Все это будет. А сейчас — праздник, второй день Поминовения.

Елена пробиралась через людные улицы как челнок по бурной реке. Одна рука привычно касалась поясной сумки, другая под плащом, на рукояти ножа.

— Красавчик, не желаешь ли?.. — проститутка с черной лентой на символическом чепце показала медное кольцо во рту, поиграла языком в отверстии, обещая неземные наслаждения. Увяла, опустив глаза, когда разглядела лицо «красавчика» под козырьком. В следующее мгновение опять загорелась надеждой, что, быть может, девушка в мужской одежде и пристрастия имеет соответствующие. Елена прошла мимо, слегка улыбнувшись. Впрочем, девица не осталась без внимания, к ней с ходу подкатил лихой парень, по виду типичный забияка и полубандит со щегольским топориком за широким поясом.

Послеполуденное солнце грело щедро, даже с перебором. В плаще было жарковато, Елена слегка пожалела, что накинула теплую одежку. Она деловито шагала по каменной мостовой, отвергая все соблазны праздничного Мильвесса. Под сердцем снова разгорался огонек, электризуя нервные окончания. Женщину слегка потряхивало в ожидании странного.

Мимо прошагала очередная группа каменщиков под охраной горских наемников. Их поругивали, иногда бросались огрызками, но скорее для порядка, чем из настоящей злости. Длиннющую Башню видно было даже отсюда, через реку и кварталы южного берега. Возводили ее ударными темпами, прямо как социалистическую стройку, и в нарушение всех законов. Высоченные резиденции некогда были одним из главных элементов городского пейзажа, каждая сколько-нибудь приличная семья, гильдия и цех считали делом чести возвести этакий шпиль. Внутри скрывались хитрые механизмы и подъемники, а из подвалов разбегались скрытые тоннели. Постройка одновременно демонстрировала богатство и служила надежным убежищем при бунтах, войне цехов, а также прочих волнениях[36].

Давным-давно высота шпилей была ограничена под предлогом того, что негоже строить каменных монстров, кои высятся над Храмом Шестидесяти Шести. И небоскребы пришлось урезать до единого стандарта. Однако два года назад Остров (точнее правящая фамилия) добился разрешения возвести мега-башню как в старые времена. Постройка вознеслась к небу на восточной окраине города, завершая длинную улицу — аналог центрального проспекта, который тянулся через всю южную часть Мильвесса, упираясь в площадь перед императорским дворцом. Само тело башни уже было завершено, теперь бригады строителей заполняли щебнем промежутки меж двумя стенами — внутренней и внешней.

Елена быстрым шагом обогнала группу хорошо одетых горожан, солидно обсуждавших, во что им обойдется привилегия водяного колеса для мастерской. Разговор очень быстро перешел на тему новых поборов и сукновальных мельниц. Тут собеседники утратили всю респектабельность, и беседа мгновенно превратилась в скандал, привлекающий все новых и новых участников. Тема действительно была весьма болезненной — император в попытке заполнить пустую казну начал ограничивать аренду агрегатов с водяным приводом и закрывать руками своих эмиссаров уже имеющиеся. Так освященные годами традиции пользования превращались в дорогие привилегии для состоятельных цехов. Богатые «отбивали» расходы, продавая услуги далее вниз по пищевой цепи, все это подогревало и без того неспокойную столицу, как плотно закрытый котел.

— Долой винную монополию! — прокричал кто-то совсем рядом и, судя по стуку подошв, пустился наутек под шум начавшейся потасовки

Елена оставила за спиной драку, которая словно черная дыра притягивала к себе уже совершенно сторонние конфликты наподобие веры в Одного или Двух, затяжной междоусобицы сукновалов и сукноделов, внутрицеховые споры оловянщиков и медников, а также прочие вопросы, которые были тюремной лекарке глубоко фиолетовы.

