Данная мысль автора чрезвычайно интересна для понимания соотношения слов и выражаемых с их помощью понятий. Многообразие слов, используемых для объяснения одного и того же понятия, можно истолковать как стремление исследователя представить понятие под различным углом зрения, многосторонне, во всем многообразии его проявления. Одно слово, используемое в высказывании как ключевое, объясняющее, не в состоянии охватить все понятие. Для того чтобы восполнить объяснительную недостаточность одного слова, необходимо использовать целый ряд слов в данной функции. Только множество объясняющих слов могут более или менее точно охарактеризовать сущность познаваемого предмета мысли, так как только в совокупности будут соответствовать его природе. Это целиком и полностью относится к многочисленным определениям естественного языка.

3. Истинность и ложность в познании зависит от характера соотношения обозначаемого предмета, обозначающего слова и движения мысли.

Ответ на вопрос об истинности и ложности в познании зависит, согласно Эмпирику, от трех элементов и от их связи: обозначаемого предмета, обозначающего слова, движения мысли.

Обозначаемый предмет – это вещь, которая выявляется с помощью слова и воспринимается нашим разумом. Она телесна. Слово является звуковым обозначением и в этом плане оно также телесно. Бестелесным является обозначаемое вещи (её представление), т. е. то, что выражается с помощью звуковой оболочки слова. Таким образом, истинность и ложность познания зависит от двух идеальных величин – мыслительного понятия и словесного значения. Вопрос о том, на каком этапе движения мысли выявляется истина или ложь, остается открытым.

В соответствии со взглядами автора, выявление каких-то свойств или качеств предмета зависит, как было сказано выше, не только от природы данного предмета и познающего субъекта, но и от отношения данного предмета к другим предметам. Следует предположить, что данное отношение может иметь некоторые разновидности:

1) отношение предмета к другим предметам, которые находятся с ним в едином пространстве вблизи от него;

2) отношение данного предмета к его антиподам или контрастирующим предметам;

3) отношение данного предмета к предметам, которые находятся в ином пространстве, то есть к дистанционным предметам. Соотношение в данном случае осуществляется, говоря словами философа, благодаря «движению мысли». Его можно было бы называть рассудочным.

4. Между воспринимаемым на слух предметом и воспринимающим разумом стоит слово. Слово затемняет суть предмета.

Исследователь очень часто сталкивается с такой ситуацией, когда необходимо определить «невидимое» и «неслышимое». Так, например, сущими являются и такие предметы мысли, которые не воспринимаются зрением и не слышатся слухом. Эмпирик выдвигает тезис о том, что если даже предметы мысли постигаются рассудком, их нельзя объяснить (они «неизъяснимы»), ибо мы вынуждены объяснять суть предметов с помощью слов. «Слово же есть ни субстрат, ни сущее». Мы сообщаем своим ближним слова, а не суть предметов. Таким образом, объяснительная сила слов не переоценивается Эмпириком. Почему? – Потому что само по себе слово не несет никакой информации, а лишь вызывает сходные ассоциации у слушателя («ближнего»), если последний имеет хотя бы какие-то представления о предмете речи. [Кстати, многочисленные определения языка формируют у читателя те или иные представления о языке, о его сути. Именно формируют, а не сообщают].

5. Не слова объясняют внешние предметы, а наоборот, внешние предметы объясняют слова.

Ссылаясь на древнегреческого философа Горгия Леонтинского, Эмпирик утверждает, что слова зарождаются благодаря действующим на них извне вещам, по принципу соответствия нашим чувствам. Так, например, чувство вкуса называется словом, значение которого соответствует этому качеству. Из этого автор делает вывод о том, что не внешние предметы объясняются словами, а наоборот, слова определяются внешними предметами.

Этот взгляд на характер отношений слов и предметов (вернее, их представлений в голове человека) является необычным, но открывающим новую перспективу понимания словесной сути. И, действительно, слово называет предмет, а не объясняет его. Называя предмет, мы лишь выделяем его из множества других предметов действительности и делаем доступным для осознания. Для понимания слова нужна ассоциация его вещественного коррелята.

Объясняющую функцию вещи можно проинтерпретировать следующим образом. Всякая вещь, воздействуя на наше сознание, актуализирует определенный понятийный образ, соответствующий природе этой вещи. Последний ассоциирует закрепленное за ним словесное наименование. В результате мы понимаем, что обозначает слово или каково его значение. Так посредством вещи понимается слово.

6. Главным инструментом познания является разум, а не слово.

Эмпирик констатирует, вслед за Метродором и другими учениками Фалеса, что мы ничего не знаем, потому что истина скрыта от нас вследствие несовершенности и недостоверности чувственного аппарата восприятия. Исходя из этого, в процессе познания следует опираться, прежде всего, на разум, который выступает «в качестве судьи над истиной в сущем». С помощью разума можно «увидеть универсальную природу вещей». Это становится возможным благодаря «сродству» разума с природой вещей. Суть познания заключается в том, что «подобное по природе своей постигается подобным же». (В этом тезисе чувствуется влияние на Эмпирика философии Платона). Иными словами, инструмент познания должен соответствовать по своей природе познаваемой вещи, обнаруживать с ней сходства и согласованность во взаимодействии. При этом роль инструмента отводится не языку, а разуму!

Можно пойти дальше. Язык как средство, с помощью которого разум познает мир, должен обнаруживать в себе некоторый аналог познаваемому миру.

Понятие инструментальной функции языка толковалось после Платона расширительно. Во всяком случае, оно сводилось не только к номинативной функции. С. Эмпирик, определяя суть познания, не отвергая постулат, согласно которому познание осуществляется через аналогию, главным инструментом познания считает не язык, а разум. Язык используется при этом как вспомогательное, промежуточное знаковое средство, через призму которого разум постигает вещи, ср.: «Обозначаемое раскрывается соответственно знаку». [Инструментальная функция языка предполагает определенное сходство между обозначаемым и обозначающим]. Иначе говоря, познающий субъект, используя слово для обозначения предмета, не может выйти за пределы того значения, которым охватывается предмет. Для того чтобы сделать явными вновь установленные признаки и свойства предмета, необходимо, вероятно, обозначить их новым словом (термином) или дать новое толкование старому слову, чтобы расширить его семантический потенциал. То и другое требует, однако, признания и времени, чтобы получить статус конвенциональности.

Какие признаки приписывает познающий субъект познаваемым предметам? Эмпирик не дает прямого ответа и на этот вопрос. Однако определенный ответ-вывод мы можем сделать из его многочисленных иносказательных размышлений. Так, например, он считает спорным заявление предшествующих ему мыслителей о том, что огонь имеет «жгучую природу», поскольку не все можно сжечь при помощи огня. Способность огня расплавлять другие предметы не есть свойство его собственной природы, а является свойством вещественного материала, который подвергается воздействию огнем. Воск плавится не потому, что огонь имеет плавильную силу, а потому, что воск обладает свойством расплавляться. Таким образом, Секст Эмпирик предостерегает мыслителей, с одной стороны, от приписывания воздействующим предметам признаков предметов, на которые они воздействуют, и, с другой стороны, от приписывания воздействуемым предметам признаков воздействующих предметов.

7. Рассудок познает не предметы действительности, а их "аффекции" (мыслительные образы, представления).