Я чуть не зарыдала и рванула за кулисы, напоследок выкрикнув:

— Про гелекоптер!

— А я уже и подзабыл, какие они, истерики сумасбродных актрис… — донеслось мне в спину.

Влетев в гримёрку, где в одиночестве курил и пил кофе задумчивый Сергачёв, я вдруг разом успокоилась.

— Отпросилась на перекур? — мирно осведомился он.

— Сбежала. Сигарету дай.

Вообще-то курить здесь не полагалось, но идти в специально отведённое место было обычно лень, поэтому запретом частенько пренебрегали.

— Скоро репрессии начнутся, — вздохнул Влад, протягивая мне пачку. — Это он пока такой добренький, на радостях, а помнишь, как он нас прессовал? Шаг в сторону — расстрел на месте.

— Да ладно, — махнула я рукой, — к нам с тобой он всегда лояльно относился. Так что, думаю, и сейчас не коснётся.

— «Хз», как говорят мои пацаны, — пожал плечами Влад.

— Взрослые уже, наверное, совсем?

— Ага. Борька в этом году в институт поступил, а Лёшка — в десятый перешёл. Твоя тоже невеста, поди? Она, вроде, ненамного младше.

— Да, подросла красавица, скоро приехать должна, она с моими родителями на Кипре живёт.

— Солидно. А папа по-прежнему художествует?

— Ну конечно. Что ж ещё делать художнику? И дочка, между прочим, тоже. Хотя, в последнее время в музыку ударилась, видно, мои гены взыграли. Но папа с этим активно борется, — я вздохнула, представив эти баталии.

— Не, ну классные у меня актёры! — хмыкнул Женя, просунув голову в дверь. — Народ, вы чего наглеете? У нас времени в обрез, а они тут кофеи распивают, да ещё и курят! Рит, а ты чего такая взвинченная? У тебя критические дни, что ли? — решил он проявить заботу.

— Нет, Женя, у меня критический год! — я поднялась, затушила сигарету и со вздохом поплелась на сцену.

Интересно, почему это подобные неделикатные вопросы в Женькиных устах меня никогда не раздражали? Попробовал бы какой-нибудь другой мужик такое спросить!

— «Меня! Феминистку! Какой-то мужичонка!» — потрясая кулаками, выкрикнула я, топая обшарпанным коридором. Встреченный осветитель от неожиданности шарахнулся в сторону.

— Ты чего орёшь? — догнал меня Сергачёв.

— В роль вживаюсь, — скривилась я. — Не знаю, как это играть, не знаю, и всё тут! Понимаешь, она совсем на меня не похожа, ну вот нисколечко!

— А ты думаешь, мы с этим её возлюбленным хмырём Сашей просто близнецы-братья?

— Ничего я не думаю, — вздохнула я. — Мне нечем. Я блондинка.

— Ну я бы не сказал… — засмеялся Влад, критически меня оглядывая. — Волосы у тебя скорее золотистые. Впрочем, определиться с точным названием данного цвета затрудняюсь.

— То-то, а другие считают — натуральная блондинка, со всеми вытекающими прибабахами. Кстати, что это за парень, с которым Женька разговаривал, не знаешь?

— Знаю — дублёр мой. Новенький из второго состава.

— Интересно… А у меня почему дублёрши нет?

— Не нашлось, — пожал плечами Влад. — Женя ищет, но пока никто не подходит.

— Значит, тебе, гениальному, замена нашлась, а мне — серенькому фону твоего величия — почему-то нет, — ехидненько заметила я.

— Восторгов захотелось? — засмеялся он. — Не-а, не дождёшься, я своё мнение о твоих талантах ещё в прошлой жизни озвучил. И вообще, нашла, что сравнивать! На Нине всё действо держится, а мужик ейный — так, бутафория, его, если по-честному, кто угодно сыграть может. Мне бы Гамлета или короля Лира… Эх!

— Молод ты «ишшо» короля играть, — улыбнулась я и по-дружески легонько ткнула ему кулачком в плечо.

— Я?! Девочка, вы что-то путаете. Да мои дети вам в мужья годятся! Учитывая, конечно, геронтофилические тенденции в обществе.

— Ах ты мерзавец! — кулачок врезался намного ощутимее.

— Шутка, Рита, это беззлобная шутка! — засмеялся он, уворачиваясь.

— Да, Сергачёв… А у тебя, похоже, случай впадания в детство! Как тебя только жена терпит?

— С удовольствием. И потом, я же с ней умный, серьёзный и благонадёжный отец семейства.

