Эмпирик заостряет внимание на отношениях между представлением вещи («аффекцией») и самой вещью. В силу основного «скептического» подхода к изложению тех или иных философских проблем он подвергает сомнению и познающую силу разума. Объясняется это следующим образом. Подобие внешних предметов нашим «аффекциям» вовсе не свидетельствует о том, что рассудок постигает внешние предметы. Аффекции представляют собой своеобразное изображение внешнего предмета, сравни, например, портрет Сократа и живого Сократа. Отсюда делается вывод, что рассудок познает не внешние предметы, а подобие внешних предметов, то есть их «изображение», иначе говоря, их мыслительные образы. Поскольку аффекции и рассудок неотделимы от человека как познающего субъекта, не следует исключать из процесса познания такие моменты, как приписывание познаваемой вещи свойств и качеств, не присущих ей самой по себе. Эти приписываемые ей признаки могут иметь чисто субъективный характер, связанный с особенностями, границами и возможностями органов восприятия разума познающего человека-субъекта. Такой вывод можно сделать из многочисленных примеров-аналогов, приводимых автором в его трудах. Ср.: «Хлещущий по телу кнут, хотя и доставляет страдание телу, но сам не есть страдание», «пища и питье доставляют удовольствие тому, кто ест и пьет, но само не есть удовольствие». В другом месте эта мысль формулируется более явно, ср.: «Разум оперирует представлениями, то будут восприняты результаты представляемых предметов, но не сами внешние предметы». Соответственно, продолжая аналогию, можно сказать, что внешние предметы не одинаковы с представлениями и понятиями о них, а лишь обнаруживают некоторую похожесть. Точно так же языковые значения не совпадают полностью с соотносимыми с ними понятиями (= не одинаковы), а лишь обнаруживают некоторое сходство с ними.

8. Поскольку знак замещает предмет или представление предмета, он не мыслим вне соотносимой с ним вещи.

Эмпирик определяет знак как некий субстрат, выполняющий функцию заместителя вещи. Знак всегда относителен. Ср.: «Он знак чего-то, поскольку это последнее обозначено». Знак мыслится одновременно с вещью, ср.: «Вместе со знаком должно восприниматься и то, чего он знак. Не воспринимаемое же вместе с ним не будет его знаком». Следует предположить, что если словесный знак соотносится с какой-то вещью как ее наименование и при этом ассоциируются другие вещи, сопряженные или соположеные с именуемой вещью, то этот словесный знак выступает знаком не только данной вещи, но и знаком сопредельных с нею других вещей. Таким образом, мы выходим на проблему сообозначения, сознаковости.

9. Знаки бывают явные (соотносимые с наблюдаемыми предметами) и неявные (соотносимые с предметами, недоступными непосредственному наблюдению).

Явные знаки соотносятся с явными или неявными предметами. «Явный знак явного (предмета) есть тень тела». Иными словами, явный знак неотделим от явного предмета. Последний является наблюдаемым.

В качестве неявного "предмета" может выступать, к примеру, «стыд». Он невидим. Его явным знаком выступает, как правило, «краска стыда». Явные предметы и их качества воспринимаются человеком с помощью чувств, неявные предметы – с помощью мысли. В любом случае и те, и другие воспринимаются с помощью языковых знаков.

Соответственно данному положению Эмпирик детализирует определение знака. Явные знаки он подразделяет на чувственные и умопостигаемые. Прямого ответа на вопрос, к какому разряду можно было отнести языковые знаки, мы у Эмпирика не находим. Скорее всего, языковыми знаками относятся к разряду явных знаков. С их помощью мы познаем как чувственные, так и умопостигаемые предметы. Языковые знаки делают явными наши мысли и чувства.

Продолжая знаковую интерпретацию, философ терминологизирует знаки как «показательные» и «воспоминательные». Показательный знак является по своей природе уникальным, так как он указывает на один предмет, «намекает на обозначенный предмет». Воспоминательный же знак указывает на множество предметов, он обозначает их, по нашему разумению, «так, как мы установим». Таким образом, связь воспоминательного знака с обозначаемой вещью является более конвенциональной (произвольной) и зависимой от воли говорящего субъекта.

10. «Нелепо результат, происходящий от соединения двух, прилагать не к двум, а приписывать только одному из двух».

Оригинально решается вопрос Эмпириком о взаимодействии двух величин, например, двух предметов, и результате этого взаимодействия. Результатом взаимодействия Солнца и воска является плавление. Эмпирик утверждает: «Нелепо результат, происходящий от соединения двух, прилагать не к двум, а приписывать только одному из двух».

Данный подход полезно взять на вооружение в решении проблемы взаимодействия, с одной стороны, мыслительного понятия и отражаемой вещи, с другой стороны, мыслительного понятия и языкового значения. Здесь следует решить вопрос о том, какое новое качество порождается в результате данного взаимодействия и насколько оно истинно или ложно в отношении объекта познания – вещи, или в отношении объекта выражения – понятия. Здесь также становится актуальным вопрос о том, как языковое значение в акте выражения мыслительного понятия реагирует на изменившееся качество последнего. Иными словами, это вопрос о том, как соотносится консервативная (статическая) семантика языка с прогрессивным (динамическим) содержанием мыслительного понятия.

11. Целое является относительным в том плане, что может мыслиться как целым по отношению к своим частям, так и частью по отношению к другому целому.

В познавательном аспекте представляют интерес взгляды Эмпирика на соотношение целого и части в мыслительном процессе. Согласно автору, целое является относительным в том плане, поскольку мыслится как целое по отношению к своим частям, и как часть по отношению к другому целому. Данное положение ценно тем, что оно открывает новые перспективы в интерпретации проблемы взаимоотношения языка, сознания и действительности.

Язык своеобразно представляет отношение целого и части. К примеру, иногда наименование целого предмета соответствует обозначаемому частичному предмету. Воздействию подвергается не весь предмет, а только его часть, ср. Он стукнул кулаком по столу. Здесь именуется целый предмет-объект (стол), а обозначается лишь его часть – «столешница». Здесь мы сталкиваемся с проблемой разделения двух семиотических актов – наименования и обозначения.

12. В высказывании предметы действительности могут предстать как реально существующие или как гипотетические (реально уже или еще не существующие).

Понятие целого освещается у Секста Эмпирика вкупе с проблемой существующего и несуществующего предмета и его языкового наименования, ср.: «Мы, например, говорим «рыть колодец», «ткать хламиду», «строить дом», выражаясь очень неточно. Ведь если колодец существует, он уже не роется, но вырыт; если хламида существует, она уже не ткется, а выткана». Как видим, пока реально несуществующий, еще создающийся объект обозначается именем целого предмета. Именующий субъект знает наперед, что «роется», «ткется», «строится».

То же самое можно сказать об объектах прошлого. Они для говорящего не существуют на данный момент, так как относятся уже к воспоминательной сфере.

Августин Аврелий (Блаженный) (354–430…), средневековый мыслитель, вначале был сторонником религиозного течения, называемого манихейством, в основу которого положен дуализм. Мир состоит из черного и белого, из добра и зла. В человеке также противоборствуют два начала – зло и добро. По поведению человека можно определить, какое начало побеждает в нем. Бог противопоставлен Дьяволу. Некоторое время Августин проповедовал скептицизм с его неверием в знания, добытые с помощью органов чувств; потом неоплатонизм с его верой в разум. Христианство привлекло его верой в высокие моральные ценности, которые могут спасти человечество от грехопадения и гибели. Его основные христианские постулаты: Бог есть Дух. Мысли входят в душу посредством слов. Слово-Бог есть истинный Свет, просвещающий человека. Божье Слово обладает созидающей силой. В устах Бога слово стало плотью. Светоносное слово воплотилось в мир. Душа оживляет тело. Бог восседает всюду, он в мире, он в нас. Согласно Августину, человек не порождает мысли, а отыскивает их в глубинах своей памяти. В процессе обдумывания он собирает мысли воедино. Обозначаемая с помощью человеческого языка действительность не зависит от него. Человек говорит не о названиях предметов, а о самих предметах. Невозможно думать о природе вещей, не прибегая к аллегориям. Августин является мастером риторического изложения мысли, ср.: «Мудрое и глупое – это как пища, полезная или вредная, а слова, изысканные и простые, – это посуда, городская и деревенская, в которой можно подавать и ту и другую пищу». «Свет, милый хорошим глазам, несносен больным. Справедливость не нравится грешникам». «Всегда большой радости предшествует еще бо́льшая скорбь». «Поддержание здоровья – вот причина, почему мы едим и пьем, но к ней присоединяется удовольствие – спутник опасный, который часто пытается зайти вперед…». Августин дал определение знаку и установил его разновидности; указал на полезность неопределенности Писания и условия понимания языка священных текстов; очертил круг проблем, связанных с говорением, учением и познанием; охарактеризовал человеческий язык как средство приобщения к абсолютному знанию.