– Оператор, конечно, виноват, – мягко произнес Эмберги, – но ведь все мы люди...
Я едва дышала.
Больц так же монотонно подытожил:
– Полиция подъехала к дому Петерсенов только через сорок пять минут после звонка Лори. Патрульный полицейский утверждает, что включил прожектор и осветил дом с фасада. Света в окнах не было, все выглядело, по его словам, спокойно. Тут ему позвонили и сказали, что в разгаре драка и дело может кончиться плохо. Он поспешил по вызову. Вскоре после этого приехал мистер Петерсен и обнаружил тело своей жены.
Мужчины еще что-то говорили, что-то пытались объяснять. Вспомнили случай с Говардом Бичем – тогда из-за халатности полицейских в Бруклине зарезали несколько человек.
– Суды округа Колумбия и Нью-Йорка постановили, что правительство не несет ответственности за то, что не защитило граждан от преступника.
– Нам без разницы, что полиция делает и чего не делает.
– Абсолютно. Если на нас подадут в суд, мы выиграем процесс, но все равно проиграем из-за шумихи – а от нее никуда не деться.
Я не слышала ни слова. Воображение, подстегнутое рассказом о прерванном звонке в Службу спасения, рисовало в моем мозгу кошмарные картины убийства Лори Петерсен.
Я знала, что произошло.
Лори Петерсен после дежурства валилась с ног, да и муж сказал ей, что задержится. Она решила лечь и поспать хотя бы до его приезда – я тоже так делала, поджидая Тони, возвращавшегося из библиотеки юридической литературы в Джорджтауне. Я тогда еще жила при больнице. Лори проснулась, потому что почувствовала: в доме кто-то есть. Может, она услышала шаги, приближающиеся к спальне. Она позвала мужа по имени.
Ответа не последовало.
В кромешной тьме несколько мгновений, что прошли в ожидании ответа, наверное, показались Лори вечностью. Она поняла, что по коридору идет далеко не Мэтт.
В ужасе она зажгла лампу, чтобы позвонить в полицию.
Но едва Лори набрала 911, как убийца оказался в спальне. Он сорвал со стены телефонный провод прежде, чем Лори успела сказать хоть слово.
Возможно, он выхватил из ее рук телефонную трубку. Возможно, накричал на Лори или она стала умолять о пощаде. Все пошло не так, как планировал убийца.
Он озверел. Возможно, ударил Лори. Не исключено, что именно этим ударом он переломал ей ребра. Пока Лори корчилась от боли, преступник осматривал комнату, дико вращая глазами. Именно осматривал – ведь Лори включила лампу. Тогда-то убийца и заметил на столе охотничий нож.
А ведь до убийства могло и не дойти! Можно было спасти Лори Петерсен!
Если бы только звонку присвоили первую степень важности, если бы его сразу же переадресовали патрулю, полиция оказалась бы у дома Петерсенов в считанные минуты. Офицер увидел бы свет в окне спальни – как бы преступник отрезал шнуры от ламп и телефона и связывал свою жертву в полной темноте? Полицейский вышел бы из машины и услышал шум. А если бы и не услышал, его прожектор выхватил бы из мрака открытое окно, разрезанную москитную сетку, скамейку. Преступник следовал своему ритуалу, этот ритуал требовал времени. У полиции был шанс предотвратить убийство!
У меня пересохло во рту, и я была вынуждена отхлебнуть кофе. Лишь промочив горло, я смогла спросить:
– Сколько человек об этом знают?
– Кей, об этом пока никто не заговаривал, – ответил Больц. – Даже сержант Марино не в курсе – по крайней мере мы так думаем. В ту ночь было не его дежурство. Мы позвонили ему домой уже после того, как человек в форме прибыл на место преступления. Сами мы узнали обо всем из министерства. Полицейские, которым известно, что произошло на самом деле, ни с кем не станут обсуждать такие темы.
Я понимала, что это означает. Тому, кто распустит язык, грозит понижение до регулировщика или прозябание за столом регистратора.
– Мы все это для того вам рассказываем, – Эмберги тщательно подбирал слова, – чтобы вы понимали смысл действий, которые мы вынуждены будем предпринять.
Я напряглась. Эмберги подходил к самому главному.