Судя по крикам и свисткам, на место побоища уже вызвали квартальных стражников, так что вероятно на днях Елена будет лечить в тюрьме кого-нибудь из наиболее рьяных зачинщиков. Она шла мимо рядов «общепита», игнорируя здоровенных теток, восседавших на горшках с горячей едой. Резчики жареного мяса устраивали маленькие представления на прилавках, жонглируя товаром как японские повара, рассекая свинину едва ли не в воздухе. Как говаривали в Ойкумене «город ест свинью, деревня корову». Мясо было дороговато, так что куда большим спросом пользовались куриные и рыбные пироги, похожие на расстегаи с куском жирной печени на верхушке. Их полагалось резать таким образом, чтобы каждый треугольный ломоть венчался своей долей печенки. Особым деликатесом (и самым дорогим блюдом «уличной» кухни») являлась свинина, вываренная не менее одной стражи в четырех водах. От мяса оставалась главным образом соединительная ткань, вкусом напоминающая краба, и блюдо заказывали, в том числе, как лекарство для больных суставов.

Съесть что-нибудь казалось очень хорошей идеей, желудок настоятельно требовал пищи, однако Елена следовала золотому правилу Чертежника — если не знаешь в точности, что ждет тебя в будущем, лучше оставь живот пустым. Кроме того поедать что-либо на улице было не слишком разумно. Недаром самой распространенной болезнью в Мильвессе были диарея и прочие хвори желудочно-кишечного тракта.

Очень кстати на дороге попалась группа торговцев солеными гусями, есть что-либо сразу расхотелось. Соленая птица и рыба, похожая на бескостную хрящеватую сельдь, были наследием голодных веков с дефицитом соли. Еду не столько солили, сколько заквашивали «в собственном соку», зачастую даже без бочек, просто в земляных ямах, пересыпая минимумом самой дешевой соли Острова. С точки зрения Елены это нельзя было не то, что есть, но даже находиться рядом, особенно под ветром. Тем не менее, беднота Мильвесса и даже часть зажиточных горожан наворачивали омерзительную жратву с превеликим удовольствием, благо стоила она дешевле дешевого. Соленый гусь считался еще и полезным, соответствующую диету прописывали для восстановления после тяжких болезней живота.

Елена пропустила шествие рыбников, которые разбрасывали из корзин мелкую рыбешку на похлебку беднякам. Обогнула на всякий случай группу бандитского вида молодцев при кольчугах и щитах, некоторые даже в полноценных шлемах с забралами как у птиц, с выдающимися вперед «клювами». Поди, угадай, это чьи-то телохранители, или нанятые цехом «торпеды», или просто буяны, которые дальше к ночи организуют какой-нибудь погром. Близился Турнир Веры, так что и без того воинственный Мильвесс полнился вооруженным людом, окончательно превращаясь в своего рода военный лагерь.

Елена отметила, что на улицах появились бумажные самолетики. Похоже, сделанная мимоходом игрушка двинулась в народ, завоевывая детские сердца квартал за кварталом. Стало немного стыдно, потому что бумагу детишки для своих забав точно не покупали. А на прилавках уже продавали вольные версии с приклеенными головами драконов и прочей волшебной жути.

Проходя мимо дома какого-то цирюльника, Елена посмотрела на деревянную башку горгульи под крышей. На башке сидел упитанный мяур, довольно щурясь желтыми глазами. Здоровенные когти глубоко ушли в дерево, короткие уши вращались как локаторы, отслеживая тончайшие нотки уличного шума. Скорее всего, это — зверь, не горгулья — был квартальный талисман. Рептилоидных кошек в Мильвессе любили, как и почти во всей Ойкумене. Подкормить мистическое животное было за честь, а обидеть мяура считалось большим грехом.

Серый зверь посмотрел прямо на Елену, овальные зрачки расширились, будто узнавая. Животное молча проводило женщину немигающим взглядом. Бывшей аптекарше вспомнился Господин Кот с Пустошей. Стало немного грустно и захотелось узнать, как он там? Получает ли каждое утро достойную порцию свинины, как прежде? Сколь-нибудь достоверные новости с Пустошей до Мильвесса не доходили, только общие слухи, которые побуждали все больше городской бедноты сниматься с места и отправляться в далекое путешествие на север, где смерть шла под руку с человеком, зато имелась ничейная земля в достатке. Впрочем, немного зная Сантели, Елена не сомневалась, что в магических пустошах кипит жестокая междоусобица бригад. Если уже не отгорела, закончившись чьей-нибудь решительной победой. Было бы хорошо встретить живого Шарлея…