С невероятной скоростью, ударившись об угол вольтеровского кресла, распростёртое тело Севы оказалось на дощатом помосте. Кресло от мощного удара перевернулось, лязгнула упавшая металлическая часть трапеции, и всё стихло.

Мгновение, и я сама рухнула на пол, и что было дальше, уже не видела.

Позже мне рассказали, что неотложка по случаю оказалась рядом и прибыла в считанные минуты, но ничего сделать уже было нельзя.

Сначала я почувствовала отвратительный запах, и следом стал возвращаться слух.

— Ничего не трогать, все остаёмся на местах… — Женькин голос приближался медленно, словно с трудом прорывая густую пелену тумана, заглушающую звуки.

«Это какой-то фильм ужасов…» — подумала я и с усилием разлепила веки.

Чуть поодаль обнаружилась группа испуганных «однополчан», а непосредственно надо мной — неизвестная дамочка с «ароматической» ваткой в руке. Белый халат выдавал в ней медработника.

— Он жив? — зачем-то спросила я, хотя ответ мне не требовался, всё и так прекрасно читалось по лицам.

Женщина отрицательно мотнула головой. Народ потерянно молчал. Я вновь прикрыла глаза и вяло попросила:

— Принесите кто-нибудь водки…

— Рит, не надо, — Сергачёв отделился от группы, подхватил меня и усадил на стул, с которого я свалилась. — Хуже будет.

— Хуже уже некуда…. тащи. И сумку мою дай, пожалуйста.

Влад охотно выполнил вторую часть просьбы, но за спиртным не двинулся. Женщина, посчитав мой пульс и задав пару вопросов, потеряла ко мне интерес и отошла туда, куда мне было страшно даже посмотреть.

Я порылась в сумке, наполненной всякой дребеденью, и достала телефон. Взглянув на тёмный дисплей (приходя в театр, мы почти всегда отключаем аппараты, чтобы звонки не отвлекали), ввела пин-код.

— Полицию вызвали? — апатично спросила у Влада, пытаясь отыскать в записной книжке номер единственного знакомого мне следователя. Приятель кивнул.

Буквы расплывались, я несколько раз безрезультатно просмотрела список.

— Дьявол, да где он?..

Дурацкая привычка придумывать знакомым различные характерные прозвища уже не раз создавала мне неудобства, но избавиться от неё я почему-то так и не сумела. Вот и сейчас номер мог быть записан под любым «ником», и обнаружить его никак не удавалось.

— Блин, Мегрэ, ну конечно… — поморщилась я, наткнувшись, наконец, на нужную запись, и нажала кнопку.

Кондратенко отозвался мгновенно, будто только тем и занимался, что ждал моего звонка.

— Здравствуйте, Добромир Петрович, это Маргарита Королёва… — обречённо сказала я.

— Чёрт знает что! Только-только я от вашей персоны отделаюсь, как вы со следующим трупом объявляетесь! Послушайте, Маргарита Королёва, не слишком ли много вокруг вас смертей?! — Добромир, раздражённо жестикулируя, мерял шагами узкую гримёрку, в которой мы уединились для беседы.

Пять шагов до двери, поворот, пять шагов назад, к столику с зеркалом, возле которого на высоком пуфике понуро сидела я.

— Вот и я думаю, много… — я тяжело вздохнула.

Водки мне так никто и не налил и, в общем-то, правильно сделали. Меня и без того мутило, голова кружилась, и хотелось только одного — лечь, зарыться в подушку и уснуть до будущего года. Этот, високосный, похоже, под конец просто озверел…

Добромир остановился посреди комнаты и сверху вниз посмотрел на меня.

— О, вы уже думать начали? Прекрасно! — съязвил он. — Интересно, и какие же умные мысли у вас появились?

Никаких, конечно… Ни одна уважающая себя умная мысль в мою глупую голову не сунется. А если случайно и родится какая, вырастить я её всё равно не сумею…

— Наверное, это каким-то образом связано со мной…

— Браво! Потрясающая сообразительность! — Добромир перестал маячить и уселся в кресло напротив меня. — Осталась самая малость — выяснить, каким.

Я сжалась под его суровым взглядом и ещё горше спросила:

— А это точно не несчастный случай?..

— Нет. Канаты явно подрезаны, так что на случайность не надейтесь.

— Я и не надеюсь… так просто спросила… Ведь что получается? С одной стороны, два убийства у меня на глазах — это много, а с другой… — я помолчала. — Обстоятельства гибели этих людей такие разные, что как их подвести под одну черту — не представляю.

— Вот-вот, — подхватил Добромир, — и из повторяющихся фигурантов в обоих случаях — только вы. При том, что и там и там резонно предположить, что именно на вас и покушались.

— Не вяжется. Сами сказали, что фигуранты не повторяются.

— А может, у вас в каждом коллективе враги, почём мне знать, — поджал губы Кондратенко.

— А это не слишком? По-моему, даже для меня чересчур…

— Не знаю, Маргарита Николаевна, не знаю. Если в предыдущем случае намеченной жертвой в равной степени могли быть как вы, так и убитый, то в нынешнем — ну точно же на вас покушались! Погибший по чистой случайности оказался на вашем месте. Ну, согласитесь, не мог же убийца такой поворот предвидеть? На вас он покушался, на вас. Причём, решение у него, скорее всего, спонтанно возникло, после того, как режиссёр объявил перерыв. Иначе канат оборвался бы, когда вы ещё над кроватью кувыркались. То есть, произошло это, видимо, пока вы в буфете сидели. Так что вспоминайте, кого вы там не видели.

В общем-то, занятая беседой с Женькой и Владом, я и не следила, кто входил-выходил. Радовало, что хоть эти двое неотлучно были со мной, стало быть, смотаться за кулисы не могли.

Дойдя в своих размышлениях до этой мысли, я замерла, вспомнив, как Влад отпросился позвонить непосредственно перед трагедией. Именно после того, как Сева вызвался попробовать… Так, может, я тут и не при чём вовсе?! Сколько он отсутствовал? Пять, семь, десять минут? Достаточно, чтобы успеть… А в свете неожиданных ревностных ноток в его словах, часто замечаемых мною в последнее время…

Господи, что же это за жизнь такая, когда приходится постоянно подозревать дорогих людей в самых ужасных поступках?!

— Знаете, Добромир Петрович, я безмерно устала за последние месяцы. Я запуталась в простых понятиях, что есть добро, а что зло, и не понимаю, почему люди творят иногда отвратительнейшие вещи, — тихо сказала я. — Во время перерыва я не следила за другими, и не знаю, что вам сказать. Я умею играть на сцене, может, и не гениально, но, надеюсь, хорошо. Но я совсем не умею мыслить логически. Я путаюсь и начинаю подозревать тех, кого не хотела бы заподозрить ни при каких обстоятельствах. Мне не дано ловить преступников, и уж тем более вычислять их путём умозаключений. И мне страшно от того, что убийцей может оказаться любой из хорошо знакомых мне людей. Простите, но я вам не помощница.

Я замолчала. Следователь тоже некоторое время безмолвствовал, и получилась красивая, подходящая драматичному моменту пауза.

Боже, о чём я думаю?! Неужели лицедейка во мне взяла верх над человеком и даже в таких трагических обстоятельствах я мыслю в рамках мизансцен и реплик?!

— Хороший монолог, проникновенный, — неожиданно поддержал театральную тему Добромир, и мне захотелось захохотать во всё горло. Да я, похоже, на грани срыва! — Но, тем не менее, помогать следствию вам придётся, — продолжил он, — я ваших врагов тем более не знаю. Давайте-ка ещё раз составим список фигурантов, с разбивкой по каждому случаю, от него и будем плясать, — со вздохом закончил Кондратенко, а я ни с того ни с сего представила «Цыганочку»…

Вот мы с Добромиром выходим на круг. Он, невысокий и толстенький, одетый в красную шёлковую рубаху, быстро-быстро перебирает короткими ножками в сафьяновых сапожках, наступая на меня, а я, худая и длинная, как шпала, откинувшись назад и потрясая монисто на тощенькой груди, пытаюсь его завлечь. Мои пёстрые юбки вздымаются, на миг заслоняя следователя от зрителей, а в следующий маленький человечек уже вприсядку перемещается по сцене, выделывая немыслимые коленца…

Нервный срыв.