Алиса посмотрела на часы, пытаясь найти зацепку для своего нежелания вставать: а вдруг вставать еще рано?
Но — нет! Часы безжалостно показывали половину девятого утра, встреча с начальством была назначена на половину одиннадцатого, так что времени оставалось мало. Алиса вскочила с кровати.
«Черт возьми, — горестно подумала она, — и почему перед встречей с любимым начальством мне непременно выпадает бессонная ночь и мерещатся кошмары, в которых именно начальству отводится центральная роль?»
И в хорошие времена, после мирных и спокойных ночей, Алисе казалось, что она выглядит с утра отвратительно — волосы растрепанные, в глазах немой испуг перед наступающим днем, да и проснуться без холодной воды и чашечки кофе она не могла. Так что перед появлением на кухне, дабы и без того напуганная ночными «фантомасами» Елизавета, узрев сомнамбулу, не упала в обморок, Алиса зашла в ванную.
Зажмурившись, так как из предыдущего опыта она прекрасно знала, что увиденное в зеркале с утра способно лишить на весь день уверенности в себе, она безжалостно окунула лицо в полные пригоршни ледяной воды и претерпела великие мучения — в доме было холодно, но только после этой жестокой процедуры Алиса рискнула открыть глаза и посмотреть в глаза «жестокой правде», то есть отражению.
Она удивилась… «То ли мне полезны всяческие катарсисы с ужасами вперемешку, то ли мне вредно много спать», — подумала она. После кошмарной ночи, посмотрев в зеркало, Алиса впервые осталась почти довольна увиденным. Даже с волосами было все не так безнадежно — легкий, лирический беспорядок, придающий лицу некоторое своеобразие. «Может быть, мне их просто распускать по плечам? Не пытаться распрямить эти отвратительные кудряшки, а позволить им вольности? Если их хозяйка превыше всего ценит свою свободу, то почему бы и им ее не предоставить?»
— Ты скоро? — начала терять терпение Елизавета.
— Сейчас, — пообещала Алиса. — Зубы почищу…
Елизавета что-то хмуро проворчала и ушла назад, на кухню.
— И все-таки интересно, — пробормотала Алиса, продолжая изучать себя в зеркале. — Глаза прямо-таки сияют, кудри вьются, улыбка на губах… Может быть, эта страшная рожа в окне у Елизаветы была какой-нибудь доброй старушкой феей?
Эту мысль она поспешила высказать подруге, когда, покончив с умыванием, появилась на кухне.
— Ага, — задумчиво сказала Елизавета, после того как пристально оглядела Алису с ног до головы. — Добрая. Добрее не бывает… — И как-то не совсем вежливо хмыкнула. Сама она пребывала в состоянии мрачной задумчивости и озабоченности.
— Честно говоря, не понимаю твоей иронии, — заметила Алиса. — Может быть, я не стала такой красавицей, как Шарон Стоун, но и на себя я тоже не похожа…
— Ну да, — снова согласилась Елизавета, выражение лица у нее было препаскуднейшее. — Ты на себя и вправду сегодня совершенно не похожа. Из-за той доброй старушки с мерзкой рожей… Я всю жизнь наивно полагала, что старушки феи обладают приятными лицами. Странно…
— И что тебе странно?
В Алисе закипал гнев. Теперь понятно, почему у нее такой внушительный комплекс неполноценности! С такими подругами, как Елизавета, чего еще ждать? С их отвратительной иронией нужно спрятаться дома, чтобы никого не пугать!
— Да я вот думаю: потрясения сегодня ночью достались мне, а крыша поехала у тебя, — закончила глубочайшую мысль Елизавета. — Я остаюсь спокойной, трезвомыслящей, а тебе в голову приходят какие-то далекие от реальности идеи… Что ты вроде бы теперь и не ты вовсе, а кто-то совсем другой. И феи к тебе в окна заглядывают…
— Галлюцинации, между прочим, были не у меня, — огрызнулась Алиса.
Елизавета вытянулась и уставилась на Алису, округлив глаза. «Как кошка в минуты праведного гнева», — пришло на ум Алисе.
— А у кого в сумерках призраки шлялись по дому? — тихо и зловеще спросила Лиза, собравшись с силами. — Я, между прочим, никаких постукиваний и поскрипываний не слышала!
— Слуховые галлюцинации нормальны, — возразила Алиса. — Не то что зрительные… Тем более что дедуля и впрямь забыл закрыть окно как следует… Правильно — когда он уезжал в свой Никополь, была жара в тридцать градусов. Он же не мог догадаться, что так резко настанут холода!
