– Не теряй времени на одевание!–заявил взволнованный Колхаун.–Впрочем, надень панталоны – и хватит. К черту одежду–сейчас не до этого! Скорее! Скорее!

Через секунду Генри был уже одет в свой обычный незатейливый костюм – панталоны и блузу из хлопчатобумажной ткани – и уже спешил за кузеном в сад, все еще не понимая, зачем тот разбудил его так бесцеремонно.

– В чем дело, Кассий? –спросил он, когда Колхаун знаком дал ему понять, что нужно остановиться.– Скажи, что все это означает?

– Посмотри сам... Стань ближе ко мне. Взгляни через этот просвет между деревьями, туда, где обычно стоит твоя лодка. Видишь там что-нибудь?

– Что-то белое... Как будто женское платье... Это женщина?

– Ты прав – это женщина. Как ты думаешь, кто она?

– Не знаю. Ну, кто же это?

– Рядом с ней другая фигура, темная.

– Да это как будто мужчина... Да, мужчина.

– А кто он, как ты думаешь?

– Откуда мне знать, Каш? А ты знаешь?

– Да, знаю. Этот мужчина – Морис-мустангер.

– А женщина?

– Луиза, твоя сестра, в его объятиях.

Словно раненный в сердце, юноша пошатнулся, а затем бросился вперед.

– Стой! – сказал Колхаун, удерживая его. – Ты забываешь, что ты безоружен, а мустангер вооружен. Возьми вот это и это,– продолжал он, передавая ему свой нож и револьвер. – Я хотел сам пустить их в ход, но подумал, что лучше будет, если это сделаешь ты как брат и защитник своей сестры. Вперед, Генри! Только смотри не попади в нее! Подкрадись тихонько. И как только они разойдутся, стреляй ему в живот. А если все шесть пуль не прикончат его, тогда заколи ножом! Я буду поблизости и приду к тебе на помощь, если понадобится. Вперед! Подкрадись к этому мерзавцу и отправь его в ад!

Генри Пойндекстер не нуждался в этих подлых наставлениях. Забыв обо всем, он бросился вперед и через несколько секунд уже был около сестры:

– Низкий негодяй! – закричал он, встав перед мустангером.–Выпусти мою сестру из твоих грязных объятий!.. Луиза, отойди в сторону и дай мне убить его! Отойди, сестра, отойди!

Если бы Луиза послушалась, Мориса Джеральда через мгновение уже, вероятно, не было бы в живых; он смог бы избежать смерти, только если бы у него поднялась рука на Генри: при том искусстве, с каким мустангер владел своим револьвером, он успел бы выстрелить первым.

Вместо того чтобы вынуть револьвер из кобуры или вообще как-нибудь защищаться, Морис-мустангер пробовал освободиться из объятий девушки, которая продолжала стоять, прильнув к нему,-только за ее жизнь он боялся.

Генри понимал, что, если он выстрелит в мустангера, он рискует убить сестру; опасаясь этого, юноша медлил спускать курок.

Это промедление спасло всех троих. Молодая креолка, быстро оценив положение, вдруг оставила возлюбленного и схватила брата за руки. Она знала, что Морис не будет стрелять, нужно было только остановить Генри.

– Беги, беги! – закричала она мустангеру, стараясь удержать брата, который был вне себя от гнева.– Генри заблуждается, я все ему объясню. Скорее, Морис, скорее спасайся!

– Генри Пойндекстер,– сказал молодой ирландец, уже готовый повиноваться ей,– вы напрасно считаете меня негодяем. Дайте мне время, и я докажу, что ваша сестра правильнее поняла меня, чем ее отец, брат или кузен. Если через шесть месяцев вы не убедитесь, что я достоин ее доверия, ее любви, то можете убить меня при первой встрече, как трусливого койота, который попался вам на пути. А пока прощайте!

Слушая мустангера, Генри постепенно перестал вырываться из рук сестры – пожалуй, более сильных, чем его собственные.

Его попытки освободиться становились все слабее и наконец совсем прекратились, в тот момент, когда с реки донесся плеск воды, возвещавший, что человек, нарушивший покой Каса-дель-Корво, возвращается в дикую прерию, которая стала его второй родиной.

