– Не смей так говорить!

– Хорошо, хорошо, только успокойся, – испугался Бладсуорт. – Беру свои слова обратно.

– Ничего подобного! Ты сказал именно то, что хотел сказать!

Никогда нельзя позволять мужчине с первой же попытки исправлять собственные ошибки. Третий раздел десятого параграфа Кодекса женщин южных штатов гласит, что если кто-то (имеется в виду мужчина) ведет себя по-свински, он непременно должен за это ответить.

– Я не хотел тебя обидеть. Просто очень расстроился. – Уайатт жалобно протянул ко мне руку, словно умоляя о пощаде.

Не тут-то было. Прежде чем он смогло меня дотронуться, я распахнула дверь и выскочила из кабинета. Мизансцена оказалась именно такой, какой я ее себе представляла: все присутствовавшие в большой, заполненной людьми комнате смотрели на нас – кто-то открыто, кто-то – делая вид, что занимается собственными делами. Молча, решительным шагом я прошествовала к лифту. Должна признаться, что скрытые травмы и ушибы не стали дожидаться завтрашнего дня, а решили проявиться уже сегодня. Каждый шаг сопровождался острой болью. Наверное, передвигаться ползком было бы легче, но до сих пор почему-то никто не изобрел способ ползать с чувством собственного достоинства, да к тому же еще и оскорбленного. А я действительно чувствовала себя обиженной и хотела немедленно продемонстрировать негативный настрой.

Двери лифта разъехались, мы с Уайаттом молча вошли в кабину, и он нажал кнопку.

– Я не хотел тебя обидеть, – повторил Бладсуорт, едва двери снова закрылись.

Я молча смерила его взглядом.

– За четыре дня тебя дважды едва не убили прямо на моих глазах, – устало вздохнул он. – Если все это сотворил не Бейли, значит, ты умудрилась нажить серьезного врага. И должна существовать очень веская причина для такого кровожадного упорства. Скорее всего, сама того не зная, ты располагаешь некой важной информацией. Ая пытаюсь выудить хоть какую-нибудь информацию, способную направить поиски по верному пути.

– Тебе не кажется, что, прежде чем заявлять о «сотнях» готовых убить меня людей, стоило бы проверить алиби этого Дуэйна Бейли?

– «Сотни» – это, возможно, преувеличение.

– Возможно? Преувеличение? Так сколько же людей, по-твоему, действительно хотят меня убить?

Уайатт усмехнулся:

– Раз-другой я и сам готов был придушить упрямую красавицу.

Лифт остановился, дверь открылась, и мы вышли. На последнее замечание я ничего не ответила, потому что решила, что лейтенант специально старается меня взбесить, чтобы я тоже ляпнула какую-нибудь глупость, например обвинила его в порче тормозов, раз он признался, что хотел меня убить. А потом мне пришлось бы извиняться, потому что, разумеется, он даже и не думал об этом, и я это прекрасно знала. Так что, не желая сдавать позиции, я предпочла унять гордыню и смолчать.

Мы дошли до автостоянки. Уайатт осторожно обнял меня за плечи и повернул к себе.

– Мне действительно очень стыдно, – признался он и в подтверждение своих слов нежно поцеловал меня в лоб. – За последние дни тебе пришлось многое пережить. Сегодня особенно. И дразнить тебя, конечно, я не имел права ни при каких обстоятельствах. – Он поцеловал меня еще раз. – Знаешь, когда ты в штопоре вылетела на перекресток и столкнулась с красной машиной, у меня едва сердце не остановилось.

Вредничать мне почему-то не хотелось. Я просто прижалась лбом к широкой надежной груди и постаралась не вспоминать о пережитом утром ужасе. Если мне было настолько плохо и страшно, то что же говорить о нем? Представляю, что почувствовала бы я сама, если бы ехала следом за Уайаттом и внезапно увидела, как он гибнет. А ведь он наверняка решил, что случилось худшее.

– Бедная мордашка! – Бладсуорт осторожно убрал с моего лица волосы и внимательно осмотрел его.

С гордостью сообщаю, что не позволила себе провести день в полицейском департаменте, пассивно ожидая, пока физиономия превратится в сине-черную подушку. Кто-то из полицейских принес пластиковый пакет, я наполнила его льдом из холодильника и начала прикладывать к синякам. Так что как бы плохо я сейчас ни выглядела, могла бы выглядеть и еще хуже. Кроме того, переносицу я заклеила кусочком пластыря. Думаю, что больше всего я сейчас напоминала только что закончившего бой боксера.

