Том совсем голову потерял, оттого что дал им уйти и на Джима такая беда свалилась. Он даже говорить не мог ясно и понятно. Скоро и до Тома дошло, что у него в голове всё перепуталось:

— Гек, мне так плохо, что я с горя соображать перестал. Понимаешь, нам сейчас на этом пароходе делать нечего!

— Почему, Том?

— Потому что пароход нам бы пригодился, если бы у парня была сломана нога — а она не сломана. Значит, ему не нужен доктор и он может идти на все четыре стороны. Они ушли в Иллинойс, там леса без конца и края, лучше и безопаснее места для них не придумаешь. Гек, они ушли, как только стемнело. Поплыви мы тогда от устья ручья, а не на четверть мили выше по течению, мы бы их увидели. Вот бы сейчас оказаться в городе — все бы за это отдал! Мы бы вышли на след, отыскали их лагерь и загнали бы их в угол — это пара пустяков, ведь у парня болит нога, и он ни шагу не может ступить без помощи. Гек, нам нужно вернуться, и чем скорее, тем лучше. Какой же я осёл, что забыл про ногу и кинулся бежать на этот пароход!

Теперь я и сам понял — сначала мне просто в голову не пришло. Но Тома ругать не стал. Ведь если подумать, он не виноват, что просчитался. На его месте кто угодно бы соображать перестал. Я хотел было его подбодрить, а он обозлился, разобиделся и говорит:

— Удача изменила нам, и против этого ничего не поделаешь — вот, смотри!

Гляжу — и правда: дождь начался. Мне так жаль стало Тома, что я чуть не заплакал.

— Теперь следы смоет. — Том совсем отчаялся и сказал, что если с Джимом что–нибудь случится, то он сам с собой рассчитается как следует — вышибет себе мозги и уж точно не промахнётся!

Я смотреть не мог, как он мучается, и стал его утешать. Говорю, еще неизвестно, куда они пошли. Мы ведь даже не знаем, кто они, тогда откуда нам знать, что они будут делать? Что, если они из банды Беррела?

— Может быть. Ну и что из этого?

— Значит, им, наверное, безопаснее вместе с остальной бандой.

— Разумеется. Продолжай.

— Где у них притон — на Лисьем острове?

— Ну да.

— Далеко отсюда?

— Сто семьдесят миль.

— В челноке они доберутся за четыре ночи, если днём будут прятаться. Может быть, они как раз на пути туда!

— Дай я тебя обниму, Гек! Хоть один здравомыслящий человек у нас остался! Гек, если мы задержим их на пути туда, а с нами будет шериф… Гек, если они впереди нас, то и часа не пройдёт, как мы с ними поравняемся, а потом устроим погоню на этом же самом пароходе! Держу пари, Гек, мы на правильном пути! А теперь быстро на полубак — и гляди в оба. А я пойду в рубку и тоже буду смотреть. Если их увидишь, гаркни три раза со всей мочи, а я тем временем подготовлю рулевого, так что он тоже будет рваться в бой! Бежим!

И мы припустили во все лопатки. Том опять повеселел, приободрился, а я рад был, что мне в голову пришла эта мысль, хоть я в неё не особо верил. Скорей уж они ушли в Иллинойс, как Том сказал. Он и сам поймёт, как только придёт в себя, и тогда мы вернёмся домой. А если тот парень и вправду сильно ушиб ногу, то через денёк–другой появятся новые следы — и не так уж далеко в лесу.

На полубаке было темно хоть глаз выколи, и я споткнулся о кого–то, а он как заорёт:

— Что ты, чёрт побери, тут делаешь? — Да как схватит меня за ногу!

Я был ни жив ни мёртв от страха и начал хныкать — ведь я узнал голос Короля! А ещё один голос отвечает:

— Да это же просто мальчишка, старый ты боров! Он не нарочно! Нет у тебя жалости к людям и никогда не было!

Господи помилуй, да это же Герцог!

Ну, думаю, вот я и попался!

Тут Король и говорит:

— Выходит, ты мальчик? Так бы сразу и сказал! А я уж подумал, корова. Что ты здесь делаешь? Откуда ты? Как тебя зовут?

Я, разумеется, отвечать не хочу, но чую, что придётся. Постарался изменить голос:

— Билл Парсонс, сэр.

— Боже праведный! — Герцог привстал и заглянул мне в лицо. — Ты–то как здесь очутился, Гек Финн?

