Самое досадное в этой ситуации, что данными по блицкригу НКВД обладало, но, как нередко бывает, подвели аналитики.

В 1939 году, когда Красная Армия заняла Западную Украину, во львовской тюрьме обнаружили крупного шпиона, двойного агента абвера и английской разведки, бывшего белогвардейского офицера графа Нелидова.

Без сомнения, это было большая удача. С Нелидовым работали лучшие сотрудники советской разведки: начальник немецкого направления Журавлев, опытный Зарубин, который являлся создателем нашей агентурной сети в Германии.

Нелидов многое знал. В свое время он участвовал в стратегических «играх» германского Генерального штаба. Кроме того, находясь в тюремной камере, он не разделял сталинской идеологии, не ведал многих нюансов предвоенной обстановки в стране.

Словом, он был свободен от стереотипов, в плену которых находились наши разведчики.

Он-то впервые и высказал мысль о возможности молниеносной войны. Во всяком случае все, что рассказывал граф Нелидов о тех задачах, которые ставил абвер перед своими диверсионными службами, говорило об одном: гитлеровцы решились на блицкриг.

Увы, ни Судоплатов, ни Журавлев, ни Зарубин не обратили на это внимания.

Оказались забытыми и материалы, добытые агентами заместителя начальника Иностранного отдела Шпигельгласа, к тому времени уже казненного.

Документы как раз и касались военно-стратегических «игр» немцев.

О показаниях Нелидова и агентурных материалах Шпигельгласа вспомнили лишь в 1941 году, в первые, особенно тяжелые месяцы войны.

Доложили Сталину. Для допроса графа Нелидова и ознакомления с документацией в НКВД срочно прибыли начальник оперативного управления Красной Армии, будущий Маршал Советского Союза Василевский и глава разведуправления Голиков.

Всем стало ясна ставка немцев на блицкриг.

Прозрение пришло поздно. Фашисты уже захватили огромные территории страны и стремительно двигались к Москве. Это был, несомненно, тяжкий просчет разведки. Однако справедливости ради следует сказать — это был просчет в ряду других многочисленных просчетов.

Гитлер обхитрил Сталина своими посулами о разделе мира. Однако и здесь не все так однозначно. Ведь в руководстве фашистской Германии до принятия окончательного решения не было единства во взглядах на войну с СССР.

Достаточно вспомнить письмо посла Германии в Советском Союзе Шуленбурга своему шефу в Берлине Риббентропу, перехваченное нашей разведкой. Посол предлагал свои услуги в посреднической деятельности по урегулированию советско-германских отношений. И в то же время, в этом же послании Шуленбург докладывал: инструкции по сокращению посольского персонала выполнены и немецкие дипломаты срочно покидают Москву.

Даже по одному дипломатическому документу можно судить, насколько сложной, запутанной, противоречивой была политическая обстановка.

Противоречивы были и донесения агентов, как военной, так и политической разведок. Они сообщали, что удар фашистов намечен на весну. Но прошла весна, а Германия молчала. На столе у Сталина лежали сообщения о начале войны и первого июня, и пятнадцатого июня.

Это не могло не раздражать Сталина, тем более, что его взгляды и устремления никак не совпадали с донесениями агентуры.

Раздражение вождя передавалось и руководителям разведки. Они помнили трагические судьбы их предшественников и не желали их повторить.

Боязнь германского вооруженного нападения, стремление уйти от конфликта, состояние политического цейтнота заставляли Сталина ошибаться.

Ныне об этом факте предвоенной истории помнят разве что специалисты. А ведь он сыграл немалую роль в осложнении наших отношений с Гитлером. Речь идет о свержении югославского руководства, подписавшего договор о сотрудничестве с Германией.

К заговору приложили руку и НКВД, и наша военная разведка. В результате в Белграде появилось просоветское правительство, с которым мы немедля подписали договор о взаимопомощи. Сталин желал укрепиться на Балканах.

