Что ж, в заключение хочется добавить: несмотря на опыт Рейли и горячее желание иностранных дипломатов устроить переворот, в Москве это им не удалось.

Большой победой ЧК стала и операция «Синдикат», в результате которой удалось выманить из-за границы «великого террориста» Бориса Савинкова.

21 августа 1924 года в своих письменных показаниях следствию Савинков писал: «Я, Борис Савинков, бывший член боевой организации ПСР (партия социалистов-революционеров (эсеров. — М.Б.), друг и товарищ Егора Созонова и Ивана Каляева, участник убийства Плеве, великого князя Сергея Александровича, участник многих других террористических актов».

Многие другие — это карательные отряды, банды разбойников, подонков, наймитов, которыми командовал Савинков. Его путь чадил пожарищами, был залит кровью казненных. Он метался от англичан к французам, от них к белочехам и белополякам.

Стенограмма савинского судебного процесса занимает сто пятьдесят страниц. Почти каждый пункт обвинительного заключения тянет на высшую меру.

В первые годы «перестройки» в горячем желании обязательно перевернуть все с ног на голову литературоведы и историки любили покопаться «в душе» Савинкова, создавая кровавому террористу ореол романтика. Тогда в этих статьях и появилось мнение, мол, не чекисты выманили Савинкова из-за границы, он сам шел на глас некоего «манка». Как утверждал один из авторов, этим «манком» стала новая экономическая политика большевистской России. Выходит, Савинков вернулся на родину, чтобы выразить почтение большевикам за нэп?

Постараемся разобраться, что стало действительным «манком» для «великого террориста».

После Октябрьской революции Савинков живет в Париже. Центры его «Союза защиты Родины и свободы» действуют в Варшаве, Вильно и, конечно же, во Франции.

Под непосредственным руководством Дзержинского и Менжинского разрабатывается операция «Синдикат», целью которой становится проникновение в савинковские центры агентов ЧК под видом членов нелегальной антисоветской организации.

В начале 1922 года на советско-польской границе схвачен видный деятель «Союза», личный адъютант Савинкова — Шешеня. Он выдает ценные сведения об организации Савинкова, указывает явки в Москве, Смоленске.

На основании данных Шешени чекисты арестовывают еще двух эмиссаров «Союза» — Зекунова и Герасимова. Шешеня и Зекунов дают согласие работать на ЧК.

Вскоре в Варшаву вместе с Зекуновым выезжает сотрудник Иностранного отдела Федоров. Он выдает себя за активного деятеля антисоветской организации.

В Варшаве Федоров передает руководителям регионального центра отчет Шешени о проделанной работе. Центр охотно идет на сотрудничество.

Вскоре представитель варшавского центра Фомичев и Федоров выезжают в Париж. Здесь их радушно принимает Савинков. В последующем Савинков знакомит Федорова со своими друзьями и ближайшими сподвижниками: полковником Павловским и разведчиком Сиднеем Рейли.

Однако «великий террорист» был не столь прост, чтобы поверить на слово. В Россию забрасывается Павловский. Осенью 1923 года он появляется на квартире Шешени. Его недоверие, расспросы насторожили чекистов. Начальник ИНО Артузов предлагает арестовать Павловского. Что и было сделано.

Савинков ни о чем не подозревает. В это время он занят переговорами с «Интелледженс сервис» — английской разведкой.

Однако не дремлет друг Савинкова — Рейли. Он встречается с Федоровым и долго расспрашивает о московской организации, вообще о положении в России и даже намекает, что не прочь побывать в Москве.

После долгих бесед с Федоровым и Фомичевым Савинков сам решается выехать в Россию.

В августе 1924 года Савинков с фальшивым паспортом вместе с супругами Деренталь и Фомичевым переходит советско-польскую границу.

На границе их встречают Федоров, выехавший несколько раньше, сотрудники ОГПУ Пиляр, Пузицкий, Грикман.

Пиляр представлен Савинкову как командир погранзаставы, «сочувствующий организации», остальные как члены московского центра.

В дороге было решено разделиться: Савинкова и Деренталь сопровождал Пузицкий.

Прибыли в Минск, и Пузицкий проводил их на квартиру. Рассказывают, что в Минске настроение Савинкова резко изменилось. Он стал замкнутым, настороженным. Однако вслед за Пузицким вошел в дом, где и был арестован.

