— Не терплю соглядатаев, — сообщил он спустя мгновение. — Страх и предательство придают им отвратительный привкус. А ничего не поделаешь, приходится глотать. Кстати, почему ты бездействовала?

— Лень, — призналась Яростная, уютно устраиваясь в воздухе напротив отца. — Я думаю.

— О чем?

— О том, что ты сказал. Ты прав — я всегда удивлялась, отчего наша кровь и кровь Эдны Фаберграсс не дала им такой великой власти, какой можно было бы ожидать. Отчего они слабее, чем должны быть?

— Люди, — с непередаваемым выражением пояснил маршал Тьмы. — Выдающиеся экземпляры для своего племени, но всего только люди. Пора бы уж привыкнуть и смириться — они нам не ровня.

— Не знаю, — пожала плечами маркиза. — Сегодня меня крепко озадачили.

— Кто, позволь полюбопытствовать?

— Наш с тобой потомок.

— Это жалобное создание, которое, по слухам, боится проливать кровь. Кстати, ты не знаешь — это правда?

Моубрай посмотрела в окно. Там, за стенами замка, кипело огненное озеро, и сверкающие брызги взлетали в переливающееся красным и золотым небо. В небе парили черные тени — стальные демоны, огнекрылы, любимые твари Каванаха, кружили вокруг его обители.

— Наполовину, — ответила она. — Слухи, как обычно, лишь наполовину верны. Он не любит проливать кровь и действительно боится.

— Любопытно. — Демон вытянул шею, чтобы лучше видеть дочь. Он не оставил без внимания тот факт, что она иначе расставила слова. Он знал, как она любит четкость и точность. Именно это качество всегда приносило ей победу над врагом.

— Весьма. Итак, я заглянула в него и была поражена. Во-первых, он надежно защищен от наших взглядов, и Стражи у него необычные. Не знаю, смогли бы Князь или ты зайти дальше, окажись вы на моем месте, но остальным ходу нет. Ни демонам, ни чародеям, ни иным, обладающим властью.

— Не может быть.

— Однако же есть. Кассария не просто благоволит к нему. Кассария еще и нуждается в нем, как никогда и ни в ком не нуждалась. Мне не хотелось бы преуменьшать могущество моего супруга Барбеллы, он действительно был великим, и не только для человека, — молчи, отец! Но его потомок Зелг Ралеас да Кассар носит в себе силу и власть, недоступную иным.

— Допустим. — Каванах шевельнул хвостом. — Допустим. Но ты сказала «во-первых». Значит, есть еще и во-вторых.

— Во-вторых, его Стражи не пропустили меня дальше порога, хотя я не стояла сложа руки, а он, похоже, вообще не догадывается об их существовании. Не думаю, что он понял, что происходит.

— А вот это невероятно!

— Тем не менее это так. Мне показалось, отец, что он боится даже думать о том, что скрыто в тайниках его души. Он ощущает эту бездну и ее яростную силу и старается похоронить ее как можно глубже. Вот почему он не любит проливать кровь и так отчаянно цепляется за смешные слова. Он боится себя подлинного, который может восстать однажды над миром и во весь голос заявить свои права. Мальчик будто запечатал сосуд со своим могуществом и теперь, как цепной пес, охраняет его от всякого, кто захочет сломать печать.

— Ты ни о ком не отзывалась так, — признался маршал.

— Не о ком было. Этот юный герцог тронул мое сердце. И не только мое. Посмотрел бы ты, как они служат ему, отец.

— Покорно и преданно?

— Верно и с любовью.

— Что ж, мы можем помочь ему обрести себя.

— Нет, мы не станем. — Яростная провела перед собой огненную черту. — Он должен сам сделать выбор, Каванах!

Огромный демон сладко потянулся на своем ложе.

— Вижу, ты не жаждешь, чтобы он изменился.

— Ты, как всегда, прав, отец. Он необычный, другой. Он — мой мальчик, — произнесла она с нажимом. — У него волосы цвета лунного серебра. У него глаза Барбеллы — глаза цвета лиловой ночи. Ему удается сохранять мир посреди войны и свет во тьме. Пускай все решит судьба.

— Князь хочет узнать пророчество и завладеть Книгой во что бы то ни стало.

