— Вас не интересует вторая причина, из-за которой я здесь?

— Конечно!

Она придвинулась ближе. Зазвенели китовые и металлические прокладки кринолина, и она многозначительно выставила указательный палец.

— На этом корабле прибудет Филипп. В последнем письме он сообщал, что в Гаване сядет на первый корабль из Франции и приплывет на нем в Новый Орлеан.

Губернатор кивнул.

— С нетерпением его жду. Он вернется сюда с новыми идеями, которым научился в испанских колониях. Уверен, с его помощью мы построим великолепный город с архитектурой Нового мира.

— Жан-Батист, голова у него будет заполнена не только идеями архитектуры. Он любит Фелисите!

Они помолчали, а потом мадам Жуве разразилась возмущенной тирадой.

— Неужели вам не понятно, что следует сразу предпринять необходимые меры? Вы должны поговорить с Фелисите и все решить! Когда вернется Филипп, у нее на пальце должно быть ваше обручальное кольцо! Вы хотите ее потерять?

— Мария! — запротестовал губернатор. — Не я посылал Филиппа на учебу, чтобы воспользоваться этим и очаровать Фелисите. Его послали учиться по приказу министерства Франции.

Он помолчал, а потом утомленно махнул рукой, понимая, что никогда не переубедит мадам Жуве.

— Я специально держался очень корректно, чтобы не воспользоваться этим преимуществом.

— Вы просто глупец! — возмутилась мадам Жуве. — Ваш брат сообщил вам из Монреаля, что он не против этого брака. Итак, теперь это препятствие устранено. Ведь вы постоянно работаете вместе с Фелисите, и она прекрасно к вам относится, — мадам Жуве всплеснула руками. — Чего же еще?!

— Она не проявляет романтической склонности и абсолютно равнодушна ко мне.

— Какая скромность! Мсье де Бьенвилль, вы губернатор Луизианы и знаменитый человек. И, кроме того, вскоре станете весьма богатым. В ее глазах вы выглядите героем, а в глазах народа Франции стали легендой, потому что много трудились здесь в одиночку. Она отзывалась о вас с таким восхищением! Бог мой, чего ей еще желать?

— Любви, — ответил де Бьенвилль.

— Мне кажется, любви у вас хватит на двоих. Губернатор с трудом перевел дух.

— Я очень сильно ее люблю, и иногда мне кажется, что для счастливого брака больше ничего не нужно. Но первый брак у нее был неудачным, пусть теперь решает сама. Пусть выйдет замуж за человека, которого любит. Моей любви недостаточно для счастливой жизни.

— Вы рассуждаете, как подросток! — воскликнула мадам Жуве. — Было бы прекрасно, если бы вы поженились. Только из-за собственной глупости в юности я не вышла за вас замуж, когда вы были в меня влюблены. И не следует повторять мои ошибки. Негоже, если она вас потеряет!

— Надеюсь, этого не случится.

— Действуйте! И откажитесь от благородных побуждений. Не то погубите свое счастье. Пусть в вас проснется здоровый эгоизм и напористость!

Губернатор покачал головой.

— Мария, эти разговоры ни к чему не приведут. Я не уверен, что вы полностью понимаете мои чувства к вашей дочери. Я ее люблю и настолько сильно, что… — он грустно вздохнул и покачал головой. — Я люблю ее настолько сильно, что желаю ей счастья даже ценой моего собственного.

Перед уходом Марии губернатор задумался. Но отнюдь не о том, что они обсуждали. У него была удивительная способность выбрасывать из головы все, что мешало работе, когда ему необходимо было сосредоточиться. Жан-Батист вновь начал анализировать положение дел в городе. Он был весьма озабочен возможностью беспорядков. Конечно, к отелю де Билль были пристроены новые камеры, причем гораздо удобнее тех, в которых в свое время содержался Филипп. Здесь можно было стоять в полный рост, а лежать не на голом полу, а на соломе.

Губернатор тотчас вспомнил о помещении, где сидела и работала Фелисите с тех пор, как он ее привлек к сотрудничеству. Ведь прежде оно предназначалось для заключенных. Даже не верилось, что эта крохотная комнатенка размером двенадцать на шестнадцать футов вмещала десять преступников!

Фелисите сидела за грубым сосновым столом, на котором громоздились различные бумаги и письма. Увидев в дверях губернатора, она приветливо поздоровалась.

— Мсье Жан-Батист, день будет очень напряженным, ибо нам предстоит переделать множество нудных дел. Весьма сожалею, но вам придется потратить на них свое драгоценное время.

— Я придумал, как расправляться с нудными делами. Надо не обращать на них никакого внимания, — заявил де Бьенвилль, улыбаясь. — Я уже давно собираю разные ненужные бумаги в одном месте, а потом… избавляюсь от них! Иначе я никогда бы не смог заняться настоящей и полезной работой.

Фелисите не очень понравилась эта шутка.

— Но Новый Орлеан сейчас стал весьма значительным городом, и вы не сможете больше так поступать!

Губернатор снова улыбнулся.

— Вы правы. Как хорошо, что этими делами занимаетесь вы! Девушка тотчас указала на письмо с правительственными печатями у нее на столе.

— Вот это пришло из министерства. Пишут, что стоимость акций компании Луизианы возросла в сорок раз. Может, во Франции все с ума посходили? — она недоуменно посмотрела на губернатора. — Мсье Жан-Батист, и долго так будет продолжаться?

Де Бьенвилль с самым серьезным видом ответил: — Этот мыльный пузырь вскоре лопнет, Шарль нисколько в этом не сомневается. О, тогда у нас начнутся серьезные проблемы!

— Они у нас уже есть, — с жаром проговорила Фелисите. — Нам нужен госпиталь, мсье Жан-Батист, давайте поговорим об этом.

Губернатор молча и внимательно смотрел на девушку. Она давно, еще после той самой встречи в замке, произвела на него сильное впечатление. А уж когда, возглавляя спасательную экспедицию, де Бьенвилль увидел их с Филиппом на берегу, взволнованно махавших руками и рыдавших от радости, он тотчас понял, что безумно в нее влюбился!

Сейчас же он очаровывался ею все сильнее и сильнее. Работа ничуть не утомляла его, потому что девушка постоянно ему помогала и они вместе обсуждали насущные дела. В ее присутствии у губернатора всегда было хорошее настроение, дни отнюдь не тянулись безрадостной чередой.

Фелисите, задумавшись, отвернулась от него, и сейчас он мог вдоволь любоваться ее прелестным профилем. О, ее профиль напоминал ему камею самой изысканной работы!

Но вот девушка заговорила, и ему стало ясно, что она тщательно все обдумала.

— У нас в городе трое рожениц, вернее, им пришло время рожать. Две женщины замужем, а третья, мсье, вам… все о ней известно… А еще старая мадам Ферон, бедняжка, ее сильно мучит ревматизм, и она почти не может передвигаться. Потом двое мужчин, на которых свалился кипарис… Они до сих пор находятся в таверне, никто из гостей не спит по ночам из-за их стонов. Но главное, эти люди не получают нормального лечения! Один, с гангреной ноги, наверное, вскоре умрет.

Думаю, вам также известно, что в городе оставили одного сильно заболевшего матроса. Возможно, у него проказа, — закончила девушка, сверкнув серыми глазами. — Мсье Жан-Батист, госпиталь нам жизненно необходим, и нельзя далее откладывать его строительство и организацию.

Фелисите и раньше заговаривала с губернатором о небхо-димости номальной медицинской помощи больным, потому он даже не задумался над ответом.

— Дитя мое, вы, наверное, забыли, что нам важнее здоровые души, чем здоровые тела.

Девушка бросила на де Бьенвилля быстрый взгляд.

— Я ничего не забыла. У нас есть религия, добрые святые и справедливые священники, направляющие наши мысли и поведение. Но мы ничем не помогаем больным и раненым. На весь город один-единственный невежественный врач.

— Фелисите, — тотчас заметил губернатор, — вы должны понимать, что пока мы не построим церковь, госпиталя у нас не будет. Всем это давно известно, и многие нас поддерживают.

— Да, церковь нужна! — воскликнула девушка. — Никто из нас не будет счастлив до тех пор, пока не увидит ее шпиль на фоне синего неба и не почувствует, что здесь наша Франция, и Бог, и все святые. Да, вместе с нами здесь, на краю света! Но, мсье, такую церковь мы будем строить много лет, а люди по-прежнему будут умирать. Подобно бедняжке Генриэтте Катен, муж которой постоянно работал на реке и не смог ей помочь, когда она упала и повредила позвоночник. А ей так нужна была помощь и внимание! Мсье Жан-Батист! Неужели мы пока не обойдемся небольшой церковью и совсем маленьким госпиталем?!