Из окна комнаты Джоанна видела, как Паэн отвел лошадей через внутренний дворик к просторной конюшне, после чего остановился поговорить с одной из служанок — женщиной с волосами цвета воронова крыла, такими же темными, как и у самого Паэна. Джоанна следила за ними до тех пор, пока глаза ее не покраснели от резкого ветра, дувшего со стороны далекого моря. Она увидела, как Паэн коснулся рукой плеча служанки и с улыбкой взглянул сверху вниз на ее блестящую головку. Затем указал на окно спальни и снова улыбнулся.

Со стороны коридора послышался звук шагов и глупое хихиканье служанки, после чего в дверь тихо постучали. Джоанна стиснула зубы. Если даже Паэну вздумалось поразвлечься с этой девицей, он не имел права просить ее уступить ему для своих забав собственную спальню. В конце концов, обе комнаты на постоялом дворе были оплачены золотом Мерко, и она…

Дверь открылась, и на пороге возник хмурый Паэн.

— Вам следовало бы запереть дверь, — обратился он к Джоанне.

— До сих пор меня никто не беспокоил, — отозвалась она, — кроме вас.

Он отступил в сторону и пригласил служанку войти.

— Это Урсула, — объявил он.

Джоанна вдруг осознала, что так и не сняла грязный плащ, а ее распущенные волосы совсем свалялись от пыли. Служанка, улыбнувшись, несмело шагнула к ней.

— Это моя комната, Паэн! — заявила Джоанна, гордо вскинув голову.

— Разумеется. Я оставлю с вами Урсулу. Она согласилась продать вам одежду из своего приданого за мешочек с серебром.

— Мои платья не так хороши, как у вас, — вставила служанка, — зато они чистые.., моя госпожа, — добавила она поспешно.

Джоанна села и положила руки на непривычно дрожащие колени.

— Благодарю вас, — только и смогла ответить она. Паэн повернулся, собираясь уйти, но вдруг остановился.

— Вам нездоровится?

— Нет, нет! — ответила Джоанна, опустив взгляд на замызганный подол платья. Ей нужно во что бы то ни стало сохранить плащ — и платье тоже, — поскольку в них было зашито слишком много серебра, чтобы доставать его оттуда сейчас, в слабом свете угасавшего дня. Джоанна подняла голову и улыбнулась взволнованной служанке.

Из-за двери снова донесся шум шагов и голос Паэна, обсуждавшего с Матье часы стражи. Боль в груди Джоанны сменилась теплой, лучезарной радостью — внезапной и совершенно беспричинной.

Паэн не мог позволить ей обедать за общим столом, так как в тот вечер под крышей постоялого двора было слишком много гостей, и если хотя бы один из них принадлежал к приходу аббатства Святого Мартина, он легко мог узнать хозяйку Рошмарена и распустить слухи о ее появлении прежде, чем она окажется в море. Поэтому Паэн отправил туда Матье, чтобы тот присмотрелся к лицам постояльцев, решивших провести ночь в трактире, и прислушался к сплетням за столом, а если удастся, то и на кухне тоже. Он отправил Урсулу на кухню, чтобы она принесла еду для Джоанны.

Через несколько минут горничная вернулась с большим подносом, на котором лежало столько мяса, что его хватило бы для небольшой армии, — по-видимому, служанки с кухни решили, что Джоанна после путешествия была столь же голодна, сколь грязной была ее одежда.

— Я принес вино, — услышала она знакомый голос. — Вы не откроете мне дверь?

Прежде чем исполнить его просьбу, Джоанна сделала два глубоких вдоха, чтобы прогнать с губ глупую улыбку.

Войдя в спальню, Паэн произнес, бросив взгляд на столик:

— Все здесь уверены, что мы с вами муж и жена. Думаю, нам стоит придать этой истории видимость правдоподобия, устроив по крайней мере совместную трапезу. — Он подошел к камину и поставил рядом с ним глиняный кувшин с вином.

— Вы правы, — отозвалась Джоанна, пытаясь найти хоть какие-нибудь слова, чтобы заполнить молчание, повисшее между ними.

— Здесь отменное вино, — сообщил Паэн, — которое привозят в Алет морем с юга.