Гитлер, разумеется, узнал о происках Кремля. Реакция его была очень быстрой. Не успели высохнуть чернила на советско-югославском договоре, он двинул свои дивизии, и через две недели югославские войска капитулировали.

Вдобавок к этому Болгария, через которую прошли немецкие армии, поддержала Гитлера.

Немецкое руководство дало ясный ответ, что ему плевать на секретные протоколы Молотова-Риббентропа, в которых черным по белому было записано об обязательствах сторон проводить предварительные консультации накануне каких-либо военных действий.

Сталин не ожидал такого легкого и быстрого разгрома Югославии, но даже эти события не отрезвили «вождя народов». Он верил в свою удачу.

Последнее предупреждение Гитлер сделал Сталину в мае 1941 года. Немецкий самолет «юнкерс», нарушив наши воздушные границы, незамеченным пролетел над советской территорией и приземлился в Москве на одном из аэродромов. Так что Руст был далеко не оригинален. В ответ на полет «юнкерса» — волна арестов, расстрелов, но не более того. Гитлер еще раз убедился, сколь слаба Красная Армия.

А мы еще жили ворошиловской теорией о том, что «будем бить врага малой кровью и на чужой территории».

«16 июня... Берия вызвал меня к себе, — пишет в своих воспоминаниях Судоплатов, к тому времени заместитель начальника нашей разведки, — отдал приказ об организации особой группы из числа сотрудников разведки в его непосредственном подчинении...

В данный момент нашим первым заданием было создание ударной группы опытных диверсантов, способных противостоять любой попытке использовать провокационные инциденты на границе как предлог для начала войны. Берия подчеркнул, что наша задача — не дать немецким провокаторам возможности провести акции, подобные той, что была организована против Польши в 1939 году, когда они захватили радиостанцию в Гляйвице на территории Германии. Немецкие провокаторы вышли в эфир с антигерманскими заявлениями, а затем расстреляли своих же уголовников, переодетых в польскую форму...»

До войны — всего неделя, а Берия заботится о создании особой группы для противостояния провокациям. На сей раз немцы не искали провокаций. Они просто нанесли мощный удар, к которому мы не были готовы.

Где была в этот момент разведка? Так же, где и вся страна. Оправившись от шока, вставала на смертный бой.

Великая Отечественная война стала великой и для разведывательно-диверсионной службы нашей страны.

В войну наша разведка, и в частности, диверсионная служба вступила крайне ослабленной после сталинских репрессий. К счастью, некоторым ценным агентам, налаженным связям удалось уцелеть. Это относилось, в первую очередь, к Германии.

В штабе ВВС вермахта «осела» группа Шульце-Бойзена, в министерстве экономики действовал агент Харнак, в гестапо — единственный, кого удалось завербовать НКВД в этой службе, — агент Леман.

В 1940 году в активе разведки оказались известная в ту пору актриса Ольга Чехова и князь Януш Радзивилл.

Некоторые агентурные позиции сохранились также в Польше, в Италии, в Скандинавии.

За два года до начала войны была восстановлена связь с агентом «Друг». Некогда этот человек был крупной фигурой в Германии. Он являлся правой рукой Рема — шефа фашистских штурмовиков.

После расстрела Рема его бросили в тюрьму, но со временем освободили и даже предложили должность генерального консула. Правда, подальше от Германии, — в Шанхае. С Другом работали сотрудники внешней разведки на Дальнем Востоке.

Не лучшим образом обстояло дело с разведывательно-диверсионными кадрами внутри страны. Уже первые недели, месяцы войны показали: воевать придется на своей территории, немалой кровью. Значит, возникает острая необходимость в специалистах партизанской войны.

Увы, к тому времени сеть диверсионных школ была разрушена, лучшие партизанские кадры «гнили» в бериевских подвалах. И среди них будущие Герои Советского Союза — Медведев, Ваупшасов, Карасев.