Ведь ясно же, что люди вроде Петерсена или самого Уильямса, интересующиеся грязными сторонами жизни, сами никогда ничего подобного не делают.

Я смерила Марино уничтожающим взглядом.

– А что бы вы сказали, если бы выяснилось, что Петерсен посещает воскресные службы?

Марино пожал плечами и посмотрел, по своему обыкновению, сквозь меня.

– Вряд ли в церкви читают проповеди о сексуальных извращениях.

– Об изнасилованиях, расчлененке и проституции там тоже не говорят. А что касается литературы... Даже Трумэн Капоте не был серийным убийцей. Не так ли, сержант?

Марино отвернулся от экрана и уселся на стул позади меня. Я крутанулась на компьютерном кресле, чтобы видеть его. Обычно Марино, когда заходил ко мне в кабинет, ни за что не хотел садиться – ему больше нравилось стоять у меня над душой. Но теперь он почему-то сел, и мы могли беседовать, глядя друг другу в глаза. Наверное, Марино решил у меня задержаться.

– Давайте-ка распечатаем петерсеновскую диссертацию – будет что почитать на сон грядущий. – Марино неестественно улыбнулся. – А вдруг там есть выдержки из маркиза де Сада?

– Маркиз де Сад был француз.

– Какая разница?

Бывают же такие тупицы! Интересно, что бы сделал Марино, если бы убили жену какого-нибудь судмедэксперта? Полез бы шарить по книжным полкам, забитым томами по истории криминалистики? Уж там бы он нашел более чем достаточно доказательств вины мужа. Согласно его теории, конечно.

Не спуская с меня сузившихся глаз, Марино зажег сигарету и затянулся. Он держал паузу, выпуская в потолок длинную струйку дыма.

– Не могу понять, почему вы симпатизируете Петерсену. Признайтесь, все дело в том, что он актер и окончил университет?

– Никому я не симпатизирую. Мне ничего не известно о Петерсене, но я совершенно уверена, что он не душил ни свою жену, ни остальных женщин.

Марино сделал умное лицо.

– А вот я кое-что о нем знаю. Я его несколько часов допрашивал. – Сержант извлек из кармана своего клетчатого драпового пиджака две микрокассеты и положил их на стол.

Я тоже закурила.

– Вот послушайте, как все было. Мы с Беккером и Петерсеном торчим на кухне. Полицейская машина только что уехала. И не успела она отчалить вместе с телом, как – что бы вы думали? – Петерсена точно подменили. Он уже сидит прямо, говорит как по писаному да еще и жестикулирует, будто на сцене! Я просто обалдел! То у него скупая мужская слеза покажется, то голос задрожит, то он бледнеет, то краснеет. Ну, думаю, это уже не допрос, это спектакль!

Марино откинулся на спинку стула и ослабил свой знаменитый галстук.

– Смотрю я, значит, на Петерсена, а сам думаю: где я это видел? Уж очень похож он был на Джонни Андретти – я его допрашивал в Нью-Йорке. Тоже, бывало, сидит, весь из себя – костюм шелковый, сигареты импортные – элегантный, как рояль. До того, паршивец, обаятельный, что как-то упускаешь из виду, что он больше двадцати человек замочил. А то еще был такой Фил-Сутенер – тот колотил своих шлюшек вешалками и двух забил до смерти, а потом лил крокодильи слезы в своем ресторане – а ресторан-то только прикрытие для его бизнеса. Так переживал за своих "девочек", бедняга, все меня просил: "Пит, поймайте этого негодяя, это животное. Попробуйте наше кьянти, Пит. Вам понравится". Я к чему клоню: таких, как Петерсен, я уже немало повидал. И попомните мое слово: он нарочно стрелки переводит, как и Андретти, и Фил. Он думает, раз я в Гарварде не учился, так, значит, клюну на его паршивую комедию. Щас!

Не реагируя на тираду Марино, я вставила кассету в плейер.

Детектив одобрительно кивнул.

– Акт первый, сцена первая. Кухня в доме Петерсенов. Главный герой – Мэтт. Роль – трагическая. Бледный, глаза запали. Он в ударе. Что делаю я? Я смотрю спектакль. Сроду не был в Бостоне и не отличу Гарвард от сортира, но, верите ли, тут прямо-таки воочию увидал всю его гребаную "альму-матер".

