— Да просто вспомнить на старости лет, сидя у камелька, как вы стоите перед восторженной публикой, весь в лучах славы…
Борромель, отдаленно похожий на чудовищную бронированную жабу с когтистыми лапами, представил себя сидящим у камелька и окончательно растерялся. Такого напора и энергии, такого энтузиазма в Аду давно не видели, и демон, которому этикет запрещал пожирать чужих гостей, не знал, как с ними справиться.
— Вас это не смущает?… — Не договорив, он распахнул свой кошмарный зев.
Алая жаркая пасть, утыканная кривыми, острыми как бритва клыками, угрожающе нависла над устроителями паялпы.
— Вот! — обрадованно вскричал Архаблог. — Именно так мы и запечатлеем вас в бронзе!
— Какая экспрессия! — возопил Отентал. — Сколько огня, сколько внутренней силы. Голубчик, вы и паялпа созданы друг для друга. Так и знайте — всю предыдущую жизнь вы прожили зря, она тянулась — тихая, невзрачная — в ожидании этого великого момента. А вы еще ломаетесь.
— Кстати, — прогудел Такангор, выдвигаясь из-за колонны, — не забудьте вписать в договор серебряные подковки. Отличная вещь, я страшно доволен.
— Вы думаете? — с сомнением произнес демон, разглядывая переднюю лапу и шевеля пальцами. — И где здесь должны быть подковки?
— Альгерс разберется, — утешил его минотавр. — Он обычное ведро на голову намертво прилепит, не то что ногу подкует.
Отентал наконец обнаружил на массивном туловище демона какой-то не слишком острый шип и с воодушевлением взялся за него.
— Дорогой мой, — сказал он, дергая демона за этот вырост, — дорогой мой, вы же не знаете самого главного — как вам это понравится.
Известное известно немногим.
Есть в мире вещи неподвластные холодному уму, но только любящему сердцу. В принципе, их немного, однако именно с ними в Аду больше всего хлопот.
Поговорив с отцом, маркиза Сартейн отправилась к той единственной, кому доверяла и к чьим советам прислушивалась. Герцогиня Эдна Фаберграсс, повелительница Снов, слыла одной из лучших провидиц Преисподней. К тому же ей, как и Моубрай Яростной, были ведомы счастье обретения любимого и неистовая, не утихающая с веками боль утраты. В подземном мире одна только она могла понять и выслушать золотоглазую демоницу и ответить на вопросы, которые у нее внезапно возникли.
Переливающийся всеми цветами черной радуги, великолепный замок Фаберграсс нависал над Пропастью Кошмаров, где во множестве роились самые изощренные, жуткие, болезненные страхи смертных существ. Залитая мраком пропасть казалась — или в самом деле была — бездонной. Над ней высилась одиноко стоящая башня. Даже Князь Тьмы не знал всей правды о ней. В Аду говорили, что тут запечатаны кошмары существ бессмертных и всемогущих и что мир рухнет, если они вырвутся на волю. А потому основная работа повелителей Западных пределов Преисподней — не насылать ужасов тьмы на жителей Ниакроха, но беречь их от Первозданного Мрака.
Эдна Фаберграсс встретила маркизу Сартейн в зале Снов, который обе подруги облюбовали для серьезных бесед еще в незапамятные времена.
Герцогиня была прекрасна: белокожая, с алыми глазами и ярко-красными волосами, собранными в диковинную прическу, украшенную диадемой из черных алмазов; в черном наряде; с массивной цепью, на которой висел ключ, будто сработанный из клока тьмы, на великолепной длинной шее. Хрупкая, стройная, изящная, она походила, скорее, на смертную красавицу, а вовсе не на существо, присутствовавшее при расцвете и гибели многих цивилизаций.
— Говорят, ты летала наверх, — произнесла она вместо приветствия.
Ее голос напоминал звон хрустальных льдинок, просыпавшихся на золотой поднос.
— У нас невозможно что-либо утаить, — рассмеялась Моубрай. — Да, я была наверху.
— Как Кассария? — спросила герцогиня, знаком приглашая подругу располагаться удобнее.
Молчаливая рогатая тварь подала бокалы с кипящими напитками.
— Прекрасна по-прежнему, — ответила Моубрай, пытливо вглядываясь в алые глаза.