Они взглянули друг на друга, и ссориться им совершенно расхотелось. Какой смысл в ссорах, когда становится холодно и надо сбиваться в комок, чтобы было теплее? Конечно, ссориться они с Елизаветой любили с детства, с возрастом у них эта охота не отпала.
Сразу сдаваться Алиса не стала — она проворчала:
— Могла бы сказать доброе слово. Я сегодня отчего-то на себя не похожа…
— Конечно, кто же после такой ночи останется похожим на себя? — меланхолично отозвалась подруга. — Удивляюсь, что мы еще не утратили способности разговаривать и улыбаться…
Она была целиком погружена в занятие, важнее которого ничего не было, — приготовление кофе по-занзибарски было важнее даже подруги…
— А может быть, мы вчера вечером зря пили вино? — предположила Алиса. — Пошли слуховые и зрительные глюки… Мы впали в экстатическое состояние!
— Ты что, подмешала туда наркотики? — усмехнулась Елизавета. — Честное слово, Павлищева, твоя наивность меня иногда потрясает! Вот сколько лет живу с тобой бок о бок, но не перестаю удивляться, как это тебе удалось так замечательно сохраниться в нашем жестоком мире…
— Ладно, ты права, — выбросила Алиса белый флаг. — Я наивная. А ты умная…
— Угу, умная… Особенно когда ты говоришь это таким тоном… — фыркнула Елизавета.
— Ты умная, — заверила подругу Алиса. — И кофе у тебя получается замечательный… Это я недотепа. За что ни возьмусь — все из рук валится. И потом — у меня язык как-то неправильно пристроен. Вечно я ляпну что-нибудь этакое, сама знаешь! Сначала говорю, потом думаю…
Елизавета сообщила Алисе, что с ней происходит то же самое.
— Главное, чего я никак не могу понять, это отчего все мои дурацкие мысли исчезают, стоит только твердо решить поработать? — делилась она с Алисой наболевшим. — Вот ни словечка в голову не придет, сижу и пялюсь на пустой экран. Или наоборот — такая заумь вдруг выплеснется, прямо как у писателя-авангардиста! Я даже подумываю все это записать и отправить на Букеровскую премию…
— Может быть, тебе что-то такое написать, — предположила Алиса. — Авангардистов почему-то ужасно уважают!
— Ну и пусть себе уважают, — отмахнулась Елизавета. — Мне больше нравится писать страшилки… Хотя Букеровская премия мне тоже нравится. Двенадцать тысяч баксов — это не шутки. Можно потом целых два года ничего не писать. Лежать на диване, как все нормальные женщины, и смотреть в телевизор… — Ее лицо просветлело, на губах появилась мечтательная улыбка. — Ах, до чего неплохо было бы получить Букеровскую премию, — прошептала она. — И почему это ее не хотят давать авторам страшилок?
Лучше бы она не вспоминала о своих страшилках! Алиса посмотрела на часы — и подпрыгнула.
— Черт! — вырвалось у нее. — Времени-то почти не осталось, кстати, о страшилках… Надо двигаться со всей возможной быстротой, а то мой дальнейший жизненный путь Паршивцев усеет шипами!
— Не забудь дискету с моим сексуальным опытом, — напомнила Елизавета.
— А ты? — Алиса надеялась, что Лиза все-таки составит ей компанию.
— Нет уж, — отмахнулась от возможности совершить еще один подвиг Елизавета. — Мне туда не надо. Лучше я тебя подожду дома… Я вот тут думала: что страшнее, уборка или Паршивцев с компанией?
— И к какому выводу ты пришла? — поинтересовалась Алиса, закалывая волосы на затылке.
— Слушай, Павлищева, тебе обязательно забирать волосы в этот ужасный кукиш? — возмутилась Елизавета. — Мне кажется, ты с утра была вполне довольна своей внешностью…
Алиса тут же представила тактичное недоумение Паршивцева, который был приверженцем порядка, и решила, что красотой, как всегда, придется пожертвовать.
— Никаких но, — решительно возразила Елизавета. Она поднялась и, выдернув шпильки, распустила неуправляемые кудри Алисы по плечам. — В конце концов, может быть, именно сегодня в твоей жизни наступят коренные изменения, а ты из-за нашего Зевса окажешься к этому не готова, и Судьба пройдет мимо.