— Мы покоряемся воле Князя, — склонила голову прекрасная Моубрай, — но можем сделать лишь то, что в наших скромных силах. Кроме нас с тобой есть и другие — Сатаран, Кальфон, Малакбел, Астрофель, Форалберг, которые постоянно кричат о своем непомерном могуществе. Пусть однажды они принесут ему желанную победу.

— Ты всерьез полагаешь, что сей одаренный малыш сможет противопоставить хоть что-нибудь силам Ада?

— Я не видела ничего такого, что он мог бы выставить против нас. Смешно и нелепо было бы убеждать тебя, что наше поражение неизбежно. У меня нет доказательств. Но я редко ошибаюсь в предчувствиях, иначе ты и не советовался бы со мной. А предчувствия говорят мне, что эта война будет сильно отличаться от предыдущих. Зелг станет сражаться не за пророчество и Книгу, и не за толику своих сокровищ, а за эту беглую душу — он к ней весьма расположен. И за Кассарию, потому что он любит ее всем сердцем, хотя и не использует ее могущества. И его подданные будут биться не за власть и славу, а друг за друга.

— Полагаешь, это сможет остановить наши непобедимые легионы? Ты представляешь себе, что Кассар, воспитанный вдалеке от своей вотчины несведущими и мелкими людишками, способный разве что поднять несколько мертвых, выиграет поединок с Сатараном? Или в его игрушечном войске отыщется воин, который выстоит в бою против несокрушимого Малакбела? До сих пор кассарийцы побеждали. До сих пор кассарийцы вели в битву тьмы павших и призывали на помощь силы, о которых Зелг может только прочитать в книгах, к коим так привязан. — Маршал Тьмы помолчал, а затем взглянул в сверкающие расплавленным золотом глаза дочери и твердо молвил: — Ты могла бы выиграть ту битву, я уверен. Просто ты уже не хотела победы. Ты желала Барбеллу.

Она улыбнулась. Улыбка эта показалась Каванаху ярким и хрупким мотыльком, что неведомо каким чудом залетел сюда с поверхности. Слишком непривычной и неуместной была подобная улыбка в Преисподней — легкая, мечтательная, нежная и печальная. Улыбка любящей женщины, а не грозной демоницы, повелевающей легионами Темных Душ. Он закрыл глаза, чтобы не видеть ее — она была ему неприятна. А когда открыл, лицо его дочери стало прежним — таким, как он привык: холодным, жестким и непроницаемым.

— Я могу только предполагать, как станут развиваться события. Однако Бэхитехвальд уже побежден, что не стоит упускать из виду. Не забывай, что я предупредила тебя, отец: этого, как ты его назвал, «жалобного» моего потомка тебе так просто не проглотить. Он застрянет у тебя в глотке. Я бы не стала так рисковать.

— Слепой оборотень как-то сказал мне, что никто не измерил силы людской крови, — хмыкнул Каванах. — Кто знает, может, он был прав?

— И еще, — жестко усмехнулась маркиза Сартейн, — пару слов о «глуповатом минотавре, которому повезло».

— Да?

— Я бы на твоем месте навсегда избавилась от лазутчика, посмевшего доложить тебе подобную чушь. Сей минотавр, имя которому Такангор, представляет для нас отдельный интерес.

Проснувшись поутру в решительном и твердом расположении духа, Зелг понял, что обязан сделать что-нибудь значительное. Коль уж судьба распорядилась таким образом, что жизнь его может закончиться в каком-то диком Липолесье спустя несколько дней, нужно совершить необычайный поступок, принести пользу обществу, оставить после себя память на долгие годы. Войти героем в историю Кассарии, наконец.

Перебрав в уме несколько возможных подвигов, герцог остановился на самом внушительном. И полез на подоконник — измерять длину штор.

Спустя несколько минут он уже был на конюшне. Самолично оседлал коня и отправился в Виззл, в известный на всю округу магазинчик «Лоскутки», где продавались самые разнообразные ткани. Знатоки поговаривали, что кабы тиронгийские модницы так не боялись умертвий и оборотней, то их силком нельзя было бы отсюда вытащить, ибо выбор товаров тут действительно впечатлял.