Джоанна приняла невысокую чашу из протянутых рук Паэна, стараясь не касаться сильных загорелых пальцев, затем поднесла чашу к губам, вдыхая пряный аромат крепкого вина, и мысли ее неожиданно переметнулись к волосам Паэна, отражавшим яркий свет солнца в то утро, когда он вернулся, чтобы отвезти ее в окрестности Динана.

— Ваши волосы… — начал он.

Джоанна замерла. Неужели она говорила вслух, тем самым невольно выдав ему свои чувства?

— Ваши волосы того же цвета, что и мед. Джоанна коснулась своей перехваченной лентой косы и нахмурилась.

— У меня слишком темные волосы…

— Мед Палестины такой же темный, но отливает золотом при свете огня.

Она поставила чашу рядом с тарелкой, чтобы он не видел, как задрожали ее руки.

— Раньше вы утверждали, что мои волосы по цвету больше похожи на кору дерева. Паэн пожал плечами.

— Да. Молодого дерева, источающего мед. Пламя, пылавшее в камине, делало комнату жаркой, словно в погожий летний день. Джоанна вдруг почувствовала себя неловко в новом платье, сожалея о том, что не могла распустить шнуровку, чтобы хоть немного охладить кожу.

— Южное вино очень крепкое, — заметил Паэн. — Вам для начала лучше пить его небольшими глотками.

— У моего дяди есть такое вино, — отозвалась она. — Он каждый год обменивает часть шерсти на вино и каждую зиму увозит его из Уитби на продажу.

И он предостерегал свою племянницу, когда та стала достаточно взрослой, чтобы она не притрагивалась к дорогим, дурманящим напиткам юга, не то лишится в один прекрасный момент не только рассудка, но и девственности. Рассудок ей удалось сохранить, а свою девственность она потеряла в пропитанной потом постели своего супруга — человека с грубыми наклонностями юнца и способностями молотобойца, которого попросили извлечь звуки из арфы. За время своего недолгого супружества ей часто не хватало крепкого южного вина ее дядюшки Мерко, чтобы выдержать очередную нелегкую ночь в замке Рошмарен. И вот теперь, когда Джоанна осталась вдовой и лишний жар в крови ей был вовсе ни к чему, большой кувшин этого вина стоял у очага и рядом находился мужчина, который мог наполнить ее чашу.

Паэн между тем снова перевел разговор на ее дядю:

— И конечно, он мог продать его вдвое дороже настоящей цены людям, которые верят рассказам о его чудодейственных свойствах.

Джоанна вопросительно приподняла бровь.

— Каким рассказам? — спросила она, не решаясь признаться в том, что ее мысли зашли так далеко. Паэн развел руками.

— Когда я был в Лондоне на празднике урожая, виноторговцы продавали это провансальское зелье целыми бочками в качестве напитка для влюбленных — чтобы пробудить в них страсть и сделать их влечение друг к другу еще сильнее.

Джоанна поставила чашу на стол.

— Зачем же тогда вы принесли его мне? Он внимательно посмотрел на нее.

— Просто в этом заведении не нашлось ничего другого. Это вино ничем не отличается от всех остальных, разве что букет у него лучше, чем у многих, однако оно не обладает волшебным свойством воспламенять любовные чувства. Эти рассказы, — небрежно продолжал Паэн, — обязаны своим появлением песням арфистов, а также богатой и изобильной жизни на юге. Провансальцы умеют ухаживать за своими женщинами с поэтическим изяществом и утонченностью, и так было всегда, независимо от того, пьют ли они это вино или воды Раиса.

Жар от огня неожиданно обрел силу, распространившись по всей спальне и покрывая лицо Джоанны ярким малиновым румянцем. Она поднесла чашу к губам и отпила большой глоток. Паэн отломил ломоть от золотистого каравая и протянул его Джоанне.

— Южные вина, — сказал он, — лучше пить закусывая.

Она возразила.

— Вы же не провансалец.

— Я бретонец, как уже говорил вам. Но мне приходилось жить и на юге.

Его взгляд, прикованный к ее лицу, пронзил ее с неожиданной силой. Согретая теплом очага, разгоряченная вином, Джоанна совсем забыла, что человек, сидевший по другую сторону стола, был хищником среди себе подобных и ни за что не поддастся на ее глупые попытки вытянуть из него все его секреты.