Впервые мустангер возвращался со свидания таким способом. Два предыдущих раза он переплывал реку в челноке, и нежная женская рука с помощью маленького лассо, которое ей подарили вместе с мустангом, затем подтягивала хрупкое суденышко к месту его постоянного причала.

– Брат, ты несправедлив к нему! Уверяю тебя, ты несправедлив!–воскликнула Луиза, как только мустангер скрылся из виду.– О Генри, дорогой, если бы ты только знал, как он благороден! У него никогда и в мыслях не было обидеть меня; вот только сейчас он рассказал мне, что собирается сделать, чтобы предупредить сплетни – я хочу сказать, чтобы сделать меня счастливой. Поверь мне, брат, он джентльмен! Но все равно, кем бы он ни был, – пусть даже простолюдином, за которого ты его принимаешь,–я не могу не любить его!

– Луиза, скажи мне правду. Говори со мной так, как если бы ты говорила сама с собой. Из того, что я видел здесь, я, больше чем из твоих слов, понял, что ты любишь его. Скажи, не злоупотребил ли он твоей доверчивой любовью?

– Нет! Нет! Нет! Клянусь тебе! Он слишком благороден. Зачем ты так незаслуженно оскорбил его, Генри?

– Я оскорбил его?

– Да, Генри, грубо, несправедливо.

– Я готов извиниться перед ним. Я догоню его и попрошу прощенья за свою несдержанность. Если ты говоришь правду, сестра, я должен это сделать. Я немедленно догоню его. Ты ведь знаешь, что он понравился мне с первой встречи. А теперь, дорогая Луиза, я провожу тебя в дом. Иди к себе и ложись. А сам я немедленно отправлюсь к гостинице и, может быть, еще застану его там. Я не найду себе покоя, пока не извинюсь перед ним за свою грубость!

Возвращаясь домой, Генри бережно вел сестру под руку; он сожалел о своем поступке, и гнев его исчез без следа. Юноша спешил вернуться в асиенду, рассчитывая сейчас же отправиться вдогонку за мустангером и извиниться за то, что, погорячившись, незаслуженно обидел его.

Когда брат и сестра вошли в дом, третий человек, который до этого крадучись пробирался через кусты, выпрямился и пошел вслед за ними по каменным ступенькам. Это был их кузен Кассий Колхаун.

Он тоже задумал отправиться вслед за мустангером.

«Жалкий трус! Дурак! Сам я тоже дурак, что понадеялся на него. Я должен был предвидеть, что она сумеет уговорить этого щенка и даст негодяю возможность улизнуть. Я мог бы сам выстрелить в него из-за дерева, убить, как крысу, не рискуя ровно ничем, даже своим именем! Дядя Вудли только поблагодарил бы меня за это, все оправдали бы мой поступок. Моя кузина, девушка из знатной семьи, обманута каким-то бродягой -торговцем лошадьми! Кто бы осудил меня? Такой случай, черт побери! И как я упустил его? А теперь неизвестно, когда он снова представится».

Так размышлял отставной капитан, следуя на некотором расстоянии за Луизой и Генри, которые направились к дому.

– Неужели этот желторотый птенец говорил серьезно? -бормотал он про себя, входя во двор.– Неужели он собирается извиниться перед человеком, который одурачил его сестру? Это было бы очень смешно, если бы не было так печально. Судя по шуму в конюшне, он действительно поскачет извиняться... Так и есть – он седлает свою лошадь.

Дверь конюшни, как это было принято в мексиканских поместьях, выходила на мощеный двор. Она была полуоткрыта; но в тот момент, когда Колхаун взглянул на нее, кто-то толкнул ее изнутри и широко открыл. На пороге появился человек, который вел за собой оседланную лошадь.

На голове этого человека была панама, на плечах – плащ. Колхаун сразу узнал своего двоюродного брата и его вороного коня.

– Дурак! Так, значит, ты выпустил его! – злобно проворчал капитан, когда юноша приблизился.– Верни мне нож и револьвер. Эти игрушки не для твоих нежных ручек. Почему ты не пустил их в ход, как я тебе сказал? Почему ты свалял такого дурака?

– Да, я действительно свалял дурака,– спокойно сказал молодой плантатор.– Я это знаю. Я грубо и незаслуженно оскорбил порядочного человека.

– "Оскорбил порядочного человека"! Ха-ха-ха! Ты с ума сошел!