Мальчишки и девчонки в школе ужасно обрадовались нам, и мы очень весело провели там все время их перерыва. Сыновья Гендерсона по дороге в школу увидели неизвестного глухонемого и рассказали о нем, так что все только о нем и говорили, все хотели увидеть его, потому что никогда в своей жизни не видели глухонемого, словом, это вызвало всеобщее волнение.

Том сказал мне, что молчать при таких обстоятельствах ужасно трудно и что если бы мы сейчас рассказали все, что мы знаем, то стали бы героями, но еще более героически хранить молчание, – может, только двое мальчишек из миллиона способны на это. Вот как рассудил Том Сойер, и попробовал бы кто–нибудь рассудить лучше.

В первые же дни глухонемой стал всеобщим любимцем. Его знали уже на всех фермах в округе, все с ним возились и ухаживали за ним и были ужасно горды тем, что у нас появился такой чудной человек. Одни приглашали его к завтраку, другие к обеду, третьи к ужину, его набивали до отказа кукурузной кашей со свининой и никогда не уставали глазеть на него, дивиться ему, и все старались хоть что–нибудь узнать о нем – уж очень он казался необычной фигурой. Толку от его знаков никакого не было, никто не мог его понять, да и он, наверное, сам не знал, что хотел сказать, однако гудел он исправно, и все вокруг были чрезвычайно довольны и с интересом слушали, как он гудел.

Он повсюду носил с собой грифельную доску и грифель, – все писали на ней вопросы, а он писал ответы; но никто, кроме Брейса Данлепа, не мог ничего разобрать в его каракулях. Брейс говорил, что он тоже не очень–то хорошо разбирается в них, а большей частью догадывается, о чем идет речь. По рассказам Брейса выходило, что глухонемой приехал сюда издалека; раньше он был богат, но мошенники, которым он доверял, разорили его, теперь он нищий и жить ему не на что.

Все кругом расхваливали Брейса Данлепа за его доброту: он дал бедному калеке отдельную деревянную хижину, приказал своим неграм заботиться о нем и носить ему еды, сколько он захочет.

Бывал глухонемой несколько раз и в нашем доме, – дело в том, что дядя Сайлас так страдал сам в эти дни, что всякий другой несчастный человек был ему утешением. Мы с Томом ничего не выдали, что встречали его раньше, и он никак не показывал, что знал нас.

Семья дяди Сайласа разговаривала при глухонемом о своих бедах так, будто его и нет здесь, но мы рассудили, что ничего худого в том, что он слышит эти разговоры, нет. Обычно он не обращал внимания на эти разговоры, но иногда как будто и прислушивался.

Так прошло два или три дня, и все вокруг всерьез встревожились из–за того, что Юпитер Данлеп пропал неизвестно куда. Все расспрашивали друг друга, что же могло с ним случиться. Но никто ничего не знал, все только качали головами и говорили, что это очень странно. Прошел еще один день, и еще один, и все вокруг начали говорить, что, наверное, его убили. Ох, и всполошились тут все! Языки так и трещали. В субботу несколько человек – по двое, по трое – отправились обыскивать лес, в надежде найти останки Юпитера. Мы с Томом взялись помогать им, и это было замечательно интересно. Том был так увлечен этим делом, что ему было уже не до еды, не до отдыха. Он говорил, что если мы найдем труп, то мы прославимся и разговоров об этом будет больше, чем если бы мы утонули.

Остальным поиски скоро надоели, и они их бросили, но только не Том Сойер – это было не в его характере.

В субботу ночью он вовсе не спал – все старался придумать план. И к утру план был готов. Том вытащил меня из постели и, страшно волнуясь, сказал:

– Гек, одевайся скорее, я придумал! Нам нужна ищейка! Через две минуты мы мчались по дороге к городку. У старого Джефа Гукера была ищейка, и Том надеялся выпросить ее. Я ему говорю:

– Слушай, Том, ведь следы слишком старые, и, кроме того, ты же знаешь, прошел дождь.

– Это не имеет никакого значения, Гек. Если тело спрятано где–нибудь здесь, в лесу, то ищейка найдет его.

