Это положение вещей всегда угнетало владыку Ада, впрочем, не его одного. Множество властителей древности, чье могущество казалось безмерным, рано или поздно сталкивались с тем, что они не могут распорядиться всем исключительно по собственному усмотрению. Каждый из величайших однажды в жизни встречал неумолимую преграду — незримое, неосязаемое, несуществующее в реальности нечто, обозначенное глупым словом, которое могло иметь значение лишь для слабых и побежденных. И разбивались об эту незримую преграду, как жалкая мошка о несокрушимую скалу.

Невероятными усилиями достигнув вершины, все до единого властители упирались в Законы.

Их можно было нарушить, изменить либо обойти, и многие так и поступали, чтобы однажды увидеть, что их действия оборачивались против них же самих самым невероятным образом. Иные пытались сделать вид, что Законов нет — пройти мимо, закрыв глаза, — но неумолимые обстоятельства не давали им поступать так бесконечно.

Кто-то желал заменить Законы собою и даже заменял на время, однако затем попранные Законы жестоко мстили безумцу. Месть их бывала неизбежной и неотвратимой.

И еще одну закономерность заметил Князь: чем ты могущественнее, чем сильнее, чем успешнее сопротивляешься слепому мирозданию, тем оглушительнее крах.

Князь Тьмы не одно тысячелетие потратил на наблюдения; он обнаружил тысячу закономерностей, вывел тысячи формул и правил и миллионы раз убедился в их справедливости. Но так и не нашел главного — Ключа.

Древний демон, он видел взлеты и падения многих цивилизаций. Как снежинки, пляшущие во время вьюги, пронеслись перед ним Алайская империя и царство Каваны, Рия, Жаниваш и Канорра, Гьянленн и легендарная Караффа. Он видел бесславный конец тех, кто, казалось, достиг невозможного и вечно будет пользоваться результатами своих великих свершений. Но неумолимый рок с течением времени сокрушал всех — всех до единого, без исключения. Демоны и божества, смертные и бессмертные, люди и нелюди, нежить и не-мертвые — все канули в небытие, и беспощадный ветер разнес их прах по миру, равнодушному к жизни и смерти.

Князь Тьмы не хотел для себя подобной участи. Чем могущественнее и старше он становился, чем безмернее была его власть и сила, тем больше опасений внушал ему каждый новый день. Он понимал, что однажды придет и его время, но не мог смириться с подобным положением вещей и лихорадочно искал выход.

Много тысяч лет тому назад юная демонесса Эдна Фаберграсс предсказала ему, что после того, как Спящий проснется, он больше никогда не будет иметь прежней власти и могущества. И теперь Князь торопился.

Не может так быть, думал он, чтобы Закон нельзя было изменить, склонить на свою сторону, использовать себе на пользу. Нужно только найти способ. Отыскать Ключ.

Он алкал подлинной Вечности и подлинного всевластия. Для этого повелителю Преисподней были нужны мощь Кассарии и Бэхитехвальда, тайная сила Хранителя, безмерное могущество Павших Лордов и тысячелетняя мудрость пророков Каваны.

Доспехи Аргобба оказались великолепны — яркого багрового цвета, с шипами и колючками, образующими замысловатый узор, мощными наплечниками, тяжелыми наручами и поножами и широким поясом с серо-синими вкраплениями.

О колючки и шипы Зелг немедленно порезался в процессе примерки, но зато латы сели на него как влитые, и никакой тяжести он не ощутил, несмотря на то что из сундука вынимал их с трудом.

Невесомый шлем все того же цвета кровавого неба на закате придал ему сходство с древним мурилийским демоном, о чем он не подозревал до тех пор, пока за его спиной со звоном и дымом не появилась восхищенная Гризольда.

— Галя! — воскликнула она, прижимая руки к пышному бюсту. — Галя, вы настоящий сказочный принц. Поверьте мне, я знаю, что говорю. Уж кого-кого, а принцев на своем веку я повидала.

— Спасибо. — Польщенный Зелг слегка покраснел.

