Перерезать горло? Лёш закусил губу. Они тут сидят и ждут, а время уходит!
— Вадим...
— Что?
В комнате было тихо. И пусто. Словно Координаторы специально оставили их наедине. Выслушали про Ложу и коронацию, попросили подождать и оставили... А губы жжет вопрос, который не дает ему покоя почти сутки.
— Ты ничего не чувствуешь?
Усталый вздох.
— Много чего. Но думаю, тебя интересует что-то конкретное. Дим?
— Дим. Скажи... Он живой?
Пауза.
— Я не эмпат, — глухо отозвался наконец Дим. — Но знаешь, не думаю, что они рискнули бы сразу убить.
Хотелось бы верить. Правда, хотелось бы. Но связь глухо молчала — ни искорки, ни шороха, и время шло, а Дим не появлялся. Дим, где ты?..
— А держать?
— Черт. Как же мне не хватает Дензила... Слушай, Лёш...
— Что?
Сказать ему про Дензила? Но он не успевает.
Альтер-Дим вдруг валится на бок, мягко и тяжело, и в сознании мгновенно гаснет тот тяжелый, огненно-ледяной ком — его «отпечаток».
— Нет... Дим! Дим, очнись! Отец! Даниэль! Светлана! Пабло!
Дом на Сосновой улице нежданное потрясение навестило поздним вечером. Квартира Соловьевых и без того стояла на ушах — из всех жильцов «терем-теремочка» молчала только Людмила. Она без конца варила кофе и пекла, пекла, пекла печенье. Ароматных треугольничков хватило бы уже на то, чтобы выложить ими городскую площадь, а она все не могла остановиться. Что ж, не самый необычный способ справиться со стрессом. Остальные члены семьи рвались куда-то мчаться, искать и спасать, предлагая наперебой еще не обследованные места и выдвигая самые невероятные версии похищения.
— Может, какие-то из этих серых.. как их... дай-имонов? Прорыв, и как раз...
— Мочить их! — тут же страстно высказался аквариум. Чешуйчатые воительницы явно пребывали в бешенстве, казалось, еще немного, и чешуя у них встанет дыбом.
— Да Уровни это, Уровни!
— Не думаю. Не посмели бы...
— Мочить их!
— Помолчите, а? — Игорек глянул на рыбок, как на горькую редьку. Овощ полезный, но ненавистный мальчишке до зубовного скрежета.
— А люди? — Яна исчезновение Дима снова превратило в тихого и молчаливого юнца типа «не троньте меня, и я прекрасно сойду за мебель». Может, так бы и осталось, если б после пропажи сюзерена он оказался где-то в другом месте. Но семья Соловьевых в живой мебели не нуждалась. Марина решительно пресекла попытки демона отмолчаться и раствориться в обстановке, буквально выбив из него участие в разговоре. Выбив в прямом смысле слова — подзатыльником. Ощутив на своем затылке не очень нежную лапку Марины, Ян как-то оттаял и сейчас честно пытался осмыслить ситуацию. Людей он знал еще хуже, чем Светлых, — про Светлых хоть сплетни ходили, а люди... ну это люди. На Уровнях никто не принимает всерьез этих «бе-эре», безмагических существ. На что они способны? Только оказавшись на поверхности и прослушав «курс молодого бойца» (так называли Соглашение, раздел о конспирации), Ян осознал, что люди на самом деле опасны. Их шесть миллиардов, во много-много раз больше, чем магов, они вооружены. И агрессивны. Они разделены на государства, как под- земники на Уровни, но все равно очень опасны. И у них есть то, что в Ложе называется «бриро-тай», службы безопасности, которые могут действовать не по Укладу... не по закону. Знают ли люди о магах? И могли бы они заинтересоваться дай-имонами и уничтожившим серых магом? — Люди ведь тоже должны искать его после того города.
— Да при чем тут люди! — отмахнулись близнецы.
— Думаешь, Дима удержат «нормальники»? Нет, кишка у них тонка. А вот ваши...
Ян пожал плечами, не слишком убежденный. Конечно, они лучше знают человеческий мир, и все же. Нужно спросить у Марта.