— Лицедей, — притворно-презрительно хмыкнула я. — Обманываешь порядочную женщину. Вот все вы такие, «знаменитые хреновые актёры Саши»!

— Господа, может, вы, наконец, прекратите этот балаган? — Оказалось, Женя нас опередил, вероятно, притопав в зал другой дорогой, и теперь с недовольством наблюдал, как мы с Владом, пихая друг друга, выкатились на сцену.

— Всё, Жень, мы готовы, — отозвался Сергачёв, напоследок дёрнув меня исподтишка за волосы.

— На чём мы остановились? — спросил Женька.

— На Нине, — пискнула я. — Сменить бы имя…

— Исключено. Да и вообще, ты чего в него упёрлась? Вот смотри: героиня рассказывает экс-любимому о своей подруге Марише, так?

— Ну…

— Говорит, что та своё настоящее имя забыла, и теперь Нина придумывает ей каждый день новое.

— И?

— Так ведь это она ему про себя рассказывает! Это она своё имя забыла! Она же актриса, и не просто актриса, а божьей милостью! Для неё игра и жизнь — синонимы. Сегодня Мариша, завтра ещё кто-нибудь. И не имеет значения, кто, хоть бы и Фортинбрас. Главное — вот она — её Лила![5]

— Жень, да я понимаю, — перебила я, — но орать: «Я — Нина»?! Ну согласись, нелепо. Уж лучше тогда: «Я — Чайка». Всё оно посимпатичней звучит.

— Да как ты не понимаешь?! — Женька с досадой махнул рукой и взобрался на сцену. — Она же Ниной не случайно названа! Знаешь, как истолковывается? Великая! Ты прочувствуй трагичность ситуации — он, ничтожненький актёришко, смотрит со всех афиш, а она — Великая Актриса — никому не нужна! Слишком яркая, ослепительно яркая, слишком эмоциональная, слишком любящая… Всё — через край. А он — маленький и слабый. — Женя схватил со стола распечатку и процитировал: — «Вчера у меня поломалась машина… и я ловил такси… под огромным своим лицом на кинотеатре… Я бегал под собою потный, маленький…» — вот ключевая фраза его образа. Он просто не в состоянии вынести шквал её чувств! И она это всё прекрасно сознаёт: и силу своей любви, и силу своего таланта, и свою полнейшую никому ненужность. — Женя помолчал и перевернул страницу: — «Он: — Тебя держали в театре из-за меня! Я унижался! Я кланялся, и они тебя держали! Не из-за твоего великого таланта, на твой талант они плевали, поверь! Она: — Верю. Верю, что на талант они плевали». И когда она под занавес кричит: «Я — Нина!», неужели ты думаешь, что речь об имени? Нет, дорогая, она кричит: «Я — Великая!» «Я — Великая Актриса!» А ты говоришь, переименовать. Никак нельзя…

— Жень, я поняла.

— Вот и умница.

— Но боюсь, зрители замысел не постигнут. Попроще бы… — честно говоря, я не была уверена, что именно это вложил драматург в свою пьесу, но в целом мне концепция нравилась. Если бы не столь глубокий смысл.

— А ты постарайся, чтобы постигли. И потом, нельзя опускаться до уровня толпы, — назидательно сказал режиссёр. — Всё, звезда моя, работаем. Сейчас пройдём самую первую сцену, до звонка в дверь, а потом повторим, как Саша врывается в квартиру. Влад, пойдём пока к нам. Нина, поехали.

Я забралась с ногами в кресло и взяла телефонную трубку:

— «Мне приснился сон… Мой экс-любимый Саша сел на дирижабль и полетел по проспекту Вернадского… Но в этот момент позвонила ты, и я так и не узнала — разбился ли он», — захохотала я.

Монолог был длинный, но начало я выучила и шпарила наизусть, не заглядывая в текст. Незначительные проблемы иногда возникали с имитацией смеха, но сейчас, после того как мы порезвились с Сергачёвым, и это получалось нормально.

— Стоп, стоп, — прервал меня на середине Женя. — Ты чего в этом месте постоянно спотыкаешься? Я ещё во время читки заметил.

— Жень, я не могу спокойно произнести фразу «А во-вторых, с некоторых пор я ненавижу котов…», — пожаловалась я. — Дохожу и начинаю тормозить. У меня язык не поворачивается, такое чувство, что я их предаю…

— Кого? — не понял Женя.

— Котов своих, кого же ещё?! Я их слишком люблю, чтобы правдоподобно сказать, что ненавижу. Я даже пальцы скрещиваю и про себя говорю: «Это неправда, неправда, неправда!»