Меньше чем через две недели Савинков предстал перед Военной коллегией Верховного суда СССР.

Все, что он сказал в зале заседания, потрясло мировую общественность. «Великий террорист» признал большевиков.

— После тяжелой и долгой кровавой борьбы с вами, борьбы, в которой я сделал, может быть, больше, чем многие и многие другие, я вам говорю: я прихожу сюда и заявляю без принуждения, свободно, не потому, что стоят с винтовками за спиной: я признаю безоговорочно Советскую власть и никакую другую, — произнес он.

Его осудили на расстрел с конфискацией. Позже «вышку» заменили десятью годами тюрьмы.

В 1925 году Савинков напишет Дзержинскому:

«Я помню ваш разговор в августе. Вы были правы: недостаточно разочароваться в белых или зеленых, надо еще понять и оценить красных. С тех пор прошло немало времени. Я многое передумал в тюрьме, и мне стыдно сказать — многому научился.

Я обращаюсь к вам, гражданин Дзержинский, если вы верите мне, освободите меня и дайте работу, все равно какую, пусть самую подчиненную...»

Существует версия, что это письмо так и не было передано Дзержинскому. А вскоре газеты сообщили о самоубийстве Савинкова.

На этот счет тоже есть разные мнения. По официальной версии, Борис Савинков выбросился из тюремного окна и разбился насмерть.

Но есть свидетельства, что сын Савинкова Виктор Успенский, приезжавший на свидания, однажды услышал от отца: скажут, что я наложил на себя руки, — не верь.

Кто знает, как было на самом деле?

На сей раз совсем еще юные спецслужбы Советской России переиграли своих многоопытных соперников. Как развивались события дальше? Об этом в следующей главе.

Вторым центром разведки и диверсий стала Особая группа при председателе ОГПУ, прозванная по имени ее руководителя в чекистских кругах «группой Яши».

Она была совершенно самостоятельна и независима от ИНО в своей деятельности. Ее создал в 1926 году Вячеслав Менжинский, преемник Дзержинского. Главные задачи Особой группы — глубокое агентурное внедрение на военно-стратегические объекты противника и подготовка диверсионных операций в Европе и Японии на случай войны.

На протяжении десяти лет группу возглавлял майор госбезопасности Яков Серебрянский. Это он с минимальным количеством оперативных работников (их в группе насчитывалось не более двух десятков) создал разветвленную сеть нелегалов, готовых для проведения диверсий в тылу противника в Западной Европе, в Китае, США, Палестине...

«Группа Яши» полагалась только на агентов-нелегалов. Она не имела своих сотрудников в дипломатических миссиях и торгпредствах.

Опытный и, безусловно, талантливый разведчик-организатор Яков Серебрянский прожил полную тревог и опасностей, трагическую жизнь.

Все, что случилось с ним, потрясает.

Итак, десять лет майор госбезопасности Серебрянский лепил и создавал, по существу, с нуля разведывательно-диверсионную службу.

Это его люди похитили в Париже в 1930 году генерала Кутепова. Трое агентов, переодетых в форму сотрудников французской жандармерии, остановили генерала якобы для проверки документов и насильно посадили в машину.

Кутепов оказал сопротивление, и во время борьбы у него случился сердечный приступ, он умер. Такова одна из версий. Есть и другие. Где, правда, где ложь, до сих пор выяснить не удалось никому.

В 1937 году Серебрянский разработал и провел операцию по захвату архивов Льва Троцкого, которые были спрятаны в Париже. На их след навел агент Зборовский, по кличке Тюльпан, а другой агент, Гарри, захватил их и вывез в Москву.

Вообще жизнь Якова Серебрянского, как и всякого, кто служил в ту пору в органах безопасности, — это переплетение грешного и праведного, трагического и жестокого, светлого и темного. Да, было похищение и смерть генерала Кутепова, но был и агент «глубокого оседания», которого лично готовил и вел Серебрянский. Агент жил в Сан-Франциско. В свое время он получал от нас деньги для окончания медицинского колледжа во Франции. Необходимость в нем возникла в 1942 году, когда агент как врач-стоматолог оказался близок к семье Оппенгеймера — «отца» американской атомной бомбы.