Если ты мать двух мальчишек, наделенных магией, приготовься к тому, что жизнь твоя простой не будет. И не только потому, что над младшим с раннего детства висит странное и мрачное предсказание (с тех пор Людмила близко не подпускала к детям пророков и гадалок). Не только потому, что они мальчики, а посему всегда и везде влезают куда не положено, щедро огребая на свои головы всевозможные неприятности и сложности. Взять хотя бы историю с восьмилетием Лёшки. Стаю девчонок, провозгласивших себя невестами младшего сына, еще можно было пережить, если у тебя есть какое-никакое чувство юмора; обросшие шерстью вазочки с мороженым тоже, но как можно отнестись к тому, что твой сын неизвестно как вытащил из-за Грани разумное существо? Птичку. Сквозь барьер причем. И так постоянно.
Нет, жизнь матери простой не будет.
И все проблемы покажутся мелочью, когда дети вырастут. Да, они вырастают и становятся самостоятельными, и приходит момент, когда их надо просто отпустить в жизнь. Дать возможность самим ошибаться и исправлять ошибки, самим выбирать. И надеяться, надеяться, надеяться, что ты не промахнулась с воспитанием, и твои мальчики пойдут по жизни достойно, а их ошибки не будут смертельными.
Ты не клуша и не эгоистка, ты не можешь уберечь их от всего на свете. И не будешь унижать этими попытками. ТЫ, СВЕТ ПОБЕРИ, ВОСПИТАЛА МУЖЧИН.
Терпи теперь.
Дим, ну где ты?
— Мила?
Очередная тарелка с печеньем выскользнула из рук. Брызнули осколки.
— Мила, только не волнуйся. — Александр почему-то материализовался прямо на кухне, миновав гостиную со специальным переходом. — Нет-нет, про Дима никаких вестей, ни плохих, ни хороших. Но ты очень нужна в Своде. Пожалуйста.
— Саня...
Она могла бы сказать, что Свод, в очередной раз подсунувший ее сыну «важнейшее задание, от которого зависят судьбы и так далее», может катиться к черту. Она могла бы... Но Александр не звал бы просто так. И она протягивает руку. И тают стены кухни, и вырастают другие — прохладные, белые...
И пол как ушел из-под ног, так, похоже, и не вернулся, потому что мужчина на изогнутом столе...
Дима!
Целую секунду, два бесконечных долгих шага Людмила верила, что это ее старший, а потом поняла, что не он. Или все же... высшие силы!
Рядом с ним сидел Лёш, настоящий Лёш, и все было, как много раз в их детстве — младший держит за руку старшего, «делится» чем-то хорошим или забирает плохое. Но этот мужчина на столе... расстегнутая черная рубашка открывает грудь и живот без единого шрама... очень белая кожа, будто не загоравшая ни единого дня в жизни... и лицо, при виде которого что-то странно ворохнулось в груди, дрогнул, сжалось.
— Кто это?! — Людмила переводила взгляд с мужа на сына. — Кто это, Саня?
А у спокойного всегда мужа дрожат пальцы...
— Я объясню. Позже. Сейчас ему нужно, чтобы его кто-то согрел. А Лёш и так на пределе...
Согрел?
— Просто положи ему руку на лоб. Или обними.
Это невозможно. Это не Дим. Но когда рука касается прохладной кожи... Это не Дим, но Мила готова поклясться...
— Хорошо...
Муж говорит о созданномтеле. О необходимой на первых порах энергоподдержке, о том, что «созданному» нельзя перенапрягаться так, по крайней мере, сначала. А потом она перестает его слышать.
Этот не-ее-сын открывает глаза. Сначала — нездешние, пепельно-отчужденные. А потом... потом...
Он смотрит на нее. Он просто смотрит, только глаза блестят все сильнее и сильнее, а потом дрогнувшие губы выдыхают одно слово — беззвучное, неслышное, лишь угаданное:
— Мама...
— Вы что творите? Полковник, уберите этого сумасшедшего!
И Дим наконец понимает, что говорят вовсе не на дей-бра. Английский. Самый обычный английский. Значит, камуфляж не примерещился...
А черные кристаллы? Тоже. Дышать и то тяжело.
— Пошел в преисподнюю, человек!
— Тревога!
— Убирайтесь!
Треск автоматной очереди, и перекошенное лицо пропадает, оставляя только белый потолок.
Качающуюся комнату наполняют крики и стрельба... и знакомый запах крови.
— Как объект?
