Появление Ободзинского, на которого тут же оказался направлен луч прожектора, было встречено овацией. Певец был одет в строгий чёрный костюм с белоснежной сорочкой и чёрным галстуком-бабочкой. Его полуботинки были начищены до такой степени, что в них можно было смотреться, как в зеркало.

Музыканты уже отыграли бодрое вступление, и Ободзинский запел:

Город праздничный, небо голубое

Огоньки блестят, солнце светит

Хорошо сегодня вместе нам с тобою

До зари бродить по площадям…

Только закончив петь, певец поздоровался с залом:

— Добрый вечер, дорогие друзья! Я впервые в вашем замечательном городе, и сейчас воочию наблюдаю, какие в нём живут прекрасные люди.

Аплодисменты и Ободзинский продолжает:

— А ведь этого концерта могло и не быть. Да-да, ещё утром я лежал весь разбитый, и даже говорить толком не мог, только сипел. Простудился, бывает всякое в нашей гастрольной жизни… Но тут случилось чудо: появился молодой человек, который сказал, что в считанные минуты поставит меня на ноги. Я не поверил, и зря, поскольку буквально не прошло и получаса, как я уже чувствовал себя совершенно здоровым. И этот молодой человек здесь, в этом зале.

Все тут же начали оборачиваться, выискивая взглядом загадочного лекаря, а я от смущения сидел красный, как рак. А Ободзинский повернулся, протягивая в сторону ложи руку:

— Арсений, покажитесь публике, я хочу, чтобы и вам досталась доля аплодисментов. Ведь во многом благодаря вам я сейчас нахожусь на этой сцене.

Что ж, пришлось вставать и как болванчику раскланиваться. Ой и стыдобища… Хотя, казалось бы, чего стыдиться? Но нет, я чувствовал себя последним болваном. Однако свою порцию. Аплодисментов, как и обещал Валерий Владимирович, я получил.

— Ой, Сеня, а я ведь не поверила, — горячо зашептала мне на ухо Маринка, когда я сел на стул. — Вернее, не до конца поверила, думала, что приврал. Прости меня, пожалуйста!

А Мясников просто потрепал меня по плечу, ободряюще улыбнувшись.

В течение часа с лишним прозвучали «Фиалки», «Спасибо тебе, море», «Что-то случилось», «Неотправленное письмо», «Восточная песни» и, конечно же, «Эти глаза напротив». Ободзинского буквально завалили цветами.

А наш черёд дарить цветы настал после того, как публика уже почти покинула зал. Владлен Иннокентьевич уже поджидал нас на выходе из ложи и, не обращая никакого внимания на Мясникова с супругой (откуда бы ему их знать) повёл нас с Мариной в гримёрку Ободзинского.

— Ну как вам концерт?

Это было первое, что мы услышали, едва переступив порог комнаты, где певец, ещё не успев переодеться, вытирал вспотевшее лицо мохеровым полотенцем.

— Бесподобно! — совершенно искренне заявил я. — А моя девушка, испытывающая похожие эмоции, хотела бы вручить вам букет.

Марина просто сияла от счастья. Она не верила своим глазам, которые напоминали два небольших блюдца, и вообще казалось, что она сейчас разрыдается. Ишь как раскраснелась, как вздымается грудь. Неплохая, кстати, троечка точно есть…

Вот такая она меня заводила ещё больше, я даже почувствовал, как набухает спереди в штанах, и мне тут же захотелось провалиться сквозь землю. Пришлось срочно переключаться на другую тему, заставил вспомнить себя любимого из прошлой жизни, дочку, внуков… Фух, вроде отпустило.

Букет тем временем был вручен, а Марина получила от певца свою порцию комплиментов, и теперь уже, казалось, счастье, обуревавшее её, достигло критической точки, грозя вылиться во что-нибудь типа лобызания рук (а заодно и ног) кумира. Но кумир был настроен более деловито, и напомнил мне насчёт обещания исполнить песню, каковую он готов принять в качестве подарка. Естественно, с отчислением авторских, как напомнил стоявший рядом Павел Александрович. Тот уже и акустическую гитару приготовил — инструмент стоял в углу гримёрки.

— Ты что, песни сочиняешь? — спросила негромко Марина, но Ободзинский её услышал.

— Так вы что же, не знали, что ваш молодой человек — тот самый Арсении Коренев, автор нескольких шлягеров, в том числе песни «Букет»? — искренне удивился он.

— Мы встречаемся не так давно, а я решил пока не хвалиться, — сказал я, беря в руки гитару и чувствуя на себе какой-то странный взгляд Марины.

Присел на свободный стул, взял пару аккордов. Вроде строит.

— Садитесь, — придвинул моей девушке ещё один свободный стул Шахнарович.

Она села на самый краешек, будто опасаясь, что сидушка под ней провалится, а я, собравшись с духом, заиграл перебором и начал негромко:

Даже в зеркале разбитом

Над осколками склонясь

В отражениях забытых

Вновь увидишь ты меня

И любовь бездумной птицей

Разобьет твое окно

Снова буду тебе сниться

Буду сниться все равно

Краем глаза наблюдал за реакцией собравшихся. То есть реакция Марины меня сейчас мало интересовала, гораздо важнее было то, как отреагируют Шахнарович и прежде всего сам Ободзинский. Но по его бесстрастному лицу пока ничего нельзя было прочитать. Я выдержал небольшую паузу и запел октавой выше, ударив по струнам на втором слове припева:

Единственная моя, с ветром обрученная

Светом озаренная, светлая моя

А зачем мне теперь заря

Звезды падают в моря

И срывая якоря прочь летит душа моя

В общем, допел ещё не придуманный Газмановым и не исполненный Киркоровым шлягер до конца и уставился на двух мужчин, ожидая их реакции.

— А что, Валера, очень даже неплохо, — с какой-то осторожностью заметил Павел Александрович.

Ободзинский ещё какое-то время молчал, а затем расплылся в улыбке:

— Не то что неплохо, а замечательно! Молодой человек, у вас несомненный талант… Паша, мы берём эту песню! Дай мне бумагу и карандаш.

Ноты и текст Ободзинский записывал минут десять, то и дело прося меня напеть то куплет, то припев. Я попросил сделать дубликат, дабы задокументировать его у пензенского представителя ВААП.

Марина же по-прежнему сидела в каком-то немом восторге, не смея открыть рта. Что ж, сегодня для тебя, девочка, открылось много интересного. А Филя ещё споёт: «Зайка моя! Я твой зайчик…»

[1] ГТС — Городская телефонная станция

[2] Григорий Степанович Богданов возглавлял Пензенскую ГТС с 1972 по 1982 гг.

[3] Павел Александрович Шахнарович несколько лет был администратором Ободзинского

[4] Первый известный прецедент случился на записи «Песня года-72, когда Кола Бельды аккомпанировали музыканты с неподключенными электрогитарами. В 1976 году 'Песня года» все-таки окончательно перешла к выступлениям под фонограмму. Артисты всегда были за живые выступления, но телевизионный формат требовал зрелищности, а возможностей для профессиональной обработки звука не имелось.

В тот вечер я снова провожал Марину домой. На этот раз вопросы из неё сыпались, как из рога изобилия. Естественно, её интересовал тот факт, что я сочиняю песни, заставила перечислить весь мой небольшой пока репертуар. Идти было совсем ничего, буквально через дорогу, и потом мы стояли под тем самым фонарём, благо погода позволяла болтать на улице, и мы никуда не торопились. Но, когда часовая стрелка на циферблате моих «Командирских» перевалила за девять, я сказал, что, наверное, её родители уже начинают волноваться.

— Да, надо идти, — тихо вздохнула она.

Однако девушка не спешила покидать меня, и я спросил Марину, какие у неё планы на завтрашнее воскресенье. Та ответила, что ничего особо не планировала, и тогда я предложил активный вид отдыха. А именно катание с гор на лыжах на горе «Просека». Там действительно была лесная просека на длинном, пологом склоне, а внизу имелось даже кафе-буфет в срубовом домике под названием «Теремок». А в будущем появится кафе «Засека», о котором упоминал Мясников. В прошлой жизни я несколько раз там катался зимой на лыжах, а в этой пока такой возможности не представлялось.