«Я бы все же выбрал чудищ, – произнес Литвин во сне. – Как-никак разумные – может, и договоримся… А если в Галактике не с кем словом перемолвиться, это совсем уж погано. Скука, тоска!» Его незримый оппонент выдавил усмешку, бесплотную, как у Чеширского кота. «Выбор сделан. Ну, посмотрим, что вас ждет!»

Знакомая картина открылась перед ним: ряды прозрачных ячеек, полных синеватой жидкости, анатомический театр органов и рассеченных тел, рук и ног, безголовых туловищ, костей, очищенных от плоти, глаз, подвешенных на тонких нитях нервов… Во сне все это было еще ужаснее, так как на каждой ячейке имелась надпись, что кому принадлежит: левая ступня капитана Кессиди, сердце инженера Бондаренко, глаз энсина Сабо, тонкие женские пальцы лейтенанта Ильзы Трир, второго навигатора. Потом – ее голова: бескровные губы, череп, лишенный волос, пустые глазницы, кожа, отсвечивающая синевой в растворе-консерванте.

«Твой выбор! – сообщил невидимый собеседник. – Все еще хочешь договориться с ними? Так погляди на это!»

Макнил. Она висела в той огромной полости, где спали кса, женщины пришельцев, и на первый взгляд казалось, что Эби в том же безмятежном забытьи, что и ее соседки. Литвин, однако, понимал, что с ней случилось что-то страшное, нечто такое, что, быть может, хуже смерти. Он всматривался в ее лицо, оглядывал гибкую тонкую фигурку, но никаких перемен не замечал. Впрочем, оба они находились во сне, и сон Литвина мог оказаться обманом: не Эби Макнил была перед ним, а только мираж, воспоминание о ней.

Внезапно, просочившись сквозь сонную одурь, его охватило ощущение тревоги. Он заворочался, потом открыл глаза и посмотрел на таймер, мерцавший на запястье. Семь шестнадцать… утро по времени «Жаворонка»… Он спал больше трех часов и, несмотря на кошмары, чувствовал себя отдохнувшим.

Но что-то было не в порядке. Возможно, это ощущение пришло из снов? Из последнего сна, в котором привиделась Эби?

Он ощупал кафф, присосавшийся к виску, затем потянулся к скафандру, нашарил в пищевом контейнере тонизирующие таблетки, проглотил две, посидел, расслабившись и глядя на световой шарик у потолка. Память о кошмарных снах покинула его, но не забылось видение живой Галактики. Сколько же в ней космических рас! Сколько чудесного предстоит увидеть! И сколько опасностей и благ это сулит человечеству… Поистине кончилась одна эпоха и началась другая!

Он попытался сосредоточиться на этой мысли, но беспокойство не проходило.

«Корабль! Ты меня разбудил?»

«Да».

«Что случилось?»

«К этой полости двигаются олки. С ними пхот».

Литвин рывком поднялся и стал натягивать скафандр.

«Ты сообщил им, где меня искать? Ты, гниль болотная?»

«Нет. Эта информация под запретом. Команда выполняется, и противоречащих ей не поступило».

«Как же меня нашли?»

«По тепловому излучению. Один из Связки запросил термическую карту и просмотрел ее».

Застегнув пояс, Литвин присел, потом поворочал руками, стиснул и разжал пальцы. В сочленениях вроде бы нигде не скрипело и не трещало.

«Что такое Связка? И что такое пхот?»

«Связка – симбионты, руководящие экспедицией. Пхот – животное. – Сделав паузу, Корабль пояснил: – Зверь-убийца».

«Здоровая тварюга? – поинтересовался Литвин, закрепив крохотный диск с хлыстом на тыльной стороне перчатки. Ответа не было, и он переспросил: – Зверь опасный?»

«Да. Его посылают, когда необходимо убивать».

– Кажется, Айве уже не нужны мои услуги, – буркнул Литвин и ринулся к ближайшей дыре в корабельной обшивке. – Сколько троллей сюда отправили? То есть сколько олков?

«Четверо движутся по главной магистрали, четверо – по вспомогательной. С ними пхот».

Вспыхнула схема, и Литвин уяснил, что главная магистраль – та, по которой он сюда добрался. Вторая линия выходила к другому концу трюма; несомненно, его собирались взять в клещи с двух сторон. Элементарная тактика, как раз для ограниченно разумных.

Протиснувшись в отверстие, он спрыгнул на пол и устремился к транспортной нише. Пластиковая броня скафандра привычно обтягивала спину и грудь и тихо шелестела, когда он касался перчаткой пояса или бедра. Световой шарик, посланец Корабля, летел за Литвиным, и его фигура отбрасывала длинную угловатую тень: вытянутый прямоугольник кирасы, подпиравшей широкие наплечники, а над ними – голова, упрятанная в шлем. Бежал он быстро и бесшумно, и тень плясала и корчилась у его ног.

«Корабль! Олки видят в темноте?»

«Плохо. Спектр и острота зрения у бино фаата примерно такие же, как у земных людей».

«Тогда убери свет», – распорядился Литвин и произнес вслух: – Очки!

Тьма на миг ослепила его, потом выдвинулась пластинка инфракрасного визора, и он разглядел свои руки и тело, озаренные алым мерцанием. Больше ничего; в этом замкнутом пространстве стены, воздух и руины «Жаворонка» были нагреты до одинаковой температуры и виделись как равномерный розовый фон. Но он знал, что стоит у самого проема ниши и что враги появятся через мгновение.

В глубине, за прозрачной мембраной, мелькнул неяркий отблеск, возникли контуры транспортной кабинки, а в ней – четыре массивных силуэта. Литвин коснулся подбородком клавиши, переключив скафандр в боевой режим, затем отставил левую руку и стиснул пальцы. Повинуясь этому движению, из диска с тихим шорохом выстрелила нить. С хлыстом полагалось обращаться осторожно, не задевая собственных конечностей: кости и плоть он резал не хуже лазерного луча, и даже скафандр не был от него защитой.

Первый олк прошел сквозь мембрану, остановился и хрипло, отрывисто рявкнул – то ли «сас», то ли «ас». В руках у него была небольшая коробка – наверняка оружие, решил Литвин. Стремительно прыгнув вперед, он взмахнул хлыстом, и незримая нить прошла между плечом и шеей, разрезав тело и доспехи до самого бедра. Олк покачнулся и безмолвно рухнул. Трое остальных со свистящим шипением – «асс-ии!.. с ас-ии!..» – выскочили из транспортной капсулы, и свет в ней тотчас погас.

Прикончить их полагалось без промедления – в дальнем конце трюма слышались шум, возня и вопли, и значит, второй отряд был уже здесь. «Трюм – километровой длины, – мелькнула мысль, – человек прибежит за три минуты, а зверь? Как минимум вдвое быстрее…»

Тролли вскинули оружие, Литвин бросился на пол, и воздух над его головой загудел. Атакующие не знали, где противник, стреляли в пустоту, но он отлично видел их крупные фигуры. Странно, но они продолжали кричать, выговаривая одно и то же слово: «асс» или «сас». До сих пор Литвину казалось, что олки молчаливы – может быть, вообще не способны общаться звуками. Видимо, это было не так.

Он вытянул левую руку, покатился по полу, хлестнул крайнего стража по ногам и, вскочив, добил ударом в висок. Бронированная перчатка раздробила череп, словно кувалда; усилие в боевом режиме было не меньше трехсот килограммов. Спина другого тролля маячила перед Литвиным, и, вспомнив про уязвимую точку, он снова ударил – в нервный узел, прикрытый доспехом. Хрустнули позвонки, страж захрипел, стал оседать на пол, и тут последний противник навалился на Литвина. Оружия при нем не оказалось – то ли выронил, то ли намеренно бросил, опасаясь задеть товарища, – и кулаков он в ход не пускал, а пытался сломать предплечья и ребра. Так бы и случилось, не будь на Литвине брони.

Шевельнув пальцем, он убрал режущую нить, опасаясь, что неосторожным движением заденет собственное бедро или колено. Напор олка стал чудовищным; вероятно, его браслеты-усилители были не менее эффективны, чем экзоскелет боевого скафандра. Он давил и давил, вжимая в ребра локти Литвина, стискивая грудь, и его широкоскулое лицо маячило прямо у пластины визора. Пожалуй, он мог разбить драгоценный прибор ударом головы, если бы понял его назначение и разглядел, что противник в защитном шлеме. Но рисковать таким исходом не было нужды, как и устраивать долгий поединок. Не пытаясь разорвать захват, Литвин резко повернулся, и острый край наплечника перерезал олку горло.