Язык у него заплетался — наверное, Герцог был пьяный. Но это как раз к лучшему, пьяный Герцог куда добрее трезвого. Ну, думаю, теперь никак не отвертишься: придётся им всё рассказать. И раз уж меня застали врасплох, стал рассказывать очень осторожно и, ясное дело, наврал с три короба. А когда закончил, они только фыркнули, и Герцог говорит:

— А теперь для разнообразия расскажи нам хоть чуточку правды.

Я опять начал заливать, но Герцог меня оборвал и говорит:

— Подожди, Гекльберри, лучше я тебе помогу.

Ну, думаю, теперь мне несдобровать! Герцог — он хитрый, сейчас начнёт расспрашивать и вытянет из меня всю правду. Я, конечно, знал все его штуки и очень боялся. Тогда, в Арканзасе, когда я дал Джиму сбежать, Королю с Герцогом пришлось здорово раскошелиться, а теперь я у них в руках. Они от меня не отстанут, пока не узнают, где Джим, — это уж точно. Герцог начал, а вслед за ним и Король стал соваться с вопросами, а Герцог ему: замолчи, ты ни черта не соображаешь и только всё портишь! Король рассердился.

Ну и пришлось выложить им всю правду: Джим в тюрьме, здесь у нас в городе.

— За что?

Как только Герцог спросил, мне сразу стало ясно, что делать. Если есть надежда, что Джима оправдают, они принесут свои фальшивые бумаги, увезут его на Юг, а там продадут. Но если я им дам понять, что Джима повесят и от петли ему не уйти, то они не станут с ним возиться и мы от них избавимся. Я рад был, что до такого додумался, и решил: свалю–ка я убийство на Джима, да так, чтоб они не сомневались.

— За что? — спрашивает Герцог.

— За убийство, — говорю как ни в чём не бывало.

— Тысяча чертей!

— Да, — говорю, — он убил, и было за что. Это точно он, как пить дать.

— Вот жалость–то какая — он ведь на самом деле вовсе не плохой негр. Но откуда ты знаешь, что это он?

— Потому что старый капитан Хейнс с Баком Фишером его поймали прямо на месте преступления. Он ударил работорговца по голове его же собственным мушкетом, споткнулся о тело, упал и только стал подниматься — а они тут как тут. Было темно, но они были неподалёку и услыхали шум. Уж лучше бы они были где–нибудь ещё. Если бы Джим не упал, он бы, наверно, сумел удрать.

— Вот беда–то какая. Так что, работорговец и вправду умер?

— Мертвее не бывает, сегодня после обеда похоронили.

— Жуть! А Джим сознался?

— Нет. Только говорит, что негру бесполезно оправдываться, если против него двое белых.

— Это верно, не так ли, ваше величество?

— Да, так и есть — негру выше головы не прыгнуть.

— А может, это не он убил? Не было ли вокруг подозрительных личностей?

— Нет, никого.

— Точно?

— Точно. А если б даже и были, где у них мотив? Не станут же они убивать человека просто так, от нечего делать?

— Не станут. Но может, и у Джима мотива не было?

— Был, ваша светлость, в том–то вся и штука, что был. Все знают, как этот работорговец однажды поступил с Джимом, а двое слышали, что Джим обещал отомстить ему когда–нибудь. Я–то знаю, что это одни слухи, да что толку? Ведь распускали–то их белые, а Джим — всего–навсего негр.

— Да, плохи у Джима дела.

— Бедняга Джим, он и сам знает. Все говорят, что его повесят, и на его стороне никого нет — ведь он же вольный негр.

Все молчали. Значит, думаю, я им хорошо объяснил — теперь–то они оставят Джима в покое, и нам с Томом никто не будет мешать, и мы найдём тех двоих и выручим Джима из беды. На душе у меня стало хорошо, спокойно. Немного погодя Герцог говорит:

— Я кое–что придумал. Мне нужно с вами переговорить, ваше величество.

Они с Королём отошли в сторонку и стали о чём–то шептаться, а когда вернулись, Герцог говорит:

— Вижу, ты любишь Джима и тебе жаль его. Как, по–твоему, что лучше — если его продадут на Юг или если его повесят?

Такого поворота я не ожидал. Меня будто оглушило. Я не мог понять, к чему он клонит. Не успел я опомниться, а он продолжает: