Федьку я заперла у себя в спальне, чтобы он ненароком кого-нибудь не съел, а коты, измученные переселением, полегли спать.

Погода порадовала неожиданным теплом, и мы расположились в большой беседке, потягивая пиво и закусывая орешками и настоящим швейцарским сыром.

Вот тут и объявился Иван. Его слоноподобная фигура как-то враз нарисовалась на выложенной плиткой дорожке, ведущей к нашему закутку, и замерла между двух фонарей, нервно прижимая к груди тёмно-зелёную виниловую папочку.

Народ смеялся над очередным, рассказанным Сашкиным замом анекдотом, и никто, кроме меня, Ваню не видел. Я же, увидев, машинально припала к столу в наивной надежде, что юродивый не заметит меня и уйдёт.

Да конечно! Как раз тот случай…

— Несси, ты здесь? — выкрикнул он, вглядываясь в нашу шумную компанию.

Смех как по команде оборвался, и все разом обернулись.

— О, Вано, дружище, а ты какими судьбами?! — воскликнул словоохотливый Сашкин заместитель Петя, только что сыпавший сериями анекдотов на разные темы. — Давай к нам!

Сотрудники Сашины были, можно сказать, учёными новой формации, с широкими взглядами, что позволяло им одинаково легко, без всякого снобизма общаться с кем угодно. И то, что Ваня, мягко говоря, сильно уступает им в интеллекте, никого из них ничуть не парило.

— Да я к Несси вообще-то… — прогундосил Иван, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.

Пётр вопросительно приподнял бровь и посмотрел на Сашку.

— А Несси — это у нас кто?

— Кто, кто, Маргарита наша, — засмеялся Веселовский. — Вань, молодец, что зашёл. Проходи!

— О-о-о, — с притворной многозначительностью протянул Петя, насмешливо подмигнув мне карим глазом, — мадам шифруется?

— Ага, — скривилась я, — явки, пароли, герань на окне! Ваня, блин, не стой истуканом, садись за стол, тебе говорят.

Полоумный послушно приблизился и присел на край скамейки, аккуратно притулив на колени свою драгоценную папочку.

— По пивку? — весело спросил Петя и, не дожидаясь ответа, открыл банку и протянул Ивану.

— Ннет… — заикаясь, выдавил тот и сглотнул слюну, — мне доктор не разрешал… кажется…

— Да ладно? — изумился Пётр. — Пиво, что ли? Это ж натур-продукт! Организму только на пользу. Вон, Кох вообще доказал, что от него холерный вибрион подыхает! Пей давай, пока холеру не подцепил!

Ваня, проникнувшись целебными свойствами напитка, взял предложенную ёмкость и отхлебнул. Дальше — больше, и так пока его лицо не приобрело совершенно бессмысленное выражение.

Прерванное было веселье быстро возобновилось, и я за анекдотами и научными байками Пети, в своё время трудившегося в каком-то НИИ, совсем упустила Ивана из виду. Когда же писака, потерявший навык пития, вдруг поднялся, было поздно что-либо предпринимать.

— Господа! — гаркнул он, обводя присутствующих осоловевшим взглядом. — Мне повезло, что я пришёл сюда, к умным, образованным людям!

— Точно, народ, за нас! — подхватил главный инженер Сашкиного предприятия. Он треснул своей банкой о соседскую и вдруг пропел неожиданно хорошо поставленным голосом: — «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!»

Большинство из присутствующих когда-то были научными работниками. Саша подбирал команду тщательно и не прогадал. Он не ринулся, как большинство граждан, в торговлю, а планомерно поднимал производство и занимался научными изысканиями. Как результат, сейчас у него мощная, перспективная организация, известная за рубежом и стабильно приносящая прибыль.

— Здорово! — подтвердил пьяный Иван и извлёк из папки несколько листов.

Народ с любопытством воззрился на недужного, ожидая, что последует дальше.

Я похолодела. Моя фантазия стремительно воплощалась в реальность, только ещё более ужасным образом.

— Я пишу книгу, — пояснил умалишённый. — Жалко, не знал, что застану здесь такую аудиторию и не прихватил начало романа, которое Несси и Александр с Галиной уже читали… — И он коротенько передал суть знакомых нам отрывков.

Наступила звенящая тишина. Подозреваю, зная Ваню совсем с другой стороны, никто из присутствующих и предположить не мог подобного поворота, и сейчас народ просто обалдел. Не нашлось, что сказать, даже у остроумного Пети.

Мы с Галкой ошалело переглянулись и воззрились на Сашку. Но накачанный алкоголем «мозговой центр», видно, дал сбой, и Саня тоже явно не знал, как предотвратить надвигающуюся катастрофу.

Тем временем автор отступил обратно на дорожку, набрал в грудь побольше воздуха и громко выдал:

— Темнело!

— Ваня, может, не надо?! — в отчаянной попытке его остановить выкрикнула я, подскочив с места.

— Почему? Здесь собрались интеллигентные люди. Кто лучше них сможет оценить мой труд?! — он расплылся в дебильной улыбке и приготовился продолжить.

Я рухнула обратно на лавку, понимая, что попытки бесполезны. В голове напоследок пронеслась мысль, что Ваня, похоже, полностью избавился от жаргонных словечек и, наверное, это заслуга его мамы-филолога…

— Темнело, — повторил Ваня…

«Трудолюбивый Педро копошился в саду, окучивая томаты и не замечая надвигающихся сумерек, постепенно накрывающих усадьбу плотным лоскутным одеялом.

Впрочем, он не замечал ничего, когда копался в саду, и обычно кончал работу последним, когда начинал падать от усталости среди ровных рядов с паслёновыми.

Чья-то прохладная рука легла на его взмокшее плечо. От неожиданности выронив тяпку, Педро оглянулся и замер.

Прекрасная в сизой дымке Роза, с большим красным бутоном за левым ухом, была ослепительно прекрасна, и Педро, едва не ослепнув от её улыбки, потерял над собой контроль. Вытерев потные руки о холщёвые штаны, он крепко сжал любимую в объятьях.

— О Педро, ты сломаешь мне позвоночник! — изгибаясь, простонала Роза и в изнеможении припала к губам батрака.

— Роза, любовь моя! Тебе не следовало приходить в этот заброшенный угол! Здесь кругом ядовитые змеи, и я не в силах совладать с собой…

— Не совладай, Педро, прошу тебя, я так давно изнемогаю… — прошептала Роза в истоме, увлекая его под раскидистые ветки оливы и в страсти топча рассаду. — Твои губы такие вкусные и солёные…

— О, любовь моя! Я тоже люблю соленья и тоже уже изнемог, но, меня волнует то, что твоя мать донна Люция не одобрила бы этого.

— Моя мать донна Люция?

— Ну да, та, которая давно умерла и покоится на семейном кладбище.

— Ах, Педро, я же говорила, что совсем её не помню! Она умерла, когда я была ещё совсем несмышлёной…

— Да, но она же навсегда живёт в твоём сердце! Разве нет? — воскликнул Педро, сжав Розу с новой силой.

— Да, любимый, конечно, да! В моём сердце много кто живёт! И старая умершая от лихорадки кухарка, и няня, упокоившаяся после эпидемии чумы, и умершие в младенчестве сёстры-близняшки… Иногда моё сердце напоминает мне фамильный склеп. Так ты считаешь, что моя добрая мать не одобрила бы нашей любви? — Розалия слегка отстранилась и озадаченно посмотрела на батрака.

Педро вновь притянул её к себе и воскликнул:

— Что ты! Как раз наоборот! Я думаю, она с радостью благословила бы нас! Но не на любовь под кустом, куда в любую минуту могут проникнуть чужие глаза!

— Да, любимый, ты прав. Чужие глаза нам ни к чему, они в тот же миг донесут всё моему жестокому отцу, — девушка вновь тесно прижалась к широкому батрачьему торсу и вздохнула. — Какой ты умный, Педро! Приходи в полночь в мою спальню по садовой лестнице, когда отец напьётся в стельку.

— А он всегда напивается в стельку к этому часу? — возбуждённо спросил влюблённый, покрывая поцелуями любимое лицо.

От утомления и близости любимой у него кружилась голова, и он едва удерживался на ногах, широко расставив их, как опоры моста.