– Джефферсон Уайатт, – внезапно произнес кто-то. Дружно оглянувшись, мы увидели седого человека в сером костюме. На мой взгляд, с такими волосами следовало бы надеть более яркий костюм или хотя бы яркую синюю рубашку, а не создавать впечатление полного отсутствия цвета. Наверное, у его жены плохой вкус. Человек был невысоким, плотным и походил скорее на бизнесмена, чем на полицейского. Впрочем, стоило ему подойти поближе, сразу стал заметен характерный проницательный взгляд.

– Шеф! – воскликнул Уайатт, из чего я чрезвычайно тонко заключила, что подошедший – непосредственный начальник лейтенанта, шеф полиции. Если мне и приходилось видеть этого человека раньше, то впечатление уже успело стереться из памяти. Сейчас я не смогла вспомнить даже его имя.

– Это та самая молодая леди, о которой говорит весь личный состав? – поинтересовался шеф, разглядывая меня с нескрываемым любопытством.

– Боюсь, что так, – подтвердил Уайатт. – Шеф, разрешите вам представить мою невесту, Блэр Мэллори. Блэр, познакомься: Уильям Грей, шеф полиции.

Я подавила желание стукнуть его – разумеется, не шефа, а Уайатта – и пожала протянутую руку. Вернее, я хотела пожать руку, но шеф Грей очень бережно взял мою ладонь в свою, словно опасаясь причинить боль. Скорее всего вид у меня был не самый лучший и уж наверняка хуже, чем тогда, когда я в последний раз смотрелась в зеркало: иначе откуда бы взялись и «бедная мордашка», и это осторожное обращение?

– То, что случилось утром, просто ужасно, – заговорил шеф. – В нашем городе редко происходят убийства, и мы приложим все силы, чтобы сохранить их количество на прежнем уровне. Обещаю, мисс Мэллори, что в ближайшее время все обстоятельства трагического дела непременно будут раскрыты.

– Спасибо, – поблагодарила я. Что еще можно было сказать в ответ? Попросить работать быстрее? Детективы знали свое дело и наверняка относились к работе серьезно – так же, как и я сама относилась к собственной работе.

– Ваши волосы просто великолепного цвета, – продолжила я самым любезным тоном. – Думаю, к ним великолепно подойдет ярко-синяя рубашка. Не пробовали?

Мистер Грей явно смутился и удивился, а Уайатт незаметно ткнул меня в бок. Однако я предпочла не обращать внимания на подобную грубость.

– Вот уж чего я не могу вам сказать, – ответил шеф Грей и рассмеялся тем характерным смехом, который означает, что мужчина одновременно и польщен, и растерян.

– Это совершенно точно, – уверенно инструктировала я. – Ваш цвет – ультрамарин. У вас, наверное, целая дюжина рубашек этого цвета, ведь он так вам идет.

– Ультрамарин? – уже в полной растерянности переспросил шеф. – Право, я не...

– Я знаю, – засмеялась я. – А для мужчин синий – это просто синий, так что не морочьте себе голову всеми этими заумными названиями, хорошо?

– Хорошо, – согласился шеф Грей. Он слегка откашлялся и сделал шаг назад. – Джефферсон Уайатт, держите меня в курсе расследования. Дело очень беспокоит мэра.

– Непременно, – заверил Бладсуорт и поспешно подтолкнул меня к своей машине. Шеф вошел в здание. Едва начальник скрылся за дверью, лейтенант зашипел: – Ты что, всерьез решила давать шефу полиции советы по части моды?

– Но ведь кто-то должен это сделать, – попыталась защититься я. – Бедняга.

– Подожди, скоро новость облетит все закоулки, – зловеще пообещал Уайатт, открывал пассажирскую дверцу и помогая мне сесть. Мне же с каждой минутой становилось все хуже, больнее и тяжелее.

– С какой стати?

Уайатт покачал головой:

– С вечера четверга весь департамент только о тебе и говорит. А меня народ считает самым отважным из мужчин.

Честно говоря, я даже не знала, как относиться к столь активному вниманию.