Марино замолчал, потому что раздался голос Петерсена. Сержант опоздал на несколько секунд включить диктофон, и первая часть фразы оказалась "съедена". Петерсен рассказывал о Гарварде, видимо, отвечая на вопрос, как они с Лори познакомились. Мне в свое время тоже приходилось проводить допросы, я знала, как это делается, но тут, кажется, чего-то не понимала. Какая разница, где и когда Петерсен познакомился со своей женой? Какое отношение к убийству имеют обстоятельства развития их романа? Однако внутренний голос подсказывал мне, что это действительно важно.

Марино тщательно взвешивал каждое слово Петерсена, Марино пытался найти хоть какую-то зацепку, хоть какой-то намек на его одержимость или склонность к извращениям, а еще лучше – доказательства того, что Петерсен – психопат.

Я закрыла дверь. Тихий голос на пленке продолжал:

"...я уже несколько раз видел ее в кампусе. Все время у нее была стопка учебников и отрешенный вид, и все время она торопилась.

Марино: Мэтт, а почему вы обратили внимание на Лори? Потому что она блондинка?

Петерсен: Конечно, нет. То есть не только поэтому... В ней, понимаете ли, было что-то загадочное, что привлекает на расстоянии. Это трудно объяснить. Может быть, все дело в том, что Лори постоянно была одна, постоянно торопилась и не обращала ни на кого внимания. Точно преследовала какую-то одной ей видимую цель. Она меня заинтриговала.

Марино: И часто с вами такое бывает? Я имею в виду, часто ли вас заинтриговывают на расстоянии привлекательные женщины?

Петерсен: Нет. То есть не чаще, чем всех остальных. Но с Лори все было иначе.

Марино: Ну-ну, продолжайте. Как вы с ней познакомились?

Петерсен: Это случилось весной, в начале мая. Мы вместе оказались на вечеринке, которую устраивал приятель моего соседа по комнате. Этот парень жил в самбм городе, а не в кампусе. Оказалось, что он и Лори вместе работают в лаборатории, поэтому она тоже была приглашена. Лори пришла примерно в девять – я как раз собирался уходить. Тим – ну, парень, с которым она работала, – открыл для нее пиво, и они стали разговаривать. А прежде я ни разу не слышал ее голоса. У Лори оказалось контральто, очень мягкое, очень приятное. Ее голос будто гладил по шерсти, если вы понимаете, о чем я. Услышав такой голос, сразу начинаешь искать, кому он принадлежит. Лори рассказывала какие-то байки об одном профессоре, и вокруг все смеялись. И так всегда бывало: стоило Лори открыть рот, как окружающие замолкали и слушали только ее.

Марино: Другими словами, с вечеринки вы не ушли. Вы увидели Лори и решили побыть еще.

Петерсен: Именно.

Марино: Расскажите, как Лори тогда выглядела.

Петерсен: Волосы у нее были длиннее, она их высоко закалывала, как балерина. Она была намного тоньше и очень, очень хороша собой.

Марино: Значит, вам нравятся стройные блондинки. Это ваш тип женщин.

Петерсен: Просто она казалась мне очень привлекательной. И дело не только во внешности. Лори была умница. Такую женщину не часто встретишь.

Марино: Ну-ну, продолжайте.

Петерсен: Что вы имеете в виду?

Марино: Просто хочу понять, что вас привлекло в Лори. (Пауза). Мне просто интересно.

Петерсен: Ну как вам объяснить? Любовь – это загадка. Никогда не знаешь, почему нравится один человек и не нравится другой. Вдруг встречаешь женщину, и в тебе все переворачивается. Не знаю почему. Думаю, человеку не дано этого знать – в этом-то вся суть.

Снова пауза, на сей раз длинная.

Марино: То есть вы хотите сказать, что Лори была из тех женщин, которые сразу привлекают внимание?

Петерсен: Именно. Причем в любой обстановке. Не важно, сидели мы с Лори в кафе или приходили на вечеринку к друзьям – она тут же оказывалась в центре внимания. Мне до нее было далеко. Но я не обижался. Наоборот: мне это нравилось. Я, бывало, помалкивал, смотрел на Лори и пытался понять, почему люди к ней тянутся. У нее была харизма. А харизма такая штука: она либо есть, либо нет.

Марино: Вы говорите, когда вы видели Лори в кампусе, она ни на кого не обращала внимания. А вообще она легко сходилась с людьми? Могла она сама заговорить с незнакомцем – например, в магазине или на заправке? Могла пригласить в дом посыльного или заболтаться с почтальоном?