Я почесал затылок. Как-то после летчиков – в учителя… Экзаменатор все понял и не стал настаивать. Кивнул на прощание и ушел.
– Чего стоим? – строго спросила Сушкина мама. – У нас дома пирожные остывают… греются… Короче, портятся! А ну все за мной!
Оля, 1980 год
Домой меня привели всю опухшую от слез и отчаяния. Ужас в том, что была суббота, то есть вместо того чтоб уйти на работу, родители сидели дома. Я так хотела сбежать к Женьке… Вот когда я вспомнила про комики! Хоть бы позвонить, хоть бы эсэмэснуть… Хоть бы узнать, как он там.
Я весь день пыталась что-то объяснить родителям. Мама вообще со мной не разговаривала, папа был сдержан, но из него хоть что-то удавалось вытянуть. Особенно если мамы рядом не было.
– Оля, ты пойми, если уж это дело дошло до моей работы, тут шутки кончились. Это тебе не игрушечки, не «хи-хи» и не «ха-ха». Еще не хватало, чтоб тебя из пионеров исключили!
– Пап, да дались вам эти пионеры!
– Ольга, всё! Я тебе объясняю еще раз, шутки кончились! Ты где вообще таких слов нахваталась? Что значит «дались вам пионеры»?
– Пап, но вокруг вранье, и все же это знают! Пионеры никакие не самые лучшие, пионеры – все!!! И всё, что про них рассказывают, почти всё вранье. Ну и что с того, что Красноперкина – председатель совета отряда? Она ябеда и склочница! И почему я должна брать с нее пример?
– Оля, такие вопросы не обсуждают!
– Но почему? Почему?
– Не обсуждают, и всё!
– Пап, Женя хороший, а его ни за что выгнали. Ну почему за него нельзя вступиться, почему?
– У Жени есть свои родители, вот они пусть и вступаются. И папа у него, между прочим, партийный работник. Вот пусть и разбираются сами.
– Но почему сами? А мы? Неужели всем все равно?!
– Ольга! У меня работа! У нас очередь на квартиру! Что ты хочешь, чтоб я всем этим рисковал ради какого-то там Жени?
– Он не какой-то там, – сказала я сквозь слезы, – он самый лучший…
В воскресенье я пыталась подлезть к маме. Я просила, раз уж ничего нельзя сделать, хотя бы перевести меня в школу к Жене. Мама взвилась с пол-оборота:
– Ты что, совсем с ума сошла? Куда перевести, кто тебя туда возьмет?
– Ну ма-ма-а-а-а-а-а-а…
Мама немедленно перешла на сильно повышенные тона:
– Ольга, я не позволю тебе сломать нашу жизнь! Ты еще ребенок, ты не понимаешь… Ты сейчас наделаешь глупостей, а потом вся жизнь коту под хвост! Если заставят отвести тебя к психиатру, то всё! Жизнь закончена! Ты никогда не поступишь никуда, ты работать нормально не сможешь!
Ночью я не могла спать. Я думала о том, как бы повели себя мои родители в том, другом времени. Чего бы боялись? Или не боялись бы совсем? Все-таки тут они другие люди.
Мама почти не изменилась, выглядит по-другому, но внутри осталась почти такой же мамой. А вот папа другой. Дома он трудоголик, там он работал двадцать четыре часа в сутки и спал в обнимку с комиком. Видели мы его, конечно, редко, но выглядел он вполне счастливым. А здесь… Такое впечатление, что свободное время его убивает. Если он рассказывает про работу, то в основном ругается. Ругается на плановую экономику, из-за которой какие-то нужные железяки он вынужден доставать с боем, потому что их не хватило. На таком же заводе в другом городе они валом лежат, ржавеют. Ругается на дурака-директора, который член партии тридцать лет, но руководить заводом вообще не умеет. А сместить его нельзя, пока на пенсию не пойдет. Злой он тут, раздраженный.
В понедельник я пришла в школу. Женьки не было. Я сидела одна. Мне никто не объявлял бойкотов, более того, меня поддерживали, говорили что-то хорошее, но у меня было ощущение, что я одна. Одна в целом свете.
