Сама профессия «психолог» относится к так называемой «социономической» группе профессий (ориентированной на общественные проблемы, проблемы социализации личности) и предполагает общение с самыми разными людьми. Следовательно, психологу требуется формировать в себе готовность «понимать» самых разных людей, ориентироваться в разных способах их жизнедеятельности, включая и умение ориентироваться в разных видах профессионального труда. Это важно хотя бы потому, что значительная часть людей все–таки реализует себя в трудовой деятельности, а задачей психолога часто и является помощь в полноценной личностной самореализации в главном деле своей жизни. Поэтому узкая специализация, ограничивающая понимание и возможности взаимодействия с разными людьми в подготовке психолога, — это не самый лучший вариант.
Но реально стать широкообразованным специалистом–психологом очень непросто. На каких–то этапах своего профессионального развития, например, при обучении в психологическом вузе, будущий психолог часто вынужден осваивать конкретные направления работы, конкретные методики, в чем–то специализироваться. Проблема заключается в том, чтобы через освоение конкретных форм и методов исследовательской или практической деятельности осваивать и всю психологию в целом, а также приобщаться ко всему многообразию культуры. Здесь нет парадокса. Реально любая важная социально–психологическая, психолого–педагогическая или иная проблема как бы аккумулирует в себе не только многие сферы психологии, но и связана многочисленными нитями с проблемами всей культуры. Настоящая психологическая проблема — это своеобразная «линза», через которую преломляются многие линии бытия. Важно при этом найти такую проблему и суметь соотнести ее с важнейшими проблемами общественной жизни. Именно это позволит студенту–психологу, а в дальнейшем и психологу–специалисту находить достойные смыслы в своей учебно–профессиональной или собственно профессиональной деятельности.
Как писал выдающийся отечественный философ, много внимания уделявший и психологической проблематике, Мераб Константинович Мамардашвили, «в пространстве мира есть какая–то точка, попав в которую мы просто вынуждены обратить себя, свое движение и остановиться», и именно «в этой точке как раз и пересекаются определяющие бытие «силовые линии», попав в перекрестье которых мы и замираем, пораженные открывшейся вдруг мудростью, мудростью устройства мира» (Мамардашвили, 1990. — С. 29). В каком–то смысле студент–психолог по сути своей уже превращается в «мудреца», который должен стремиться не воспринимать окружающий мир (и мир психологии) как нагромождение всяких фактов, теорий, авторитетов и т. п., а как некую по–своему гармоничную систему, особенностью которой является и внутреннее противоречие, и многие нерешенные, но уже обозначенные (осмысленные) проблемы и др. Гармонию издревле понимали двояко: как покой либо как движение. Но состояние полного покоя — смерть.
Гармония жизни — это гармония движения. Научиться усматривать гармонию в изменчивом хаосе — это, быть может, и есть мудрость. Если же студенту–психологу так и не удается выработать в себе эту готовность быть «мудрецом», то его обучение в вузе может серьезно осложниться.
Важной проблемой, встающей в этом плане перед студентом–психологом, особенно начинающим, является проблема отношения к многообразным и часто противоречащим друг другу мнениям и идеям, высказываемым преподавателями, читающими различные курсы или продолжающими курсы друг друга. Возникает некое чувство неупорядоченности, хаотичности, «размытости» психологических представлений, невнятности и метафоричности теорий и т. д., что может привести к разочарованию и, как следствие, обесцениванию психологии как таковой и того, как она преподается. «Каждый говорит о своем, но никто толком ничего не знает».
Да, действительно, для кого–то к сожалению, а для кого–то — к счастью в психологии и в преподавании психологии существует некоторый неизбежный «хаос» (хотя, конечно, психологические администраторы и стремятся навести порядок в учебных программах, за что им низкий поклон). Речь идет, во–первых, о «хаосе» в самой психологии, во многом определяемом не столько сложностью рассматриваемых проблем, сколько разнообразием школ и подходов к данным проблемам. Так хочется выяснить, кто же прав — Бехтерев? Фрейд? Роджерс? Выготский? Рубинштейн? А ведь психологических теорий — точнее, позиций, претендующих на звание теории, — не один десяток, хотя не все они выдерживают проверку временем и практикой. У каждой теории свой язык, не всегда соотносимый с языком другой теории.
Не стоит искать в психологии (и не только в ней) направлений, которые были бы однозначно правы, тогда как остальные, ей противоречащие, — нет. Даже широкое научное признание не может быть критерием. Движение научной мысли многоголосно, полифонично. Да, первоначально трудно понять, каким образом может быть не одна «истина», а много. Но ведь честный ученый всегда осознает относительность высказываемых им «истин», что нисколько их не принижает, наоборот, дает повод для движения. Равным образом противоречия в воззрениях преподавателей на один и тот же предмет рассматривайте как диалог, как повод для собственного движения: вам предложены позиции, соотнесите их, самоопределитесь, двигайтесь. Заметим, что в природе именно «многообразие видов» обеспечивает сохранение жизни на Земле даже при самых неприятных катаклизмах и «сюрпризах». Таким образом, надо лишь радоваться такому многообразию, но разобраться в нем действительно сложно. Как уже не раз отмечалось, по–настоящему познать мир психологии «вообще» нельзя, хотя можно насладиться многообразием и непостижимостью этого мира. Но, выделив для себя существенную психологическую проблему, можно «благодаря» этой проблеме (или через «призму» этой проблемы) взглянуть на всю психологию, а через нее на весь окружающий мир и на свое место в этом мире.
Еще С. И. Гессен, рассуждая об особенностях университетского образования, указывал на то, что главная цель университетского курса — сформировать «научный метод познания», а не просто «излагать факты», и писал в связи с этим: «Настоящая университетская лекция никогда не излагает просто результатов исследования; нет, она показывает, как ученый лектор пришел к этим результатам… Хорошие лекции и научно поставленные занятия дополняют и взаимно требуют друг друга. Задача тех и других побудить учащихся к самостоятельному исследованию предмета, вовлечь их в исследовательскую работу научной мысли; если в лекциях профессор, развивая свой взгляд, вызывает ученика на критику, то в семинарских занятиях он в свою очередь выступает в роли критика произведенного учеником исследования» (Гессен, 1995. — С. 318—319). Таким образом, студент должен побуждаться самостоятельно исследовать научную проблему (в психологии — и проблему некоторой «неразберихи» и «путаницы» в научных знаниях и представлениях), а результаты своих исследований творчески обсуждать с преподавателем.
Примечательно, что проблему «неразберихи» и «разнообразия» в психологии гораздо чаще и гораздо глубже (больнее) переживают именно студенты, чем уже «состоявшиеся» психологи и преподаватели психологии. Для уже «разобравшегося» с психологией специалиста все намного проще. Он уже выбрал наиболее сильную, с его точки зрения, концепцию, теоретический подход или даже отдельную группу методов и всю психологию видит теперь через «призму» своего подхода. Например, убежденный гештальтпсихолог все видит с позиций своей родной гештальтпсихологии и т. п. Заметим, что это позволяет ему решать и определенные исследовательские, и практические задачи. Хотя другой психолог (придерживающийся иной концепции, например, бихевиоральной или психоаналитической) готов с ним до хрипоты спорить и убеждать его в том, что он «в корне» не прав. Наблюдая за такими спорами, студент–психолог может еще больше дезориентироваться и даже в очередной раз «разочароваться» в любимой психологии или в любимом психологе (например, в одном из спорящих)…
