Вот оно. Я заложила руки за спину, чтобы унять дрожь.

– Везет.

– Угу, – кивнул он.

– Когда? – спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и не сильно заинтересованно.

– Со следующего понедельника, – ответил он.

Я взглянула на него. Что хотела увидеть? Грусть-печаль в его глазах? Или, наоборот, предвкушение радостных перемен? Все равно было слишком темно, чтобы разглядеть что-нибудь. Мы возвращались из кино. Под ногами скрипел снег. Мороз пощипывал нос и щеки. Отпуск в середине декабря – нонсенс. Ясно, для чего он его берет. Я молчала. Он тоже. До моего дома оставалось каких-нибудь двести метров. Мы прошли их в полном молчании. Я чувствовала, что Алекс изредка посматривает на меня, но делала вид, что ничего не замечаю. Я знала, он ничего не станет рассказывать сам о предстоящем отпуске, если не задавать ему вопросов. У него была такая странность. Вот если бы я спросила: «Куда едешь?» – или что-нибудь еще в таком же духе, он, возможно, и рассказал бы все. Но сам – никогда. И это сейчас было мне на руку. Я не хотела ничего знать. Я достаточно уже знаю. Достаточно для чего? Чтоб не хотеть знать больше.

– Увидимся? – как обычно, спросил он, стоя у моего подъезда.

– Конечно.

– Завтра? – улыбнулся он.

– Можно завтра, – опять кивнула я.

– Тогда я пошел думать, как тебя завтра развлечь. – Он наклонился и коснулся губами моей щеки.

– Удачи, – пробормотала я, повернулась и вошла в подъезд.

Как сомнамбула поднялась на третий этаж, открыла дверь, вошла в коридор, не раздеваясь, села на пол и заплакала.

Я знала, что так будет, и все равно не была готова к этому. Слезы лились и лились. Казалось, гормон радости, хозяйничавший во мне все это время, внезапно превратился в полную свою противоположность и теперь безудержными потоками выплескивался из моих глаз. Промочил два носовых платка. Смыл всю тушь, которая покупалась как водостойкая. Изменил мое лицо до неузнаваемости.

Я плакала минут двадцать. Когда поток слез иссяк, встала, стянула с себя шубу, сапоги и отправилась умываться.

А после, напившись чаю, пододвинула к себе телефон и позвонила знакомой риелторше в Москву.

Она выслушала меня и сказала:

– Это будет пригород.

– Я понимаю, – ответила я.

– Может быть, не близкий.

– Хорошо.

– Или можно попробовать долевое строительство, – предложила она.

– Наверное, не стоит. Хочу сразу въехать и сразу жить.

– Ладно, – ответила она. – Говори свой е-мейл, я подберу что-нибудь и сброшу. Посмотришь.

– Я же не завтра покупаю.

– Понятное дело, – сказала она. – Сброшу для примера, чтоб ты понимала, на что можешь рассчитывать.

– Спасибо.

– На здоровье, – рассмеялась она. – У вас холодно?

– Минус двадцать четыре, – ответила я, взглянув на градусник за окном.

– Круто! Как вы там живете, не понимаю!

– Привыкли, – усмехнулась я. – Это еще не морозы. Так, разминка.

– Обалдеть! – выдохнула она, и мы распрощались.

Я повесила трубку, встала, налила еще чаю, взяла булочку и побрела в гостиную. «Все придется продать, – мелькнула мысль. – Мебель, посуду, ковры. Кому нужна моя посуда? Значит, придется бросить, раздарить». Рациональный человек во мне оживился и запротестовал: «А на новом месте все покупать заново? Не слишком ли расточительно?»

– Не слишком, – вслух произнесла я.

Слишком расточительно тащить в Москву свою старую жизнь, чтобы потом, взяв в руки ту или иную вещь, предаваться воспоминаниям, подвисать на них, грустить? Нет, увольте. Так, а куда девать книги?

Анька смотрела на меня как на тяжелобольную.

– Нельзя же так убиваться, когда кто-то уезжает в двухнедельный отпуск, – сказала она на третий день после Алексова отъезда. – А как жены моряков? Они по полгода своих мужиков не видят.

Она думает, что я так переживаю невозможность видеть его каждый день. Если бы она знала… Если бы представляла, что на самом деле творится во мне внутри. Думаю, она бы просто убила меня. Орала бы, что я – дура, что все мужики – сволочи и так далее и тому подобное. Трудно не согласиться с ней. Я – законченная идиотка, а Алекс – изрядный мерзавец. Хорошая парочка, не находите? Благо, эти амплуа с нами не на всю жизнь. Пройдет полторы недели, и Алекс превратится в добропорядочного семьянина, а я, я – в беглянку.

