Он не уподобится Кеннету Бейкеру. Ему и в голову не придет винить Габи. Она нужна ему. Нужна надежда, которую Тревис испытывал всегда, когда они были вместе. Навещая жену, он укреплял свои силы. Сегодня утром он чувствовал себя усталым и изможденным, но потом чувство долга возобладало, и Тревис подумал, что однажды обретет способность улыбаться вместе с дочерьми. Быть хорошим отцом, каким его хотела видеть Габи. Он уже прожил так три месяца — и верил, что продержится и дальше. Тревис понятия не имел, как существовать без нее. Каким бы странным это ни казалось, но сейчас жизнь обрела приятную предсказуемость.

Голубь за окном расхаживал туда-сюда, как будто размышляя вместе с Тревисом. Иногда он чувствовал себя до странности связанным с этой птицей, как будто голубь пытался что-то ему объяснить. Однажды он принес голубю хлеба, позабыв о том, что решетка помешает накрошить его на подоконник. Голубь смотрел на хлеб из-за стекла и тихонько ворковал, а потом улетел — чтобы вернуться чуть позже и провести на прежнем месте весь вечер. После этого он перестал бояться Тревиса. Тот мог стучать по стеклу — голубь не улетал. Забавная ситуация, которая давала Тревису пищу для размышлений, пока он сидел в палате. Ему хотелось спросить у голубя: «Действительно ли я должен стать убийцей?»

К этому неизбежно сводились его мысли, и этим Тревис отличался от тех, кому предстояло выполнить желание, указанное в «Завещании о жизни». Они поступали правильно, поступок был обусловлен состраданием. А перед ним стоял иной выбор, в том числе и по логическим соображениям. Если к А прибавить Б, получится В. Но если бы он не совершил несколько ошибок одну за другой, то не было бы аварии; без аварии не было бы и комы. Тревис нес прямую ответственность за состояние Габи. Но ведь она не умерла. И теперь, с юридическими документами в кармане, он мог ее прикончить. Стать причиной ее смерти. При мысли об этом Тревиса мутило; с каждым днем, по мере приближения роковой черты, он ел все меньше. Как будто Господь не только желал смерти Габи, но внушал Тревису: это полностью его вина.

Конечно, она сама отрицала бы все. Авария есть авария. Она сама, Габи, а не Тревис, приняла решение о том, спустя какое время ее следует отключить от аппаратуры. И все же он не мог избавиться от невыносимого груза ответственности по той простой причине, что никто, кроме Стефани, не знал, чего хотела Габи. В конце концов, делать выбор придется именно ему.

Сероватый вечерний свет окрасил стены в печальные тона. Тревис сидел неподвижно. Потом перенес цветы с подоконника на кровать, положил на грудь Габи и снова сел. В этот момент в дверях появилась Гретхен. Она медленно вошла в палату, не произнеся ни слова, проверила показатели, что-то записала в карточке и коротко улыбнулась. Месяц назад, когда они с Габи делали зарядку, жена намекнула, что Гретхен, кажется, влюблена в него.

— Уже скоро? — спросила медсестра.

Тревис понимал, что она имеет в виду переезд в другую клинику: в коридорах шепотом поговаривали, что это вот-вот случится. Но в ее вопросе крылось нечто большее, чего, возможно, не знала и сама Гретхен. У Тревиса не было сил ответить.

— Я буду по ней скучать, — сказала Гретхен. — И по вас тоже.

Ее лицо было воплощенное сострадание.

— Честное слово. Слышали бы вы, как она о вас говорила. И о дочках, разумеется. Габи очень любила свою работу, но всегда была просто счастлива, когда наступал конец дня и можно было ехать домой. Она не походила на остальных, которые радовались отдыху. Габи хотелось к семье. Я буквально поклонялась ей за это. За то, что у нее такая жизнь.

Тревис не знал, что сказать.

Гретхен вздохнула; ему показалось, что он видит слезы у нее на глазах.

— У меня просто сердце разрывается, когда я смотрю на Габи теперь. И на вас. Все медсестры в больнице знают, что вы каждый год посылали жене цветы на годовщину свадьбы. Любая женщина мечтает о том, чтобы ее муж или парень делали нечто подобное. И то как вы обращались с ней после аварии… вам было грустно и тяжело, но вы занимались с Габи. Я слышала, как вы разговаривали… Похоже, между вами существует связь, которую нельзя разорвать. Это так печально и все-таки прекрасно. Просто ужас, что вам обоим приходится переживать. Я каждый вечер молилась за вас.

Тревис ощутил комок в горле.

— Вы заставили меня поверить в существование истинной любви. И в то, что она не проходит даже в часы тяжелейших испытаний. — Гретхен замолчала. Почувствовав, что сказано слишком многое, отвернулась. В следующее мгновение, собираясь выйти из палаты, медсестра положила легкую и теплую руку на плечо Тревиса — всего на мгновение. А потом ушла, и Тревис вновь остался наедине со своим выбором.

Пора. Взглянув на часы, Тревис понял, что больше не может тянуть. Его ждали. Он подошел к окну и опустил жалюзи. Привычка заставила включить телевизор. Хотя он знал, что сиделки все равно выключат его потом, Тревису не хотелось, чтобы Габи лежала одна в палате, похожей на гробницу.

Он часто рисовал себе чудесное исцеление. Видел, как сидит за кухонным столом с родителями и недоверчиво качает головой. «Понятия не имею, отчего она очнулась. Все было как всегда… и вдруг она открыла глаза». Тогда мать заплачет от радости, а сам он позвонит родителям Габи. Иногда картина представлялась Тревису так отчетливо, как будто все произошло на самом деле, и он задерживал дыхание, переживая ощущение счастья.

Но теперь Тревис сомневался, что чудо возможно. Стоя у окна, он посмотрел на жену. Кто они такие, он и Габи? Почему все случилось именно с ними? Было время, когда он мог найти разумные ответы на эти вопросы, но оно давно минуло. Теперь он ничего не понимал. Над Габи гудела флуоресцентная лампа, а Тревис по-прежнему не мог решиться. Он знал лишь, что Габи еще жива, а пока есть жизнь, есть и надежда. Тревис смотрел на жену и думал, отчего столь близкий человек может стать таким далеким.

Он должен был сделать выбор. Если сказать правду — Габи умрет; солгать — ее воля не будет выполнена. Тревис хотел, чтобы Габи подсказала ему, как поступить. И откуда-то издалека до него донесся ответ: «Я уже все решила, милый. Ты знаешь, что нужно сделать».

Тревису хотелось взмолиться: «Но ведь это решение основано на ложных посылках!» Если бы он мог вернуться в прошлое, то никогда не дал бы такого обещания — а Габи, возможно, и не попросила бы. Сделала бы она то же самое, если бы знала, что Тревис послужит причиной комы? Если бы знала, что отключение от аппарата и зрелище ее угасания, несомненно, убьют какую-то часть его самого? Если бы он сказал, что будет еще лучшим отцом для девочек, только бы Габи осталась жить, пусть даже и не выходя из комы?

Тревис не мог этого вынести, он взмолился про себя: «Пожалуйста, очнись! Пожалуйста, милая. Ради меня. Ради наших дочерей. Ты им нужна. Ты нужна мне. Открой глаза, пока я еще здесь. Пока есть время…»

Ему показалось, что он заметил подергивание — он мог поклясться, что Габи шевельнулась. Тревис был слишком взволнован, чтобы говорить, но, как всегда, реальность вступила в свои права, и он понял, что это иллюзия. Габи продолжала лежать неподвижно, и Тревис, глядя на жену сквозь слезы, почувствовал, как его душа начинает умирать.

Нужно было идти, но перед этим сделать еще кое-что. Тревис, разумеется, прекрасно знал историю Белоснежки — о поцелуе, который снял злое заклятие. Он вспоминал об этом каждый раз, когда прощался с Габи, но сейчас ощутил нечто вроде внутреннего приказа. Вот он — его последний шанс. Тревис ощутил маленький прилив надежды при мысли о том, что сейчас все изменится. Он не переставал любить Габи, но до сих пор не было ощущения конца — возможно, эта комбинация создаст магическую формулу любви. Он собрался с силами и шагнул к кровати, пытаясь убедить себя, что у него получится. Поцелуй, не похожий на все остальные, наполнит ее легкие жизнью. Габи слегка застонет от удивления, а потом поймет, что произошло. Она почувствует, как в нее вливается энергия Тревиса. Ощутит полноту его любви — и страстно поцелует мужа в ответ.