— При чем тут спасибо? — искренне удивилась фея. — Я просто говорю, что вы прекрасно выглядите — вылитый мурилийский морской демон. — (Тут Зелг ненадолго отвлекся на размышления, что общего между сказочным принцем и морским демоном, но понял, что эту связь своими силами ему не обнаружить, и успокоился.) — Впрочем, что тут удивительного — Аргобб и был мурилийцем. Чрезвычайно мощные и живучие твари, вам повезло, что у вас такая заботливая бабушка. Теперь вас не сможет проткнуть даже коготь дракона. Только, Галя, помните — это вовсе не означает, что вы вдруг заразились от мурилийцев бессмертием. Практика показывает, что даже бессмертные демоны не переживают встречи с более опасным противником.

— Я понимаю.

— Но одно меня искренне радует.

— Что же?

— Вместе мы будем смотреться просто великолепно.

— Простите?

— Галя, вы же не хотите удрать от своей Гризи на войну? — уточнила фея, пуская ровные колечки.

— Ни в коем случае! Не допущу! — завопил некромант, сообразив, куда клонит пухлый крылатый пончик.

— Только не надо на меня кричать, — поморщилась Гризольда. — Не воображайте себя Лилипупсом.

— Вы останетесь в замке! — произнес Зелг со всей решимостью и твердостью, на которые был способен. — Под присмотром лорда Таванеля.

— Ага теперь, ага теперь, — покивала Гризольда, подцепившая эту присказку у Такангора. — Попробуйте сказать Уэртику, что он не идет на войну. Вы еще не видели призрака в глубоком обмороке? Увидите.

— Простите, что невольно вмешиваюсь в вашу приватную беседу, — деликатно кашлянул кто-то, на поверку оказавшийся душой лорда-рыцаря. — Я весьма странно устроен последние несколько дней — чуть меня вспомнят, я сразу там. Правда, вспоминает меня в основном дорогая Гризя, чему я только несказанно рад…

— Уже вмешался, — вздохнула фея. — Так что сам объясняй мессиру, отчего тебя нельзя оставлять в замке, когда остальные пойдут воевать.

— То есть как — в замке?! — задохнулся Таванель. Будь это живой человек, во плоти, его бы уже пришлось откачивать. — Этому не бывать, мессир!

— Вот видите! — Фея ткнула в жениха трубкой. — Он по самую макушку напичкан рыцарскими романами, кодексами и правилами. И вы хотите, чтобы мой собственный некромант и мой родной муж — отец моих будущих сорванцов (в этом месте прозрачный призрак смущенно засиял розовым цветом) шлялись по войнам и битвам в каком-нибудь Липолесье, а меня пусть затолкают обратно в бочку, где я и буду ломать себе руки в тоске и отчаянии? Придумайте что-нибудь поинтереснее, милорды!

— Гризя, — мягко молвил Уэрт, — ненаглядная. Что ты такое говоришь? Какая бочка? Кто посмеет?

— Вот-вот, — оживилась фея и залетала по комнате, как встревоженный шмель. — Кто посмеет запретить мне выступить в поход? А?

— Там будет опасно, — поведал Зелг.

— Галя, вы меня всю утешили! — рявкнула фея. — Значит, так, я ваша походно-боевая муза на полуторном окладе, чтобы вас не мучила совесть, и попробуйте возразить.

— Но…

— Считаю до трех!

— Я…

— Раз!

— Не следует даме…

— Два!

— Не советую, — вмешался Таванель, очевидно переживший уже последствия счета «три». — Она все равно пойдет с нами.

— Интересно, — пробурчал Зелг обиженно, — кто здесь кассарийский некромант в латах Аргобба?

Неугомонная фея открыла было рот, чтобы достойно возразить герцогу, но невозможный в замкнутом помещении свирепый порыв ледяного ветра бросил ее к дальней стене. Туда же отнесло и отчаянно сопротивляющегося рыцаря. При этом Таванель явно готовился биться с невидимым противником, защищая друга и возлюбленную, а Гризольда улыбалась так, будто встретила старого знакомого.

Впрочем, и Зелг понял, кто пожаловал, а точнее — что пожаловало в гости. Он не ошибся.

Тихий, всепроникающий голос, леденящий, как тягучий яд, струящийся по жилам, произнес:

— Здравсс-с-с-ствуй, Галеас-с-с…

Герцог склонил голову: