Ирина Валерина
Всё циклично
ДЕВЯТЬ МЕСЯЦЕВ ПЛЮС
В ночь, когда одичавший ветер срывается с поводка,
дом прячет глаза за ставнями и слушает голос моря.
Волна, разбиваясь в брызги у острых скал, сипит: «Тос-с-кааа...»,
но стон её сразу же тонет во многоголосом хоре.
Луна опускается низко — так низко, что лунные зайцы
скачут, страх позабыв, на галечный тёмный берег.
Раки-отшельники под шумок меняют панцирь на панцирь.
Ветер воет и мечется, воет и мечется — законченный неврастеник.
И — подумать только! — быстрее, чем выведешь «альфа-бета»,
море стучится в дверь: сила его — в приливе, а пальцы — в йоде.
Тороплюсь, вымарываю — пишу, покамест хватает света.
Свеча, оплывая, утрачивает символичность.
Так всё проходи................................................................
чтобы снова начаться чёрт знает где
тягостно как любое деление
если вдуматься а почему не думать
когда впереди пропасть времени
до того как солёные воды образуют течения
вокруг моей полупрозрачной тверди
так вот если вдуматься то можно заметить
что мысли возникая из импульсов пробегая по синапсам
вспыхивая молниями на перекрёстках нервных сплетений
рассыпаясь искрами понимания
не представляют собой ничего интересного
поскольку вторичны изначально
чудо лишь в самом механизме производства мыслей
потому что он даёт хоть призрачный но шанс
на настоящий промысел
так и жизнь круг за кругом прилив за приливом
возникает пробегает вспыхивает рассыпается
ровным счётом ничем не являясь
но оставаясь чудом
таящим в себе невиданный потенциал
...Никто не ждал.
Посчитай про себя до ста.
Успокойся.
Не убило, правда же? Значит, пользу
извлечёшь, как только наскучит выть.
От цинизма, детка, никто не умер.
Боль зудит настойчиво, точно зуммер
комариный.
Пошло.
Имеем в сумме:
две полоски теста, семь дней задержки,
три недели моря, вагон проблем.
Маскируем слёзы прищуром дерзким.
Чешет бес затылок, хранитель — нем.
Пусть молчит, не то заведёт о чуде.
И без этой ваты — не задышать.
Как решишь, так будет.
Да что там будет?!
Тридцать семь.
Похоже, последний шанс.
Руку тяну — а вокруг, несомненно, открытый космос.
Одиночества столько, что пальцы сворачивает в кулак.
Подпираю им лоб, постигая мудрёный осмос:
сюда продавило с лёгкостью, а назад не уйти никак.
Впрочем, химику — опыты, физику — атом, поэту — поэтово.
Я никто, я нигде, я начало отсчёта — но кем?
Время вязкое здесь — вероятно, еще и поэтому
я давлюсь пресной кашей почти позабытых лексем.
Темноводье качает меня, растворяя отличия,
(«засыпай, моя радость, за печкой запели сверчки»).
Вьёт гнездо новый день, подчиняясь инстинктам птичьим, и
я предчувствую скорое...
Пальцы свело в кулаки.
Пальчики…пяточка. Крохотка.
Близко слёзы.
Кто бы сказал, что и дуры из стали плачут?
Маленький, лапочка...
Господи, пусть бы мальчик.
Что Тебе стоит, отче?
...Опять заёрзал —
крутится.
Тесно, малышкин?
И мне непросто —
но потерпи, не спеши, подрасти ещё:
месяц какой — и завьётся густым плющом
маленький дом, Персефона придёт на остров,
кончится тьма.
Отдыхай, мой хороший.
Скоро.
В город везут. Для чего мне дурацкий город?
Горло моё обвивает петля судьбы —
«быть иль не быть» не вопрос, а постылый быт.
Раз пуповинной веревкой в затяг обвит,
в гордиев узел стянут, как суть брахмана,
вряд ли разумно строить пустые планы.
Свет то багров, то слегка отливает в сливу —
можно считать условно альтернативой,
равно как развлечением — тень от рук.
Сине-зелёный режущий ультразззззвуук
входит в меня, точно дух, потерявший тело.
«Мальчик! Красавчик...А мама кого хотела?»
