> Роман "Сидней" (2072 г., Лондон) Форджа-младшего (Хьюго Форджа) также основан на реальных событиях. Повествование ведется от лица молодого человека, переводчика на Сиднейском процессе (2051–2058 гг.) На этом процессе, как известно, были осуждены дожившие до него военные преступники и преступники против человечности. Там столкнулись лицом к лицу преступники-люди и вампиры, которые были среди судей и в аппарате трибунала.

И "Сидней" Форджа-младшего, кстати, о том же. По существу, это та же "Пыльца", только наоборот — Фордж там показывает, что происходит, когда человек считает себя ответственным за "движение светил" и "настоящесть времени" и не отвечает за свое собственное состояние и за то, что делает с теми, кто вокруг. Для нас это общее место, часть фона — а тогда этот фон только формировался. Там вот как раз тот послевоенный шок, о котором я тебе писала — в полный рост. И это роман не более "документальный", чем "Хладнокровное убийство" Капоте. То есть, с одной стороны документальный. С другой — нет.

> "Анатомический роман" Серхио Лимаса (2093 г., Нью-Йорк) кажется поначалу эпатирующим повествованием о самых изощренных формах времяпрепровождения "золотой молодежи". Однако столкновение с вампиром, который, впрочем, поначалу не собирается потреблять кого-то из компании, в корне меняет всю ситуацию. Оказывается, сильные, уверенные в себе молодые люди и девушки ломаются от одного только присутствия высокого господина. Ситуация, когда вампир не пьет кровь, но забирает или искажает, даже не желая того, саму сущность человека, поиски достойного выхода из такой ситуации и составляют основной объект художественного исследования.

И опять ни слова о том, что в 60-е годы такая книга была невозможна в принципе. Написать о том, что высокие господа, ни дна им ни покрышки, могут представлять собой угрозу безотносительно того, что они жрут — просто как представители своей, ну, скажем, расы… это даже не было запрещено, это просто никому в голову не входило. Вот это и есть линия водораздела между Реконструкцией и нами: тогда все, даже большинство этих, верили, что «ты беременна — это временно». Найдут какое-нибудь лекарство, какое-то плацебо вместо крови для них, устроятся так, чтобы не убивать… А в 90-м уже всем было понятно, что нет, не скоро еще найдут и устроятся. И все равно проголосовали за продление Договора Сантаны. И тогда Лимас написал свой роман. Вот тебе и «объект художественного исследования».

> Роман "В осаде" Ласло Бобача (2089 г., Будапешт) посвящен осаде маленького городка в зимних Динарах бандой, состоящей из людей и варков-нелегалов.

> Пограничный городок, пограничный конфликт, пограничные состояния сознания. Пожалуй, впервые в серьезной литературе поставлена проблема возможного изоляционизма в Союзе. При этом люди в осажденном анклаве надеются на помощь (и она приходит), но присутствие смерти за линией обороны ощущается постоянно. Становится ясно, что не столько городок окружен бандитами, сколько сущности людей оказались в осаде, что парадоксально сближает осажденных и бандитов. Внимательный читатель в результате не будет удивлен, когда в финале героиня спрячет от прибывших спецназовцев раненого варка. Финал открыт.

>Досужие любители в свое время немало спорили о "настоящем финале книги". В экранизациях с легкой руки сценаристов все свелось к традиционному боевику (в этом смысле книге не повезло)…

Ну, вот опять снова-здорово. Если ты тащишь из чужой статьи краткое содержание книги, которую не читала — то хоть замаскируй это дело методом солдата Швейка. Например, так: "Роман Ласло Бобача "В осаде" (дата, место) описывает нападение банды на маленький городок в Данарах. Трагизм основной коллизии усугубляется и подчеркивается тем, что из-за снежных заносов банда не может, как собиралась, уйти на юг. Осажденные и осаждающие заперты в одной ловушке, и при роковой невозможности разрешить конфликт мирными способами обречены на взаимное уничтожение". И бла-бла дальше. Просто своими словами.

Слона опять не приметили — "В осаде" является литературным римейком прекрасного фильма "Семь cамураев": этих случайных ветеранов, на которых весь город держится, как раз семеро, если считать мальчика и разгильдяя-фермера, и к концу романа остаются в живых двое: бывший камикадзе Вук и этот мальчишка, который всю книгу просто Kid, Пацан.

А, да. Убери "варков", чтобы их в тексте нигде не было. Их Стружко не любит, конечно (а кто их, гадов, любит?), только жаргонизмы он не любит еще сильнее…

Він, швидко поробивши човни,

На синє море поспускав,

Троянців насаджавши повні —

І, куди очі, почухрав.

Та зла Юнона, суча дочка,

Розкудкудакталась, як квочка.

Енея не любила — страх.

Давно уже вона хотіла,

Щоб його душка полетіла

К чортам — і щоб і дух не пах[1].

Котляревский И. «Энеида»

Кильский канал имеет в длину сто с чем-то километров, а пройти его нужно быстро — компьютеры компьютерами, связь связью, а к полуночи яхтам здесь положено причаливать. Терять ночь Энеуш не хотел. Поскольку из "Стрелы" на моторе при встречном ветре можно было выжать максимум двенадцать узлов, то двинулись рано-рано, едва только заработали шлюзы. К полудню Энеуш с удовольствием отметил, что пройдено больше половины пути. Он стоял у штурвала, ленивый июльский бриз чуть шевелил его отросшие за два месяца волосы, а у Мэй замирало сердце от того, как он хорош.

Все было почти как раньше. Как при Пеликане, когда они приходили с попутным ветром в страну, где жил тот, кому незачем жить, наземным транспортом сокращали расстояние между ним и собой до необходимого минимума и, нанеся удар, снова уходили с ветром. Только сейчас вместо Каспера и Густава был Энеуш. Повзрослевший, изменившийся почти до неузнаваемости.

Все было так… И все не так! Мэй казалось, что она висит в воздухе. Землю из-под ног вышибли: штаб предал двух лучших руководителей групп. Потому и предал, что лучшие. И теперь они сами по себе. За ними охотится СБ. После Курася — наверняка и подполье. И если обманка, скормленная людям де Сальво, не сработает — будет еще и мафия. Они шестеро — против целого мира. А Энеуш ведет себя так, словно для него это самое обычное дело: стоять против целого мира. И как его, такого, не любить — "пока смерть не разлучит нас…"

И даже потом. Если поп не врет и там будет какое-то «потом».

…Документы на яхту при помощи Антона сладил Стах. Фальшивая регистрация. Автомат её пропустит, человек — тоже, а вот глубинной проверки она не переживет. Но её никто из них не переживет. Настоящую регистрацию сделают потом, чтобы обеспечить судну "алиби". После Курася Европол если не на ушах, то как минимум начеку. А после Гамбурга, если в Гамбурге что-то случится… У Мэй были дурные предчувствия насчет Гамбурга. Так уж складывалась её судьба, что там всегда что-то случалось. Там погиб Густав. Там погиб его нерождённый ребёнок. Там был подписан приговор всем её возможным детям. Там она полгода назад от тоски и скуки сошлась с Десперадо, и как же теперь стыдно было смотреть в его говорящие глаза, сказав ему "нет" после двух "да"…

Да, все как бы по-старому — пришли с ветром и ушли с отливом. Только теперь над ними никого — только небо. Поп верит, что не пустое, и стрига верит, что не пустое, а Энеуш изо всех сил старается поверить. Если бы не вылечившийся стрига — Мэй решила бы, что это слабость: человек потерял всех, кого любил, и ему понадобился Боженька. Но стрига — он всё менял.