принимал! И тут такой облом!

В общем, когда открылась дверь класса и историк позвал меня внутрь, я чуть не послал его к черту. Хорошо, что Сушка все еще держала меня за руку.

В классе меня ждал заинтересованный экзаменатор.

– Значит, – сказал он, – мы с вами, Виктор, в некотором роде коллеги?

Я подозрительно на него уставился.

– Мне Николай Иванович рассказал, – пояснил дядька, – что ты всю параллель перед экзаменами натаскивал.

Это был сюрприз. Вот уж не думал, что учителя в курсе нашей подготовки.

Я пожал плечами:

– Ну, не всех… Некоторые не захотели.

– Это, коллега, заметно… А что ж сам-то?

– Перенервничал, – сказал я честно, – мозги заклинило.

Он понимающе улыбнулся. Историк вопросительно смотрел то на меня, то на экзаменатора.

– Давай так, – предложил дядька и снял очки, сразу став родным и домашним, – билет ты тянуть больше не будешь, а просто я тебя по всему курсу поспрашиваю.

Не веря своему счастью, я кивнул.

Дядька вернул очки на нос, снова превратился в строгого экзаменатора и спросил:

– В каком году был принят Статут Великого княжества Литовского?…

…Я вышел только через полчаса, но наши так и не разошлись. Правда, на сей раз никто ко мне не бросился, только Ястреб спросил:

– Ну?

– Девять! – гордо ответил я.

– Урррра! – завопили мои одноклассники и, кажется, их родители.

Точно сказать не могу, потому что тут меня подхватили на руки и принялись подбрасывать к потолку.

Когда я наконец снова оказался на ногах, увидел перед собой экзаменатора. Довольный историк маячил за его спиной.

– Поздравляю, коллега, – дядька протянул мне руку.

Я с удовольствием ее пожал. Теперь экзаменатор казался родным даже в очках.

– Ты уже думал, куда собираешься поступать? – спросил он.

– Раньше летчиком хотел стать, – честно признался я. – А теперь… не знаю пока.

– Очень рекомендую подумать о карьере педагога.