Я, обрываясь, как брошенный алфавит,
падаю в пропасть.
Море вокруг штормит...
«В родах? Часов пятнадцать…Раскрылась? Шесть»
Госс-сподиии, если Ты…Верю, что…Если есть,
сына не трогай, пожалуйста. Что угодно:
силу, способности, будущие полотна —
пусть никогда этюда не напишу,
только его, п-пожа-а-алуйс-сста...
Белый шум.
К свету лечу?
Нет, изгибаюсь штольней,
плавлюсь в реторте жизни на «да» и «нет».
Как же ты жгуч и яростен, белый свет!
Я на тебе, как огненный яд, настоян.
Руки огромные.
Страх.
Человек-гора.
Губы дрожат, но лучатся глаза всё ярче.
— Здравствуй, любимый…Мой долгожданный мальчик...
Воздух кинжалит.
Больно, но надо.
...Здра...а-а-а-а!!!
ЗОЛОТЫЕ МОИ, БЕССМЕРТНЫЕ
1.Эльфа ищи по следам его:
по трепету вспугнутых снов,
по ветке, в окно постучавшей,
по еле слышно скрипнувшей половице
крыльца, на котором полночь
сидит, пересчитывает светлячков
и — обращает в звёзды.
Эльфа ищи по эху его:
по серебристому смеху,
тающему в полях,
по шороху в зарослях любистока,
по птичьему вскрику спросонья:
тревожному, неосторожному,
раскрывающему гнездо.
Эльфа ищи по делам его:
по касаниям беглым,
по горячему шёпоту,
по нечаянно сплетённому спеллу —
впрочем, если эльф это сделал,
то случайности исключаются,
и ты уже приобщён
к текучей речи зачарованного междуречья,
где год — это жизнь, а век — вечен.
Выходи в сад — там времена летят,
распускаются почки,
взрываются тугие облатки бутонов,
полусонные пчёлы жужжат в недоумении:
невозмож-ж-ж-ж-жнооо.
Всё возможно, когда приходит эльф, —
и какая разница, что близок ноябрь?
Но если весенний сад внезапно засыплет снегом,
не ищи логики — эльфы невероятны.
2. Они придут поздравить тебя с весной, позовут домой
лукавыми голосами, нежными голосами, звенящими серебром.
Часам пропоют «риимм-роомм-хроомм-броомм», те замрут,
времена смешаются, потекут,
и мир во власти тончайших эльфийских пут
вспомнит о настоящем счастье.
Смотри, вот они, мудры, нехитры, уже раскладывают дары:
кусочки коры, робкие первоцветы, бронзовые монеты
с профилями царей, канувших в Лету камнем, —
покойтесь, цезари всех мастей, amen, —
перышки синей птицы,
арахну — чердачную кружевницу,
оплаканную истово и упокоенную в спичечном коробке,
выстеленном коллекционными конфетными фантиками.
Не ищи ни намека, ни связи, здесь бессильна семантика —
это всего лишь устроенные тобой «секретики»: в три, в пять, в десять.
Жалкие подношения остроухим подземным духам.
Оцени, как тонко они кудесят —
невзрослеющие девочки, вечные мальчики,
гляди, как проворны их полупрозрачные пальчики,
как трепетны стрекозиные крылья.
«Илья, — зовут, — пойдём домой, Илья, возлюбленная наша Илья!».
«Ира», — поправляешь с улыбкой.
Хохочут, запрокидывая головы. Дети.
В дверь деликатно стучится ветер,
не получив ответа, форточкой хлопает раздраженно:
время! время! время! Трепещет эльфийское племя:
— Пойдём, пойдём! Там дом, твоой доом!
Часы откашливаются, рождая глубинный «боооом!»,
секунды жужжат москитным роем, сбиваясь в кучу на циферблате.
Море слёз, щипки, поцелуи, огонь объятий,
в порыве кем-то больно укушенный безымянный — ну хватит, хватит!
Летите к вечным холмам, золотые мои, бессмертные,
дети чистые, жестокосердные,
плетите спеллы, венчайте бабочек, весну танцуйте, не зная горя!
В радости будьте, радостью будьте!
И...
Не могу.
Отчего-то перехватывает горло...