Если его убили и зарыли, то вряд ли зарыли глубоко, и если собака попадет на это место, то она его наверняка почует. Гек, клянусь, мы прославимся, – это так же верно, как то, что ты родился на свет.

Он весь загорелся, а уж когда Том чем–нибудь загорается, то остановить его невозможно. Так было и на этот раз. Не прошло и двух минут, как он все себе представил – не только отыскал труп, нет – он уже напал на след убийцы. Так как ему и этого было мало, он уже собирался преследовать убийцу до тех пор, пока…

– Ну ладно, – сказал я, – ты сначала найди труп. Я думаю, что пока и этого будет достаточно. А может, никакого трупа нет и в помине и вообще никого не убивали. Этот малый мог просто уйти куда–нибудь, и никто его не убивал.

Том как будто растерялся и говорит:

– Гек Финн, я никогда еще не встречал такого человека, как ты, который бы так старался все испортить.

Если ты сам ни на что не надеешься, так ты и другим мешаешь. Ну что тебе за радость вылить ушат холодной воды на этот труп и говорить, что убийства вообще не было? Никакой. Не понимаю, как ты можешь так делать. Я бы так не сделал по отношению к тебе, ты это знаешь. У нас есть такая замечательная возможность прославиться и…

– Ну, валяй, валяй, – говорю я ему, – я очень извиняюсь и беру свои слова обратно. Я ничего не хотел сказать. Поступай, как ты хочешь. Мне до него нет никакого дела. Если его убили, то я так же рад этому, как и ты, а если его…

– Я никогда не говорил, что я рад, я только…

– Ну ладно, тогда я так же огорчен, как и ты. В общем, пользуйся этой возможностью так, как ты считаешь нужным. А этот тип…

– Никаких разговоров о возможности я не вел, Гек Финн. Никто об этом не говорил. А что касается…

Тут Том забыл, о чем он говорил, и, задумавшись, пошел дальше. Видно было, что он опять постепенно приходит в раж; и действительно, вскоре он заявил мне:

– Гек, это же будет первоклассная штука, если мы найдем труп после того, как все бросили искать его, а потом мы еще и убийцу раскроем. Это будет честь не только для нас, но и для дяди Сайласа, потому что сделаем это мы. Это дело опять поднимет его, вот увидишь.

Однако когда мы заявились в кузницу Джефа Гукера и рассказали ему, зачем пришли, он высмеял всю нашу затею.

– Собаку вы можете взять, – сказал он, – только трупа вы не найдете, потому что его вообще нет. Все бросили искать и правильно сделали. Стоило немного подумать, и все поняли, что никакого трупа нет и в помине. И я вам объясню почему. Вот ответь–ка мне, Том Сойер: почему человек убивает другого человека? Отвечай–ка.

– Ну, как почему…

– Отвечай, отвечай. Ты ведь не дурак. Почему он его убивает?

– Иногда бывает из мести, иногда…

– Стоп. Не все сразу. Месть, говоришь ты. Правильно. А теперь скажи мне, кто мог иметь что–нибудь против этого дурачка? Ну подумай сам, кому могло понадобиться убивать такого кролика, как Юпитер?

Том был озадачен. Я понял, что до сих пор ему и в голову не приходило, что для убийства нужна какая–то причина, а теперь он понял, что действительно вряд ли у кого–нибудь был зуб против такого ягненка, как Юпитер.

А кузнец продолжал:

– Теперь ты сам видишь, что месть тут ни при чем. Ну, что еще может быть? Ограбление? А знаешь что, это похоже на правду. Мы с тобой в самую точку попали! Да, да, не иначе, как кто–то позарился на его подтяжки, ну и…

Тут ему самому до того смешно стало, что он принялся хохотать. Он хохотал, заливался смехом, давился смехом, пока совсем не изнемог, а у Тома был при этом такой унылый и пристыженный вид, что я понимал: он жалеет, что пришел сюда. А старик Гукер не унимался. Он перечислил все возможные причины, по которым один человек может убить другого, и каждому дураку было ясно, что к этому случаю ни одна из этих причин не подходит.

Насмешкам Гукера не было конца, он издевался над всей этой затеей и над теми, кто разыскивал тело. Наконец он сказал: