— Владимир Алексеевич, ну что там? Скоро поедем?

— Да что-то не пойму, в чём дело, — бормочет Лексеич. — Пойду-ка заглушу двигатель, выкручу свечи, хотя кажется, дело не в них.

На мой неискушённый взгляд, в шуме двигателя я ничего необычного не слышал, но Лексеич всё-таки водитель со стажем, он на слух должен улавливать малейшие погрешности в работе «сердца» машины. Надеюсь, наш водитель правится с проблемой, иначе придётся ловить попутку. Завтра кому-то на учёбу, кому-то на работу, ночевать на трассе нам совсем не улыбалось. Хотя и с попутками тут не очень, легковушек практически не попадается ни в ту, ни в другую сторону, только редкие грузовики и фуры дальнобойщиков.

Едва глохнет двигатель, как из темноты позади нас появляются два пятна света, а полминуты спустя рядом притормаживает «Жигулёнок» 3-й модели. Номера заляпаны грязью, да и цвет машины из-за покрывающего её налёта не различить. С водительского места выбирается коренастый мужик, с переднего пассажирского — статью точно такой же, словно родной брат. Подол его куртки странно оттопыривается, словно он что-то там прячет. А вот лиц не разглядеть, оба будто специально пытаются оставаться в тени.

— Чё, мужики, сломались? — интересуется водила, попыхивая сигареткой, в свете которой я успеваю разглядеть родимое пятно на левой щеке. — Может, помощь какая нужна?

— Да херня какая-то, не пойму, что там с движком, — как мне показалось, слегка нервно отвечает Лексеич. — Да вы езжайте, думаю, скоро починюсь.

В это мгновение пассажир «Жигулёнка» выхватывает из-под полы куртки обрез двустволки, наставляет в нашу сторону и орёт не дуром:

— А ну руки в гору! Быстро!

Ловлю себя на мысли, что вижу происходящее как-то отстранённо, будто на экране кинотеатра. Гольдберг (я прямо-таки словно бы вижу ошарашенное выражение его лица) медленно поднимает руки, следом поднимают остальные, включая Лексеича. Подумав, я тоже поднимаю правую руку.

— Вторую поднял! — гавкает мне обладатель обреза.

— Не могу.

— Чё за «не могу»?!

— Она у меня примотана к телу.

— Перелом, что ли? — чуть успокоившись, спрашивает тот.

— Можно и так сказать.

— Товарищи, а что вообще происходит? — подаёт голос Семён Романович.

И тут же получает прикладом под дых, отчего складывается пополам и опускается перед бандитом на одно колено, словно бы перед дамой сердца. В следующее мгновение в его голову упираются спаренные стволы обреза.

— Вопросы тут задаём мы, понял, козлина очкастая?

Гольдберг ничего ответить не может, ещё никак не восстановит дыхание, его хватает лишь на то, чтобы несколько раз кивнуть головой.

— Короче, — подаёт голос водитель «Жигулёнка», — это ограбление. Предлагаю без лишнего шума сдать вашу наличность. Где она у вас хранится? По карманам?

— Хрен тебе, а не наличку! — неожиданно заявляет Лексеич. — Я эти деньги своим потом заработал, и никому отдавать их не собираюсь.

Удар прикладом в спину от оказавшегося сзади бандита с обрезом бросает Лексеича на борт «ПАЗика», но наш водила всё же сумел устоять на ногах.

— Вы чё, в натуре?! — рычит вооружённый грабитель. — Совсем страх потеряли? Думаете, я вас пугаю? Думаете, оно незаряженное или там холостые? Кто хочет проверить, ну? Нет желающих? Тогда быстро бабки гоните!

Даже будь у меня здоровой и вторая рука, я бы не рискнул испытывать удачу. Деньги — дело наживное, а вот здоровье и тем более жизнь… В общем, вместе со всеми сдал гонорар от концертов. В другом кармане лежали тридцать рублей на карманные расходы, но бандюганы обыскивать ни меня, ни моих товарищей не стали. Видимо, больше четырёх тысяч наличкой их вполне удовлетворили.

— Приятно было иметь с вами дело, — на прощание ухмыляется водила «Жигулёнка», закончив рассовывать деньги по карманам куртки. — Удачной дороги, клоуны!

— Сам ты клоун, — тихо огрызается Юрка.

Но грабители его уже не слышат, хлопают дери машины, следом заводится двигатель легковушки и «Жигули», развернувшись, растворяются в темноте, только красные огни стоп-сигналов ещё издевательски подмигивают нам какое-то время.

— Валька, руки-то опусти.

— А, да, — запоздало реагирует на мои слова Валентин, опуская руки.

— Что же это такое?! Как такое вообще возможно в наше время? Это какое-то средневековье! — восклицает оживший Гольдберг.

— Это, Семён Романович, гоп-стоп, — вздыхаю я.

— Кошмар какой-то… Владимир Алексеевич, ну что там с вашим мотором? Нам немедленно нужно добраться до ближайшего отделения милиции!

— Щас заведёмся, — бросает тот как ни чём ни бывало, снова залезая с фонариком во внутренности двигателя. — Надеюсь…

А меня больше интересует, как так получилось, что нас ограбили именно в тот самый момент, когда мы имели на руках большую сумму денег, да ещё и с местом подгадали, будто знали, что мы встанем именно здесь со сломанным двигателем. И сломанным ли вообще?

В моей голове пазл сложился очень быстро, и когда Лексеич с довольным видом уселся за руль, заявив, что можно ехать, а ближайшее отделение милиции находится в Петровске, я опустил ему на голову заранее подобранный на обочине булыжник.

Раньше у меня не было опыта вырубания человека таким вот методом, и я боялся чутка перебрать, чтобы не отправить Лексеича на тот свет или не сделать его инвалидом. Видимо, надо было всё же бить сильнее, поскольку Лексеича хоть и повело, но сознания он не потерял. Бросив каменюку на пол, я тут же добавил крюк в челюсть, и на этот раз цель оказалась достигнута.

— Ма… Максим, т-т-ты что делаешь?!

Да уж, на долю нашего худрука сегодня выпало более чем достаточно, любой на его месте начал бы заикаться после того, как к его голове приставили обрез. А тут ещё главная звезда шоу, судя по всему, с катушек съехала, лупит водителя булыжником по башке.

— Спокойно, Семён Романович, — невозмутимо отвечаю я. — Как вы думаете, кто навёл на нас этих… уродов? Ну же, включите мозги! Не показалось странным, что после того, как мы получили от вас деньги, Владимир Алексеевич побежал звонить какому-то дружку, про которого вспомнил в последний момент? И с двигателем, я более чем уверен, всё в порядке, просто нашему водителю нужно было придумать причину, чтобы остановиться именно здесь, возле знака поворота на село Озерки.

— Точно, — поддержал меня Юрец, — всё один к одному! Вот тебе и Лексеич!

Народ тут же загомонил, обсуждая возможное соучастие в ограблении со стороны Владимира Алексеевича.

— Но ему же тоже досталось! — никак не хотел поверить в такой поворот событий Гольдберг. — Вон как ему прикладом по спине врезали.

— Это чтобы правдоподобнее выглядело, — говорю я. — Кстати, пока он не очухался, предлагаю его привязать к переднему пассажирскому сиденью.

— Почему именно к переднему? — спросил Валентин.

— Мне так будет удобнее вести допрос.

— В смысле допрос? — не понял Семён Романович. — Я думаю, это прерогатива следственных органов.

— Хочу им немного облегчить работу. Зря, что ли, диктофон с собой таскаю? Вот на него и запишем его раскаяние.

В моём будущем, насколько я помнил, диктофонная запись вроде бы не являлась доказательством в суде, даже если эксперты признали бы её настоящей. Как с этим дело обстоит сейчас — можно только догадываться. Но в любом случае задокументированное на плёнке признание — уже хоть что-то.

Участие в привязывании водилы к сиденью с помощью весьма кстати найденного в кабине мотка провода приняли Юрка и Саня Казаков. Только когда уже понемногу приходящий в себя Лексеич оказался надёжно примотан к сидушке, а руки его были распластаны в стороны, как крылья, Гольдберг тихо спросил:

— Максим, а ты что, признание из него собираешься добывать… силой?

— Посмотрим, — невозмутимо пожал я здоровым плечом, — всё будет зависеть от степени упёртости объекта.

— Это же подсудное дело!

— Но мы же не будем органам рассказывать о методах допроса, верно? А Лексеичу, если он признается в соучастии, они вряд ли поверят. И вообще, кому неприятно на это смотреть — могут пока проветриться.