– Вчера вечером я говорил с доктором Спиро Фортосисом, судебным психиатром. Доктор Фортосис был настолько любезен, что поделился с нами своими догадками. Я также обсуждал эти убийства с ФБР. И вот вам мнение людей, которые собаку съели на выявлении такого типа преступников: пресса и репортажи в новостях усугубляют проблему. Нашего маньяка все это вдохновляет на новые "подвиги". Он чувствует себя суперменом, когда читает в газетах о себе любимом. У него начинается головокружение от успехов.
– Не в нашей власти ограничить прессу в правах, – резко напомнила я. – Как прикажете контролировать журналистов?
– А вот как, – произнес Эмберги, глядя в окно. – Они не смогут написать ничего существенного, если мы им не расскажем ничего существенного. К сожалению, мы уже сообщили репортерам слишком много. – Спецуполномоченный выдержал паузу. – По крайней мере один из нас.
Я, конечно, не знала точно, на кого намекает Эмберги, но все указатели на выбранном им направлении целили в меня.
Эмберги продолжал:
– Сенсационная информация, просочившаяся в прессу – мы ее уже обсуждали, – стараниями журналистов превратилась в настоящие ужастики. Кошмарные подробности стали заголовками в полстраницы. Доктор Фортосис – а он эксперт – считает, что именно шумиха повинна в том, что преступник совершил четвертое убийство почти сразу после третьего. Маньяка подстегивает осознание того факта, что он теперь знаменитость. В нем снова просыпаются темные желания, и ему приходится искать новую жертву побыстрее. Как вы знаете, между убийствами Сесиль Тайлер и Лори Петерсен прошла всего неделя...
– А вы обсуждали это с Бентоном Уэсли? – перебила я.
– Нет, но я говорил с Саслингом, коллегой Уэсли из отдела бихевиоризма в Квонтико. Саслинг – известный специалист в этой области, он на тему бихевиоризма кучу статей написал.
Слава Богу. Если бы Уэсли три часа назад сидел у меня в конференц-зале и ни словом не обмолвился о том, что мне сейчас рассказали, я бы просто этого не пережила. Наверняка он разозлился не меньше моего. Спецуполномоченный тоже приложил руку к расследованию. Он вздумал обойти Уэсли, Марино, да и меня в придачу, и сам вести это дело.
Эмберги продолжал:
– Ошибка оператора Службы спасения из-за утечек информации может стать достоянием общественности. Не исключено, что в городе начнется паника. А это значит, доктор Скарпетта, что мы должны принять самые серьезные меры. Отныне право давать интервью будут иметь только Норм и Билл. Из вашего же офиса без моей санкции не должно просочиться ни единого слова. Я понятно излагаю?
Из моего офиса никогда прежде не просачивалась информация, и Эмберги об этом прекрасно знал. У нас не было ни малейшего желания "светиться". Я сама, когда мне случалось давать интервью, взвешивала каждое слово.
Вот интересно, что подумают журналисты – да и вообще все, – когда придут ко мне узнать о результатах вскрытия, а я им скажу: "Извините, теперь такую информацию дает господин спецуполномоченный"? Система судебной экспертизы существует в штате Виргиния сорок два года, но распоряжение Эмберги не имело прецедентов. Сначала спецуполномоченный затыкает мне рот, а там и от должности освободит на основании того, что мне нельзя доверять.
Я обвела мужчин взглядом. И Таннер, и Больц, и Эмберги избегали смотреть мне в глаза. Больц, плотно сжав челюсти, изучал свою чашку. Мог бы хоть ободряюще улыбнуться.
Эмберги снова взялся за свои бумажки.
– Особенно следует опасаться – и это ни для кого не новость – Эбби Тернбулл. Она получает награды не за скромность. – Следующая реплика относилась ко мне: – Вы знакомы?
– Эбби редко удается прорвать оборону, которую держит моя секретарша.
– Понятно. – Эмберги перевернул страницу.
– Тернбулл очень опасна, – встрял Таннер. – "Таймс" относится к одной из крупнейших в стране медиасетей. У них полно агентов.
– Совершенно ясно, что все зло от мисс Тернбулл. Остальные журналисты просто передирают ее статьи – так новости появляются во всех газетах и газетенках, какие только есть в Ричмонде, – с расстановкой произнес Больц. – Нам нужно выяснить, где эта зараза добывает сведения. – Больц повернулся ко мне: – Принимать во внимание следует все каналы. Скажи, Кей, у кого еще есть доступ к твоим документам?