— Не пытайся пробраться ко мне в голову, — отмахнулась герцогиня. — Ни к чему. Я и сама скажу тебе, что до сих пор, случается, тоскую по черному замку некромантов, по темному парку и мерцающему озеру, по небу, усыпанному звездами, и прохладному ветерку. И по нежным объятиям Вахана. Но ведь ты пришла не за тем, чтобы слушать, о чем еще я тоскую в одиночестве, когда мой дом пустеет и мне нечем себя занять?
— Нет, не за этим, — согласилась маркиза Сартейн.
— Хочешь знать, видела ли я что-либо важное?
— А ты видела?
— Не уверена.
Эдна Фаберграсс пригубила напиток. Подумала. Затем решилась.
— Хорошо, я скажу тебе, что я видела: ничего. Впервые за всю мою долгую жизнь — ни-че-го. Разноцветные огни, пятна тьмы, всплески золотого света. Как если бы…
Она пощелкала тонкими белоснежными пальцами, подбирая нужные слова.
— Как если бы тебе показали краски, которыми еще только будет написана картина, замысел коей не вполне созрел? — предположила Моубрай Яростная.
— О! — звонко рассмеялась хозяйка замка Снов. — Да ты настоящий поэт, дорогая.
— Настоящие поэты — провидцы, — не поддержала ее шутливого тона Моубрай.
— Что ж, ты права. Тебе удалось правильно передать мои ощущения, — серьезно ответила Эдна. — Позволь узнать, это наитие или у тебя есть какие-то новые сведения?
— Смотря что считать новыми сведениями, — пожала плечами Яростная.
— Как там наш правнук? — внезапно спросила герцогиня. Спросила тихо и чуть ли не жалобно, чему, разумеется, не поверили бы те, кто знал могущественную демоницу, чар которой побаивался даже Князь Тьмы.
— Сложный вопрос, дорогая. — Легкая усмешка приподняла уголки безупречно вылепленного рта. — По-разному. Волнуется, переживает за своих подданных и Кассарию, мучается сомнениями, готовится к войне.
— Он постиг знания предков?
— Вряд ли.
— Он укротил свое могущество?
— Весьма своеобразно. Оно полностью покорно ему, но не служит.
— Кажется, я понимаю, о чем ты говоришь.
— Ты всегда и всех понимала, Эдна.
— И тогда становится ясным, отчего я не вижу даже ближайшего будущего. Его просто нет.
— Такое бывало когда-то?
— Если верить Книгам Каваны. Но кто их читал? Для кого их пустые страницы вспыхнули рунами, прорицающими наиболее вероятное будущее? Да нет — кто просто их видел в последний раз?
— Думаю, наш с тобой правнук, — негромко сказала Яростная.
Эдна Фаберграсс запрокинула голову, распахнула огромную пасть, полную сверкающих ядовитых зубов, в которую в считаные мгновения растянулся ее маленький хорошенький ротик, и вылила в нее кувшин огненного зелья.
— Полагаешь, у него есть Книга Каваны? Это не очередная выдумка Князя Тьмы?
— Так мне показалось, но уточнять я не стала.
— Безумие, — прошептала герцогиня.
— Это еще не все. Скажи, когда ты жила в Кассарии, тебе не попадалась на глаза старая картина — темная растрескавшаяся доска, лица почти не видно, одни только глаза, — покрытая письменами?
— «Когда Спящий проснется»?
— Да, да, она.
— Конечно, попадалась, как ты можешь догадаться по моему ответу. Ты же знаешь — это прижизненный портрет прародителя кассарийских некромантов, одного из варваров Гахагунов.
— А на каком языке написан стих?
— Ты тоже обратила внимание на эти руны?
— На них сложно не обратить внимания. Просто я не хотела искать разгадку здесь, внизу, чтобы…
— Чтобы не привлекать внимания Князя к Кассарии?
Моубрай изогнула тонкую бровь:
— А разве ты поступила иначе, великая Эдна?
Герцогиня Фаберграсс искренне рассмеялась:
— Не гневайся на меня, Яростная. Да, я поступила так же, как и ты. Я тоже любила своего мужа.
Тут она замолкла на миг, будто пробуя слово «любила» на вкус. Видимо, вкус его ей не понравился, и она поправила себя:
— Я тоже люблю своего безумного супруга-кассарийца.