А после уроков, пользуясь тем, что родители днем никак меня не могут контролировать, я собралась и пошла к Женьке. Минут пять под дверью собиралась с духом, чтоб позвонить. Открыла бабушка. Из комнаты выскочил Женька. Бабушка быстро втянула меня внутрь и захлопнула дверь.
– Заходи, чтоб соседи не увидели, а то доложат еще, – бурчала она себе под нос.
– Мне запретили с тобой общаться, – сказал Женя. – Папа тут вчера такой разнос устроил… Говорил, что я жизнь себе ломаю…
– Мой тоже, – вздохнула я.
Бабушка поила нас чаем и приговаривала, что все будет хорошо, что все образуется.
– Эх, что ж вы не рассказали ничего, не посоветовались, – вздохнула бабушка.
– Зачем? – буркнул Женька.
– Затем, что плетью обуха не перешибешь.
– Обуха вообще не перешибешь, – буркнул Женя.
– Ну не скажи, – улыбнулась бабушка. – Он хоть и железный, да не вечный. И ржавчина его возьмет…
– Бабушка, да что ты все загадками говоришь? – взвился Женька. – Ты еще скажи, что мы были неправы!
– Правы, правы, – вздохнула бабушка. – Только б терпения вам побольше. И хитрости немного.
– А я из дому убегу! – заявил вдруг Женя. – Помнишь, Оль, ты рассказывала, что будет другое время, хорошее. Давай убежим и дождемся…
– Время всегда хорошее, – перебила его бабушка.
– Ничего не хорошее! – взорвалась я. – Правду никто не говорит! Эту дуру Вассу никто остановить не может, и вообще – все дураки какие-то…
Я замолчала, боясь, что обидела бабу Любу. Но та только улыбалась да качала головой.
– Ох, деточка, – сказала она, – плохое время, говоришь? А я помню, как Женькиного отца рожала. Война только-только кончилась. Муки нет. Коровы две на всю деревню, да такие тощие, что мы их больше откармливали, чем доили. На полях сеять нечего, да и опасно – там мины вперемешку со снарядами неразорванными. А пацаны, за которыми не уследишь, норовят еще гранату какую откопать да в костер бросить…
Бабушка вздохнула – наверное, вспомнила что-то не слишком приятное.
– Как же вы жили? – виновато спросила я.
– А так и жили. И, между прочим, радовались! – баба Люба снова заулыбалась. – Потому что война кончилась! Потому что не стреляли, не бомбили. Потому что не надо было на дорогу каждую секунду оглядываться, не едут ли каратели… Так что время и тогда было хорошее, и сейчас отличное, а будет еще лучше! Повисла пауза.
– Как тебе в новой школе? – спросила я.
– Никак, – буркнул Женька, – меня никуда не берут. Васса скандал устроила на весь район. Папа сказал, что надо пересидеть полгодика где-нибудь в тихом месте.
У меня противно заскрипело на душе. Опять вспомнился мальчик Витя с рассказом о том, что Женька попал в плохую школу и так и не смог из нее выбраться…
– Неужели у нас совсем не было выхода? – в отчаянье спросила я.
– Был, не был… Теперь-то какая разница. Время назад не вернешь, – сказал Женька.
И тут я поняла, что шанс у нас есть. Мне нужно опять встретится с Витей и убедить его поменяться местами. Если в прошлый раз он смог меня найти во сне, то в этот я смогу найти его. И если мы вернемся каждый в свое время, в начало мая, то у нас будет еще один шанс! Женю можно будет спасти! Только… только… С Женькой я больше никогда не увижусь…
Я просидела у Жени еще пару часов.
Я все решила.
Я не плакала.
Я пыталась запомнить…
Когда он смеется, глаза у него становятся ярче. А когда серьезный, начинает накручивать на палец прядь волос…
Мне очень хотелось поцеловать его не прощанье, но я побоялась.
Пожала руку.
Женька сказал:
– Приходи завтра! Бабушка обрадуется.
А я даже сказать ничего не смогла, просто кивнула и вышла.
И пришла домой.
Я была уверена в том, что завтра меня здесь уже не будет. И мне оставалось только надеяться, чтоб там, в своем времени, я ничего не забыла, потому что… потому что… просто потому, что я не смогу жить, если забуду о нем…