Алекс, как ушел в отпуск, не объявлялся. В городе он или уехал – я не знала. Может, они уже поженились, а может, наоборот, сначала отправились в свадебное путешествие. Сейчас так тоже бывает – турфирмам все равно, когда у вас назначена регистрация.

Пока Алекс менял свой социальный статус, я составляла списки. Что продать, что взять с собой. Смотрела варианты, которыми меня в изобилии снабжала московская риелторша. Прицениваясь на местном рынке недвижимости. Все было не так уж и плохо. За свою трехкомнатную квартиру (спасибо отчиму за подарок к тридцатилетию в виде суммы, покрывающей половину стоимости моих апартаментов) я могла выручить приличные деньги. Их хватало на однушку в ближнем Подмосковье. Большего мне пока и не надо.

– Что это? – спросил однажды Петя, узрев мои списки.

– Думаю застраховать имущество. – Вранье далось мне настолько легко, что я сама удивилась.

Впрочем, соврать Пете было действительно нетрудно. Он стал для меня посторонним, а посторонним, как известно, врать – одно удовольствие. Петя, однако, чувствовать себя посторонним наотрез отказывался. Все так же с завидным постоянством появлялся в дверях моей квартиры. Все также таскал продукты, которые я после его ухода неизменно выбрасывала в мусорное ведро. Все так же пытался совать нос во все мои дела. С тех пор как Алекс уехал в отпуск, Петя зачастил ко мне. Являлся через день. В разное время. И между прочим, откуда он знал, что я одна?

Стоп, вдруг подумала я, а не следил ли он за мной? Ведь, когда мы с Алексом встречались, Петя никогда не сталкивался с ним у меня. Как это ему удавалось? Что, если он сидел в машине под моими окнами и смотрел, как мы с Алексом прощаемся или входим в подъезд, ждал, когда Алекс уйдет или не уйдет от меня… Могло быть, поняла я, вполне могло.

– Откуда ты знаешь, что я одна? – наехала я на него, когда он пришел на следующий день.

– Что? – Петя только начал разуваться и теперь стоял передо мной в одном ботинке.

– Ты следил за мной. – Я сложила руки на груди и сурово смотрела на него.

– Кто тебе сказал такую чушь? – пробормотал Петя, наклоняясь и стаскивая второй ботинок.

– Соседка заметила, – брякнула я первое, что пришло в голову.

Соседка из квартиры напротив, к слову сказать, была и впрямь весьма глазаста.

– Что заметила? – Петя, набычившись, смотрел на меня.

– Машину твою, – продолжала блефовать я. – Стояла, говорит, под окнами, в ней кто-то сидел.

По Петиному лицу пробежала тень.

– Ну и что? – наконец сказал он.

– Пардон? – Я с недоумением уставилась на него. – Что ты имеешь в виду?

– Ну и что? – повторил Петя. – Могу стоять, где захочу.

– Так это правда? – опешила я. – Ты торчал у меня под окнами и шпионил за мной?

– Я не шпионил, – буркнул Петя. – Я могу пройти?

Мы до сих пор стояли в коридоре.

– Нет, – покачала головой я. – Пока не ответишь, никуда ты не пройдешь.

– Я не шпионил, – повторил Петя, опустив глаза. – Я просто…

– Сколько раз? – упавшим голосом спросила я.

– Что? – Он поднял голову.

– Сколько раз ты торчал во дворе и караулил меня? – Я еле сдерживалась, чтоб не начать визжать.

Он стоял передо мной, бледный и понурый, и молчал.

– Что? – Я пыталась поймать его взгляд. – Каждый день?

– Не каждый, – пробормотал он. «Через день» – перевела я.

– Вон, – тихо проговорила я. – Пошел вон. Петя попятился к входной двери.

– Но… – начал он.

Я повторила ровным, ничего не выражающим голосом:

– Вон.

Петя постоял еще пару секунд, затем наклонился и принялся надевать ботинки. Я молча смотрела на него. Он завязал шнурки, выпрямился, снял с вешалки дубленку, надел ее. Взглянул на меня. Я молчала. Он повернулся, щелкнул замком, вышел и тихо притворил за собой дверь. Я наконец расцепила руки и пошла на кухню. Выглянула в окно. Спустя несколько мгновений Петя вышел из подъезда.